Валентин Маслюков - Побег

• Название: Побег
• Автор: Валентин Маслюков
• Жанр: Фэнтези

Взрыв волшебных стихий разбросал героев. В чужом обличье, с чужой судьбой, с чужими словами на устах — все они не на месте; даже самые удачливые из них не свободны от страха. В этом мире нет справедливости, исполнение желаний отдает горечью: одураченный счастливец, обездоленная принцесса, поразившая себя в сердце мошенница, растерянная волшебница, впавший в ничтожество чернокнижник — они верят, что завтра все переменится.

---

— Повесить пятьдесят человек, государь.

— Почему ж именно пятьдесят?

— Вряд ли вам будет по силам повесить пятьсот.

Юлий вскинул глаза. Взгляд его выражал укор, которого даже Чеглок, давно огрузневший душой и телом царедворец, не мог не почувствовать. Впрочем, умение читать в сердцах государей всегда входило в число обязательных учебных предметов для придворных, а Чеглок уж был далеко не школьник. Последние дни и недели боярин присматривался к наследнику со все возрастающим удовольствием.

— Государь, — негромко молвил он, оглянувшись так, что полковники сразу же сообразили придержать коней, — государь, — повторил он, когда спутники отстали, — люди пойдут за вами, если поверят, что вы готовы идти до конца. Они ждут, что вы снимите с них груз сомнений, неопределенности, да и совести тоже. Да — совести. Это участь вождя — все принять на себя. Разъяснить народу, что хорошо и что плохо, и принять ответственность за преступления — свои и чужие. Мало сказать двойная ноша — стократная.

— Я понял. А кто снимет с меня мои грехи? Тяжесть преступлений, которую вы хотите на меня навьючить?

— Они и снимут.

— Кто?

— Да они же — толпа. Они простят вам все за успех.

Юлий сдернул светлую шапочку с пером, обмахнул ею испарину с лица и натянул ее снова, еще плотнее, на самый лоб.

— Чеглок! Я не буду воевать с собственным отцом. Ни при каких обстоятельствах.

— Я это уже понял, государь, — вздохнул Чеглок. Они встретились взглядами, юноша и матерый, почти седой мужчина: посмотрели так, словно не было между ними пропасти в тридцать лет. — Только прошу вас, государь, — молвил воевода, еще раз оглянувшись на отставших спутников, — не говорите об этом никому, кроме меня.

Юлий хмыкнул, не удивившись просьбе.

— Боюсь, Чеглок, вы ошиблись, если сделали на меня ставку.

— Поживем — увидим.

Государственные заботы тем временем не занимали княгиню Нуту и ее нежную подругу Золотинку. Занятые собой или, что то же, друг дружкой, они не имели времени отвлекаться и, конечно же, не могли облегчить невысказанных сомнений Юлия. Если случалось им оглянуться на широкий и беспокойный мир, успевали заметить за недосугом лишь самые объемистые предметы.

Вроде большой белой кареты восьмериком, что подкатила к войсковому стану на исходе четвертой недели похода. Карета прибыла из столицы.

Кони стали, проворные гайдуки разложили подножку, и тогда, глянув по сторонам, бледный, как от морской болезни, выбрался на волю из атласного чрева колымаги молодой человек в черном.

Наряд его составлял пышный, с широкими плечами полукафтан черного бархата и черные чулки под самый пах, шею обнимал узенький воротник накрахмаленного полотна. Вместо меча или другого оружия юноша имел для обороны от мирских напастей свисающие из-за пояса четки.

Рудого цвета кораллы на тесьме, увязанной в золотое колесо Рода, составляли единственный предмет роскоши, который позволил себе прибывший. Если не считать, конечно же, похожей на исполинское изделие ювелира резной кареты — предмета слишком громоздкого, чтобы он попадал в поле зрения благочестивого юноши, который редко отрывал взор от земли. Из тех же соображений не следовало, очевидно, принимать во внимание наряженных в желто-зеленый атлас вершников, внушительного кучера, природное величие которого усугублялось высоченным снопом павлиньих перьев на голове. Не шла в счет серебряная сбруя и великолепные жеребцы из великокняжеской конюшни. Словом, бледный молодой человек с припухлыми веками и вялым подбородком, избегая роскоши, не поднимал глаз.

Это был младший брат Юлия, сын великого князя Любомира Святополк. Ступив на твердую землю, он обтер кисти рук друг о друга, — так тщательно и неторопливо, что в этом случайном как будто движении угадывалось нечто от ощущения греховной нечистоплотности. Потом оглядел стоящий на дороге и по обочинам ее в потоптанной пшенице обоз и тогда уже, распознав в толпе брата, направился к нему, улыбаясь тоненькими морщинками.

