Евгений Филимонов - Мигранты

• Название: Мигранты
• Автор: Евгений Филимонов
• Жанр: Научная Фантастика

---

Говоря "корабль", поневоле обращаешься к первооснове понятия, к вычурному сооружению из бревен и канатов, к дощатой скорлупе, увлекаемой вздувшимися сегментами парусины, словом, к деревянному вместилищу на воде. Этот корабль целиком растительного происхождения, он весь - волокна, ветви, стволы, и даже в момент катастрофы ведет себя по-свойски - трещат мачты, летит щепа, рвутся конопляные жилки, словом, гибнет организм, и это приемлемо (как гибель) для древесной конструкции, это, пожалуй, самая подходящая ей кончина. Кораблекрушение...

Иное дело - наш корабль, если его можно вообще назвать кораблем. Моя супруга Хана (на мой взгляд, прекрасное имя - Хана, вслушайтесь - Хана!), так вот, она до сих пор уверена, что это самый заурядный довольно старый кирпичный дом этажей так в семь (или восемь - не так-то просто определить этажность изнутри, особенно при такой, с выкрутасами и странностями, лестничной клетке). Есть, правда, лифт, но он всегда на ремонте, хотя я трижды - за время жизни в корабле - видел, как за ржавой сеткой проплывала старомодная остекленная кабина, полная каких-то суровых мужчин, по виду чернорабочих. Хана предположила, что это, скорей всего, жильцы, наши соседи даже - однако я на это резонно возразил: а видела ли она когда-нибудь хоть одного обитателя, скажем, квартиры напротив? Встретила она кого-нибудь, хоть болонку, на лестнице за все то время, что мы здесь живем (тут заковыка: ни я, ни Хана толком не можем вспомнить, когда мы здесь оказались и по какому поводу).

Меня все это начинает беспокоить, и вот почему: если нам в самом деле не суждено выбраться отсюда, хотя бы из-за того, что наружная дверь замурована, забетонирована, а другая дверь в полуподвале - это уже кочегарка, о которой я еще скажу, так вот, если мы с Ханой почему-то взяты как пассажиры, то как понимать нашу полную неосведомленность насчет целей и характера экспедиции, или там опыта, не знаю, как лучше... На свой страх и риск я однажды пробрался на чердак, чтобы определить истинное наше положение; когда я распахнул слуховое окно, сразу стало ясно - это космос, мрачная чернота, заполненная исполинскими звездными облаками, настоящее царство исчезновения. Что нужно заметить: из наших окон виден лишь участок стены противоположного дома, глухой, безоконный, да еще оголовок бетонного столба, от него к стене по изоляторам зеленого бутылочного стекла идут шины высокого напряжения. Да, еще крышка дефлектора. Из узенького проемчика в стене торчит колено трубы с дефлектором наверху.

Я и Хана часами стоим у подоконника, созерцая все это и пытаясь постичь его сокровенный смысл. Наш быт вообще монотонен, как у любой пожилой четы, но с тех пор, как мы перебрались сюда (как же это, все-таки, произошло?), он стал еще однообразнее, хотя, говоря по правде, жаловаться на плохое снабжение или там на обслугу не приходится. Каждый месяц нам приносит пенсию неразговорчивая женщина-почтальон, а купить все необходимое можно на первом этаже, где разместилась крохотная домовая кухня; там распоряжается балагур - заведующий, продавец, приемщик, повар, словом, человек за все, который ни разу не ответил еще серьезно ни на один вопрос.

- Петро, - (так он сам себя называет), - Петро, как по-вашему, что это за дом?

- Дом как дом. Образцового быта.

- Сказал тоже - образцового! Тут и быта всего лишь я да Хана. Он что, режимный?

- Почем я знаю, - ухмыльнулся Петро. - От люди! Сами тут живут и спрашуют у постороннего человека - что за дом... Берите от эти пончики, свежие, тока завезли.

- Ну хорошо, а сам ты где живешь?

- Так я вам и сказал, - и Петро орудует, накладывая пончики деревянной лопаткой, жуликовато взглядывая из-под замызганной поварской шапочки. - То в одной, то в другой... Казак, чего там.

- Понятно... Петро, а можно пройти через твою подсобку на улицу?

- Та вы шо? - делает страшные глаза. - Там же стерильно все, там пищеблок... Идите как все люди, через подъезд.

- Но дверь же - заложена кладкой?

- А-а, вот как... - и водит тряпкой по кафельной стене, улыбается. Тогда, конечно, хуже... Возьмите сметанку, не пожалеете. Сметанка сегодня, - как на выставку!

Теперь о кочегарке. Войдя туда, нужно спуститься еще на три-четыре ступеньки и пройти мимо широкого рабочего стола - середина его расчищена от железок и завернутых в бумагу остатков снеди, здесь постоянно идет игра в домино. Насколько я понял, у стола собирается смена, дежурные техники электрик, слесарь, еще какие-то - и дни напролет стучат костяшками, сосредоточенно и страстно, не реагируя на меня никак, разве лишь, когда я потяну за рычаг заслонки, чтобы взглянуть на адские ослепительные струи в топке, истопник, не отрывая взгляда от костяшек, бросит:

- Ну че? Фурычит?

