Валентин Маслюков - Погоня

• Название: Погоня
• Автор: Валентин Маслюков
• Жанр: Фэнтези

Война, жестокая, пробудившая невиданной силы магию, опустошила страну. Давление противоречий становится невыносимым и пробуждает тектонические силы. Страна потрясена явлением блуждающих дворцов. Толпы народа приходят в движение в погоне за смертоносными миражами. В горах пробуждается давно заснувший змей. И в этом общем кипении так мало места для личных счетов и личных надежд…

---

— Я закрыл, — сказала Золотинка самым обыденным образом.

Нечто покорное в голосе мальчишки, нечто такое, что отличает разговор простолюдина и холопа с господином, окончательно успокоило незнакомца, казалось, он тут же забыл мальчишку. Оглянулся на дверь со смутным побуждением выйти, но усомнился в побуждении, задумался и сделал несколько шагов вглубь дворца, опять обнаружив постороннего.

— Пришел за счастьем? — спросил он небрежно, словно не ожидая ответа. Словно бы разговаривал сам с собой, хотя имел в наличии собеседника. Хмыкнул. — Тогда торопись.

Другого напутствия не последовало. Золотинка постояла, ожидая чего-то в разъяснение, и двинулась своим путем. Навстречу скользнула над полом возвратившаяся из глубин дворца ворона, увидела черноволосого юношу, мальчишку и вспорхнула в отдалении на одну из верхних ступенек лестницы, откуда удобно было при опасности взлететь.

Однако вышло иначе, чем располагала ворона, да и Золотинка не ожидала такой превратности. Едва ворона коснулась тверди, она задергалась, как больная, подскочила под действием некой внешней силы, беспомощно растопырив крылья, и с хорошо известным всякому бывалому человеку хлопком обратилась в дородную девицу. Грохнувшись с известной высоты на ступеньки, девица-оборотень поскользнулась, взвизгнула, хватаясь за балясины перил, но все-таки хлопнулась задом и тогда уж остановилась, давая себя рассмотреть. Это была весьма смазливая, пухленькая и весьма крикливо одетая особа в расшитом платье с полуоткрытой грудью; волосы ее были увязаны сложной скособоченной прической, которая оставляла множество своевольных завитков и прядей, они, по правде говоря, подозрительно смахивали на растрепанные и неряшливые патлы.

— Ага! — холодно усмехнувшись, сказал юноша. — С прибытием!

— Но может ли это быть? — даже не поздоровавшись, удивилась девица.

— Здесь все может, — возразил юноша.

— Не по закону это. Такое волшебство не законное.

— У меня в отряде оказался оборотень, о чем я, доверенное лицо Замора, начальник отряда, понятно же, не был поставлен в известность. Оборотень скинулся через четверть часа, как мы проникли во дворец. Впрочем, это ему ничуть не помогло, все четырнадцать человек, оборотни или нет, тут и остались. А я живой, — сообщил юноша с какой-то скукой. — Один я живой. Пока.

— Так это… Ага, — тараторила возбужденная пережитым девица, — так вы владетель Голочел, начальник того отряда… Ваше возвращение ждут все еще на заставе. Вы еще здесь. Вот что. А я, если по честному, хочу выйти. Можно выйти?

— Выходи, — пожал плечами Голочел вполне равнодушно и оглянулся.

Все оглянулись. Там, где только что была дверь, тянулась ровная белая, без задоринки стена.

Девица-оборотень не казалась, впрочем, особенно испуганной, и не только потому, наверное, что не видела еще непосредственной опасности, — рядом с мужчиной, красивым мужчиной, рядом с вельможным красавцем, она испытывала подъем, который наполнял ее отвагой.

— Но ты же поможешь мне выбраться? — Вопрос ее заключал в себе нечто невыносимо игривое, потому что при всех обстоятельствах подразумевал утвердительный ответ.

Лениво ступая, Голочел прошел к лестнице и облокотился о завитой спуск перил в многозначительном соседстве с красавицей. Стали видны вызванные давнишним утомлением и беспорядочным образом жизни темные круги и морщины вкруг глаз при молодых еще, свежих щеках.

— А что, какой сегодня день? — молвил Голочел, помолчав. — Сегодня среда?

— Пятница, — беспричинно хихикнула девица, обегая взглядом своды и нигде не задерживаясь в силу чрезвычайной живости своей натуры, задела мимоходом глазками и Золотинку. Мальчишку Рукосилова лазутчица не забывала среди самых волнующих приключений, мальчишка тревожил ее недремлющий, приученный к сопоставлениям ум.

— Пятница? — вскинул брови Голочел. — Значит завтра, в субботу днем можно ожидать медного истукана Порывая. Каждые сутки он сокращает расстояние на сто с лишком верст. Остановить его невозможно и Замор имеет приказ уничтожить дворец прежде, чем истукан переступит его порог. У тебя мало времени, милая, чтобы убраться подобру-поздорову. — И он с оскорбительным равнодушием похлопал девицу по щеке.

— Как это уничтожить дворец? — пылко зарделась она, бросив тревожный взгляд на мальчишку.

