Валентин Маслюков - Любовь

• Название: Любовь
• Автор: Валентин Маслюков
• Жанр: Фэнтези

Когда бы в начале пути герои знали, как сбудется все то, о чем когда-то они мечтали, разве хватило бы у них сил ступить на тяжелый путь? Ответа нет. Нельзя повторить свою судьбу дважды. И жизнь, обновляясь с каждый своим рождением, всегда нова, сколько бы раз она ни повторялась…

---

— На, ешь, — сказала Марушка, когда они пробежали достаточно, чтобы согреться. В потной ладошке ее скомкался влажный ломоть хлеба.

— Нет! — живо откликнулась Золотинка. — Ешь сама. Меня там накормят.

— Где накормят?

— Во дворце у княгини.

— А-а! — сразу поверила девочка.

По дороге она съела хлеб — до крошки и потом, когда уже нечего было жевать, спросила вдруг, словно набравшись храбрости, — дрогнувшим голосом:

— А в какие игры у вас играют?

— Игры? — бестолково откликнулась Золотинка, убежавши мыслями далеко вперед — что, верно, Марушка и чувствовала, робея. — В обыкновенные. В жмурки.

— В жмурки и у нас играют, — возразила Марушка, не совсем как будто убежденная таким простым ответом. — А еще?

— Ну… В чижа.

— Знаю.

— В комара. В сороку. В рюхи. В скракли.

— Это как?

— Городок на городок.

Больше Марушка не решилась спрашивать, хотя скракли, как кажется, донельзя возбудили ее блуждающее в потемках воображение.

А Золотинка не забывалась — то и дело ловила она на себе придирчивый взгляд, который напоминал о вчерашних погромах. Никто однако не пытался остановить детей. Чумазая спутница и собака придавали видимость достоверности чистой воды оборотню, каким была Золотинка. Нужно было обладать особой изуверской проницательностью, нюхом ищейки, чтобы угадать в оборванном мальчишке «злопрелестного» пигалика, и обладать талантом большого волшебника сверх того, чтобы распознать в пигалике оборотня. Таких, с обостренным нюхом, по утреннему холодку пока не попадалось, утомленные вчерашним избытком проницательности, ищейки, возможно, спали. А в городе — там, где кончились пожарища и поднялись не тронутые огнем застройки — в сутолоке тесных улиц, в обыденной толкотне, никто и вовсе не оборачивался на мальчишку.

Целые толпы замурзанных мальчишек и девчонок, многие из которых еще не выплакали слез сиротства — их немытые рожицы хранили разводы, целые толпы нищих толклись на соборной площади, ожидая милостыни у церквей. Марушка сказала, что государыня не велела разгонять нищих и теперь они слоняются прямо под окнами дворца. Вот он. Чаплинов дом.

Это было высокое, в четыре жилья и выше, темное строение дикого камня. Широкие красивые окна отмечали нынешнее назначение дворца, а узкие прорези бойниц по другим местам напоминали о военном прошлом; острые игольчатые башенки и крутая крыша венчали это суровое, но величественное здание. У простого крыльца с двойной дверью живописной вольной ватагой стояла нарядная стража, человек десять.

— Вот бы тут жить! — вырвалось вдруг у Золотинки, и она встретила испуганный взгляд девочки, на славной мордашке ее под платочком округлились глаза:

— Здесь государыня живет! — И потом, без передышки, словно в омут бросилась, выпалила: — А почему вы пигалик?

— С чего ты взяла? — смутилась Золотинка.

— Мамка с папкой говорят. Слишком уж ловкий.

Золотинка оглянулась, потом нагнулась близко-близко, будто желая сообщить нечто доверительное, и, когда девочка поверила этому движению, быстро поцеловала ее в щеку.

— Пигалики в скракли не играют, в скракли играют в Колобжеге.

Повергнув Марушку в смятение, Золотинка выгадала время, чтобы решить участь Жучки. Как ни печально было расставаться с преданной собачкой, Золотинка не чувствовала себя вправе подвергать Жучку непосильным для собачьей души испытаниям.

— Давай Жучка останется у тебя?

Что было спрашивать — спрашивать не годилось, даже такой, больше похожий на предложение вопрос заставил Марушку вспомнить родителей и усомниться…

— А мне никак, — продолжала без промедления Золотинка. — Куда я ее? Пусть с тобой будет. Пока.

— Пока, — заворожено подтвердила девочка.

С Марушкой не трудно было договориться, сложнее было внушить эту мысль — «пока» — Жучке, которая не верила ни в какие «пока, покудова, пока время терпит», Жучка жила настоящим. Она поскуливала, тревожно заглядывая в глаза… Но что могла противопоставить рыжая, с куцым обрубком вместо хвоста дворняжка многообразным хитростям людей, которые и себя-то обманывали так ловко? Какими доводами могла бы она опровергнуть просительные объятия Марушки и коварные внушения Золотинки? Жучка ушла, не убежденная, она беспокойно и укоризненно оглядывалась, а Золотинка осталась одна. Не «пока» и до времени, а просто одна — без всяких смягчающих обстоятельств.