- Еще как... Смотреть страшно...

- Всесоюзная кочегарка, о чем речь!

Я вижу, как исполинский столб пламени хлещет отсюда в черные глубины, гоня нас все дальше и дальше, будто проклятье.

Огромная эта печь пожирает топлива не меньше, чем средняя домна, но зачем такая мощь - непостижимо. От ее работы вибрирует и гудит все здание. Глубокой ночью иногда возникает ощущение, предчувствие, что ли, что вот сейчас, сию минуту все разлетится прямо в полете, и нас вышвырнет наружу в груде кирпичной пыли, среди погнутых балок и обломков мебели, барахтающихся в простынях... Кораблекрушение.

- Хана?

Она молчит, тяжело дышит во сне.

- Хана, ты спишь? Хана, что с нами будет?

Хана молчит, я слышу лишь, как гудит, разрывается топка в подвале и как наверху кровлю обтекает со свистом стремительный звездный поток.

ОЧКИ "НЮ"

Еще один случай, который мне чем-то напомнил визуального фокусника помните, в начале? Так вот, некто Валерий Кроль однажды имел неосторожность одолжить крупную сумму маклеру Шиманскому, человеку вполне сомнительному. И не то, чтобы Кроль был наивен до того, что сущность маклера не видна была ему с самого начала во всей своей неприглядности, не то чтобы он был так уж широк и щедр, или же действовал под настроение нет, ничего такого и близко не было, просто так получилось. Необъяснимо, но бывает. Валерий Кроль списал эту сумму по статье фатальных утрат, полагающихся, очевидно, каждому человеку по какой-то житейской статистике, смирился и даже не докучал Шиманскому напоминаниями.

Маклер, по-видимому, встревожился столь непривычной реакцией. Возможно он опасался скрытой мести, или чего еще, во всяком случае с некоторых пор Валерий Кроль стал получать переводы от Шиманского в счет погашения долга. Более того, встревоженный маклер стал время от времени делать ему подношения, этакие мужские пустячки, вроде экзотической зажигалки или несессера, сопровождаемые заверениями в скором и окончательном расчете.

Прошлым летом он одарил Кроля очками - занятным зарубежным изделием с пикантным свойством: очки позволяют видеть человека без одежды, нагишом. Любопытно, что такие вот плотоядные натуры, вроде Шиманского, как правило страдают недостатком воображения - не ситуативного воображения, где они прямо-таки чемпионы в вариациях типа продать-надуть-заработать, а в своих представлениях о ближнем, иначе с какой стати дарить такую, не весьма пристойную игрушку интеллигенту Кролю, который сперва даже не понял истинного назначения очков и видел в них лишь средство солнцезащиты.

Как раз поэтому Валерий Кроль обнаружил это качество очков лишь на пляже. Он поднял глаза от книжки и обнаружил внезапно, что за четверть часа пустой пятачок возле его топчана заполнили нудисты, где там пятачок весь пляж оказался нудистским, и Кроль в смущении тут же ретировался к выходу.

На улице его смятение усугубилось, и лишь когда он снял очки, чтобы протереть их - все вокруг приобрело благопристойность.

Кроль описывал впечатление первичного шока от зрелища голой толпы, медлительно фланирующей вдоль набережной. Он говорил, что поначалу не мог противиться импульсу, возникавшему ежесекундно - срывать очки, прятать их в футляр, - и другому непобедимому желанию снова водружать их на свой породистый нос.

Интересно, что его мало интересовала сексуальная, так сказать, сторона дела (он этим не увлекается), Кроль признавался, что грациозные нимфетки и женщины в соку оставляли след куда меньший, чем общее потрясающее впечатление нагого стада.

- Будто огромное племя людоедов! - восклицал потрясенный Кроль, будто дикари, забавы ради пародирующие цивилизацию. Скоты! Иэху! Скоты!

По его словам, он тогда хотел завопить это вслух - но, опустив взгляд, узрел собственные тощие голени, пупок среди венчика волос, гениталии, болтающиеся при каждом шаге - и, само собой, промолчал.

ГРАФИК ПИРОЖКО

Стоит художнику помереть - и широкая публика тут же обращает свой интерес к его творчеству, наследию и к малозначительным подробностям загубленной жизни. Такова уж вековая традиция, тут ничего не попишешь.

В случае с Пирожко все наоборот, вернее, не все укладывается в эту простую схему. Существование Пирожко у всех на виду, всем известны его скандальные выступления по разным поводам, а его интимная жизнь не содержит никаких тайн и проходит, как правило, прилюдно. Еще раз: никаких загадок для грядущих биографов жизнь Пирожко не представляет, им не надо выдумывать бедственного положения и нищенства процветающего (несмотря на долги) художника и прикидывать, сколько теперь дадут коллекционеры за его самый крохотный экслибрис. Большинству ясно - интерес к Пирожко немедленно угаснет, стоит лишь тому спьяну влететь в автокатастрофу, или же - более спокойный вариант - загнуться от цирроза печени.