Люди Юлия и спешившаяся свита Святополка отступили, чтобы не мешать родственному свиданию, а когда гость из столицы вручил брату письмо и тот взломал печать, смолкли последние разговоры. Напрасно, однако, искушенные царедворцы пытались что-либо понять по лицу наследника. Пробежав глазами послание, он безмолвно спрятал бумагу и подвел Святополка к незатейливой повозке, где восседала княгиня Нута и рядом с ней на такой же кожаной подушке волшебница.

Приветствуя Нуту пространными учтивостями, Святополк, однако, не мог удержаться, чтобы раз и другой, словно бы против воли, не глянуть на златовласую ее соседку. И слишком заметно, до неприличия воодушевился, когда получил возможность обратиться к Золотинке непосредственно:

— Сударыня! Толпенский двор гудит, как… как растревоженный улей. Только и говорят, что о чудесном исцелении наследника. Великий государь и великий князь Любомир Третий, напутствуя меня, подчеркнул особо, что считает себя в неоплатном долгу перед той, сударыня, которая сделала… То, что вы сделали для наследника и для всего народа слованского будет записано в летописях нашего государства. Матушка Милица со своей стороны просила засвидетельствовать глубочайшее почтение и восхищение — подлинные ее слова, сударыня! Помяните мое слово, говорила матушка принародно, что слованский народ еще придет в немалое изумление от этого юного дарования… Подлинные ее слова, сударыня, подлинные слова. Матушка Милица, не чинясь, готова уступить вам славу первой волшебницы государства. Так она сказала, и ваш покорный слуга не посмел бы тут ни прибавить, ни убавить.

— Нет, ну это слишком… Зачем? — пролепетала Лжезолотинка, демонстрируя смущение.

Но на самом деле это было не смущение и не застенчивость — озноб. Ледяной озноб и оторопь при виде открывшейся бездны. Словно дернул кто: куда ты лезешь, опомнись, Зимка! Дохнуло неведомым, и Зимка встряхнулась, чтобы вернуть себе ощущение действительности: ясное небо и эти люди с покорно склоненными обнаженными головами.

Неумеренные славословия не производили впечатления только на Нуту. Напротив, потупившись, она впала в задумчивость, почти оцепенение и временами, казалось, ничего не слышала. Несколько оживилась княгиня только в карете, куда они все втроем перебрались, чтобы продолжить путь, — Нута, Золотинка и Святополк. Под скрип колес, балансируя на подрагивающем сиденье, благочестивый юноша развлекал дам дворцовыми новостями, а Нута сводила разговор к семейным делам, пытливо расспрашивая о новых родственниках. Золотинка с притворным равнодушием выскочки присматривалась к убранству кареты: атлас, бархат, лаковое дерево, серебряные застежки. Ничто здесь не напоминало те походные удобства, которые Юлий мог предоставить своим женщинам. Сколок столичного великолепия. Напоминание о тех безмерных утехах, о том предельном наслаждении, которые дают человеку власть, всеобщее поклонение и любовь — никогда уже не прекращающиеся, раз уж он поднялся на головокружительную до истомы в сердце высоту.

— Лебедь… — проникновенно повествовал Святополк, перебирая четки. — Открою вам семейную тайну, сестрица. Между нами…

На губах Нута играла слабая улыбка.

— В юных летах Юлий и Лебедь были необыкновенно привязаны друг к другу. Собственно… что только естественно: брат и сестра. Как оно и следует. Род Вседержитель повелел нам возлюбить ближнего. Они настолько сдружились, что собрались бежать из дому. Так они и сказали на заседании государевой думы. Пойдем, мол, взявшись за руки, скитаться по дорогам, будем питаться милостыней доброго народа нашего.

— Милостыней? — дивилась Нута, не вполне уверенная, что правильно понимает по-словански. Она протянула руку, подражая жесту, каким просят подаяние. — Милостыня?.. Такая ужасная… ужасная…

— Шутка, — подсказал Святополк.

Нута безотчетно кивнула, но вряд ли это было то, что она хотела сказать. Глаза ее увлажнились от щемящего чувства. Быть может, Нута и сама ощутила тут сладостную тягу дороги: вдвоем и вечное небо над головой.

— К счастью, они никуда не пошли, — сказал Святополк с вялой, обозначенной тонкими морщинами улыбкой.

— Почему? — простодушно спросила Нута.

Святополк вскинул глаза в утомленных веках.

— Великий государь не мог допустить, чтобы его дети побирались по дорогам, — помолчав, обстоятельно объяснил он.

В этот день войско прошло немного. Великий князь Любомир указал наследнику остановиться вместе со своими людьми в пятнадцати верстах от столицы. Рубеж обозначила небольшая, но топкая река Аять, левый приток Белой. На обширной поросшей ракитником луговине прибывших дожидался обоз из столицы с вином и съестными припасами, а на той стороне реки глазели из-под руки конные лучники — сторожевой разъезд человек в двадцать. Они охраняли недавно починенный деревянный мост, который соединял низменные берега речушки. Посередине моста высилось примечательное сооружение из свежеструганных досок. Это был балаган для семейной встречи.