Может статься, иного способа-то для великих дел и нет, как все отбросить, от всего отрешиться, оставить жалостливые мысли о себе и действовать. Золотинка захолодела, в душе ее поселилась с долей какого-то отчаянного веселья лихость. Не даром говорят «отчаянный» — непостижимым образом замешаны в этом слове и отчаяние, и удаль, отчего и получается в груди сладостный холод полета насмерть.

Всё, сказала себе Золотинка. И это был исчерпывающий ответ на множество неразрешенных и неразрешимых вопросов, которые опутывали ее волю. Всё, сказала она себе, и путы распались.

Золотинка ощупала за пазухой хотенчик Юлия, невзначай почесала за ухом, где нашла Эфремон, и потом, жадно оглядываясь, направилась к собору — к соборной церкви Рода Вседержителя что в Толпене.

По правде говоря, знаменитый собор не произвел на нее особого впечатления, не чувствовала она расположения оценить эти скучные полукруглые окна, плоские крыши и многоярусную колокольню, составленную из каких-то восьмиугольных пирогов, один на другом. Красоты частых колонок и окон на устремленной под небеса башне меркли перед ошеломляющим зрелищем убожества и страданий, которое Золотинка увидела внизу: толпы нищих, калек и недужных занимали ступени паперти, теснились под стенами собора между полукруглыми приделами.

Вывернутые напоказ язвы, гнойные опухоли, багровые сыпи, немытые тела источали зловоние конюшни. Разнообразие представленных тут телесных увечий поставило бы в тупик творца-вседержителя, который, созидая мир, едва ли имел в виду все эти малоприглядные подробности. Слепые, выкатив бельма, или, напротив, спрятав глаза и лицо под капюшоном, что заставляло предполагать нечто уже совсем невообразимое, искали подаяние шарящими руками. Калеки тянулись к щедрому богомольцу, изощряясь в невиданных способах передвижения; тут уж шли в ход и костыли, и подпорки, деревянные ноги и подставки-скамеечки для расслабленной голени, особые, вроде игрушечных козел, упоры для рук — обрубок ветки с сучками вместо ножек, которыми отталкивались, когда ползли, подтягивая ноги в деревянных лубках. Да и ползали-то они, копошились, как-то не прямо, а все боком, как-то по рачьи, выставив вверх колено, или же подгребая ногой, как веслом, в то время как другая нога, целая с виду, торчала под немыслимым, плясовым углом в сторону. К тому же господство грубых рогожных накидок, рваных до бахромы плащей, мешковатых балахонов и просто мешков, изображающих хламиды пустынножителей, — все эти раскидистые покровы вместо одежды не позволяли по большей части пересчитать конечности убогого, приходилось принимать недостачу на веру.

— Подайте, правоверные, последние времена наступают! — то и дело раздавались внезапные и оттого пугающие, наводящие тоску вскрики. — Исчадие адово, змей, уж по наши души!…И никогда таковых плачевных и горестно бедных случаев не дознавали на себе даже и до сего времени!…Мукою вечною, пришествием судии… И воздать каждому по мере дел его… — тотчас подхватывали на другом конце паперти. Убогие голосили на все лады, оглушая и слух, и разум чехардой покалеченных, больных слов: — Грехи наши тяжкие!.. разверзлась земля… древлему благочестию на разорение… и осквернятся пути его на всяко время… бесчестие и срамоту дворцы те показуют… неведущим людям на соблазн!.. и конечная гибель… Не достает и понятия к исправлению столь неисправного народа… Подайте!

Подавленные злой правдой этих воплей богомольцы подавали щедро и даже как-то испугано. На глазах Золотинки несколько калек вырвали из трясущихся рук кудлатого купчика кошелек, в котором он никак не мог разобрать деньги, и, тотчас все высыпав, поделили — не без драки — между собой. Купчик же смиренно им поклонился и пошел, не спросив назад кошелька.

Нависшее над страной несчастье, казалось, лишило людей воли.

Были возле собора оборванные дети, но держались особняком, на отшибе, словно боялись смешаться с толпой, а нищая братия явно избегала детей, сторонилась, как некого иноплеменного народца. Чумазые мальчишки и девчонки вопреки обыкновению не галдели и не приставали к прихожанам, только постреливали голодными шустрыми глазами, да шептались.

Недоумевая этой явной несообразности, Золотинка в болезненном прозрении сообразила, что вся эта бездомная ребятня невесть что вчера пережила. Беспризорные малыши стали первой и, может статься, главной жертвой вчерашнего погрома! Кто там разбирал в пьяной, разудалой толпе между пигаликами и детьми, если разобрать это трудно даже на трезвую голову! Пигаликов мало, их еще поискать нужно, а бездомной, безответной ребятни — хоть режь!