— Замор впустит сюда толпы искателей, откроет обе заставы, народ хлынет потоком и все в мгновение ока рухнет. На твою красивую, но замечательно глупую голову, милая. — Он задержал снисходительный взгляд в глубоком вырезе платья.

— Мы не одни! — возразила девица.

Юноша расхохотался — откровенно и нагло, невесело.

— Мы не одни! — с укором повторила девица, указывая на Золотинку. — Кто этот мальчишка? Ты подумал, кто он и как сюда попал? Зачем он слушает наши разговоры?

— А ты спроси, — небрежно кинул Голочел.

— Как тебя зовут, мальчик? Ты откуда? — Допытывая Золотинку, она бросала многозначительные взгляды на Голочела, призывая его одуматься и вспомнить о деле, которому они вместе служат.

А Золотинка молчала. Чутье подсказывало ей, что во дворце нельзя врать даже с благими намерениями, из лучших и возвышенных побуждений. Тяжелая основательность нависших над головой сводов была лишь видимостью, которая зависела от хрупкого, непостижимой природы равновесия.

— Нет, ты знаешь, кто этот мальчишка? — сердилась девица, раздосадованная равнодушием Голочела. — Это… это оборотень. Совсем не смешно. Он не тот, кем притворяется. Я его хорошенько рассмотрела, я знаю — у меня на него разнарядка.

Бурливое возмущение лазутчицы было прервано самым неподобающим образом: поскучневший уж было Голочел расхохотался, заслышав про «разнарядку».

— Если это оборотень, — сказал он затем с кривой ухмылкой, — он все равно здесь недолго протянет. Да и не все ли равно, кто сколько протянет? Ты что, милая, надеешься протянуть дольше всех?

Вопрос окончательно обескуражил готовую было возразить девицу, она смешалась, в досаде ее было что-то жалкое и простодушно-искреннее в то же время.

— Ты спрашиваешь, кто этот мальчишка, — продолжал Голочел, не обращая внимания на девичьи чувства, — но не спрашиваешь, кто я? Впору спросить, кто ты? Кто из нас опаснее? Кто из нас похвастается чистой совестью? — Он окинул презрительным взором девицу и чуть долее задержался на Золотинке, что скромно стояла поодаль, словно бы ожидая разрешения старших удалиться. — Кто похвастается чистой совестью, если жил? Только не я. Я… — И он как-то странно сглотнул, то ли смешком подавившись, то ли слезами — впервые за время бездельных разговоров он обнаружил слабину. Но еще раз и другой глубоко вздохнул прежде, чем закончил. — Я… Я — отцеубийца. Я убил отца по приказу Замора, — заключил он с неестественной усмешкой. — Да! Собственного отца. Зарезал его, как барана. Мне дали нож, и я это сделал. Не из трусости. Жизни моей ничего не грозило. Даже если бы я отказался. Я сделал это просто… из низости. Потому что страшнее смерти боялся потерять власть, положение, богатство — все то, что, казалось мне, только и придает смысл жизни.

По мере того, как Голочел слово за слово погружался в дебри признания, он как будто бы испытывал облегчение и, может быть, даже находил известное удовольствие, пугая слушателей.

— Мой дворец в Толпене был полон прихлебателей и друзей, дружки да подружки так и кишели… кишмя кишели… м-да. Мне дьявольски везло в деньгах и в любви, я дьявольски богател при Могуте. И вот, скажите, все нужно было потерять из-за глупой болтовни выжившего из ума старика, который полез в мятежники. Потерять потому, по единственной причине — никакой другой не было! — что отец мой, окольничий Хоробрит, не умел держать язык за зубами. Только поэтому. Это было дьявольски обидно. Дьявольски обидно. Не передать как. А они сказали: вот тебе нож, зарежь изменника. Все равно он был обречен. И он сказал: смелее, сынок! Он не верил, что я это сделаю. Не верил, когда я взял нож, не верил, когда я подошел к нему и глянул в глаза… Не верил, когда занес руку… И когда клинок так больно саданул в сердце — все равно не поверил. Не успел.

Тяжело облокотившись на перила, Голочел ни на кого не глядел. Девица облизнула пересохшие губы.

— Ты это сделал… — Верно, она хотела подыскать оправдание, но не нашла — ничего на ум не пришло. — Как ты страдал! — сказала она вместо оправданий, но, кажется, отодвинулась от убийцы.

— Страдал? — хмыкнул Голочел, не поднимая головы. — Ничуть. Просто меня не стало. Осталась одна видимость, пустота, там где был человек. Видимость желаний, видимость гордости, видимость разговоров, видимость любви… Замор и Рукосил… они знали, что меня уже нет и потому послали во дворец. Не знаю, кто придумал — они достойны друг друга, — но это дьявольски хитро. Чертовски хитрая затея: они решили, что дворец не сможет погубить того, кого уже нет. У кого уже нет души. Теперь я понял их дьявольский расчет, а поначалу казалось, что посылают на смерть. И я пошел. Может ли возразить тот, у кого нет ни самолюбия, ни смелости, ни страха — ничего. Они могли делать со мной все, что угодно. Я пошел и ждал смерти. Жду ее и по сей час.