Валентин Маслюков - Любовь

• Название: Любовь
• Автор: Валентин Маслюков
• Жанр: Фэнтези

Когда бы в начале пути герои знали, как сбудется все то, о чем когда-то они мечтали, разве хватило бы у них сил ступить на тяжелый путь? Ответа нет. Нельзя повторить свою судьбу дважды. И жизнь, обновляясь с каждый своим рождением, всегда нова, сколько бы раз она ни повторялась…

---

— Короче! Выкладывай, что надо и проваливай откуда пришла. А то остановлю карету и велю убираться.

— Откуда пришел, — терпеливо поправила Золотинка, отодвинув занавеску. Она увидела усадьбы и рощицы на просторе пригородных полей с коровками, овечками и пастухами, но этот мирный вид не задержал на себе взора. Она вздохнула: — А нужно мне, по правде говоря, очень многое.

— Хотенчик, который мои слуги отобрали у тебя в корчме Шеробора, и привел меня к Юлию, — перебила Лжезолотинка, впадая в то язвительное раздражение, когда становится не важно, что говорит собеседник. — Так что благодаря тебе я и нашла Юлия. Я думала он погиб. Все говорили, были самые верные известия. Что я могла поделать? А ты бы, занятно, на моем месте как поступила? Подумай. Юлий убит, все плачут, никто ничего не знает. Святополк трепещет, Лебедь не осушает слез — каждый хнычет на свой салтык, и все от меня чего-то ждут. Все почему-то думают, что вдова Юлия возьмет меч и станет на пути полчищ. Стотысячное войско у перевозов, оно уже за рекой, пыль застилает столицу, толпы обезумевших беженцев, расхрабрившиеся до неприличия трусы, которые готовы растерзать всякого, кто только заикнется о сопротивлении захватчику. И все почему-то ждут, что именно я-то и стану сопротивляться! Прячутся под корягами, а меня хотят отдать в жертву! На-те!..

— Простите, — не выдержала Золотинка, — я не совсем понимаю, вы представляете дело так, как если ожидали врага в осажденной столице… тогда бы все это было, наверное, к месту. Но, насколько я знаю, вы глядели с другой стороны: захватчик, Рукосил, привез вас в своем обозе, в войсковом обозе. То есть вы глядели с пыльного берега на Толпень, а не наоборот, с Толпеня на пыльный берег. Я хочу понять…

— Как пленницу! — резко возразила Зимка. — Меня привезли как пленницу!

— Ну да…

— Хотели от меня жертвы. Святополк разнюнился, Лебедь рыдала, все ужасно трусили. Ты и представить себе не можешь, как жалко вела себя слованская знать, воеводы. Все растерялись. Все! Рукосил тотчас велел казнить конюшего Чеглока, это был достойный и храбрый воевода, его привезли из-под Медни раненого и тут же казнили. Остальных и казнить не надо было, они и так потеряли голову. Ко мне приходили толпами, все хотели от меня жертвы. Я должна была их всех заслонить. А когда я приняла венец из рук нового слованского государя, казни прекратились. В тот же день Рукосил объявил прощение всем, кто служил Юлию, и велел убрать с улиц виселицы и плахи. Святополк жив, Лебедь жива. Рада, Нада, Стригиня, дочери Милицы, — Рукосил никого не тронул. Все живы, благоденствуют и все меня презирают. Я одна виновата, что они сыты, пьяны, носят атлас и бархат. Они, видишь ли, любили Юлия. А я его не любила.

В несколько искусственном, как представлялось поначалу, возбуждении Лжезолотинки прорывалась горячность, которую невозможно было отличить от истинного чувства, то была дикая смесь искренней боли, досады, стыда и высокомерной злобы, которая заставляла молодую женщину меняться час от часу, мучаясь в противоположных побуждениях и понятиях.

— Они хотели жертву, им нужна была жертва, чтобы искупить собственную подлость, — повторяла она, лихорадочно двигая по руке алмазный браслет, то снимала его с запястья на пальцы, то снова с силой возвращала назад, туго, до боли насаживая под локоть. — Ты не понимаешь. Все подталкивали меня. Они любили Юлия и считали меня пустой красоткой, им нужно было, чтобы я совершила подлость, они хотели этого. Они и в глаза мне говорили, что мне это ничего не стоит. Они заранее меня презирали за то, что я еще и не совершила. Ну что ж, на-те! Вот вам! А что я еще могла? Ты знаешь, как я повязана Рукосилом, ты знаешь, кому я обязана любовью Юлия… — Она повернулась к малышу с надеждой услышать хотя бы простое «да», нечто такое, что сняло бы с нее груз одиночества. Огромные глаза ее мгновенно, как у ребенка, заполнились слезами, она терзала губы, чтобы удержаться от новых, теперь уже бессильных рыданий. И Золотинке стоило немалого труда не выдать лицом ни сочувствия, ни презрения, ни жалости, ни злорадства — ничего. Но Зимка не долго ждала, она сглотнула слезу.

— Рукосил знал обо мне все. И делал со мной, что хотел. Я прекрасно понимала, что нисколько ему не нужна, он всегда мечтал о тебе. Зачем ему нужно было это представление со свадьбой на оборотне, если он прекрасно знал, что это одна лишь видимость, личина? Не знаю, может, он хотел меня унизить. Зачем ему, старику, при смерти, эта гнусная свадьба… этот позор, унижение, издевательство? — Лжезолотинка всхлипывала и утиралась рукавом.

— Может статься, это не так сложно и замысловато, как вам кажется, — тихо заметила Золотинка. — Рукосил не может забыть своего несчастья, сам оборотень, он хотел бы чего-то подлинного. Он знает, как относятся к нему те, кто молчат. А хотел бы управлять не только страхом, но и согласием подданных. Ему нужна была преемственность власти. Хотя бы видимость законности.

— Не понимаю… — прошептала Лжезолотинка, с болезненным напряжением бровей вслушиваясь в мудреные объяснения малыша.

— Вы понимаете, что узурпатор женился на законной слованской государыне?

— Но зачем он хотел меня унизить? Я целыми днями плакала. Боже, как плакала!.. Юлий никогда мне этого не простит… никогда, я знаю. Никогда! Боже мой, никогда! И через сто лет, он если не скажет, то будет помнить.

— Мне кажется, если я правильно понимаю Юлия, — молвила Золотинка еще тише, — он или скажет, или не будет помнить.

Зимка глянула на малыша сквозь слезы.

— Все говорили, что он убит. Иначе я никогда… я никогда бы не пошла за Рукосила. Ты веришь?

И опять Золотинка нуждалась в мужестве, чтобы выдержать этот заплаканный взгляд.

— Я очень нуждаюсь в вашей помощи, государыня, — сказала она вместо ответа. — Я хотел бы узнать от вас, из первых рук, что вообще происходит в стране? Что все-таки случилось в Попелянах, как выказал себя этот кот, о котором столько разговоров. Как здоровье великого государя и каковы его ближайшие намерения? И наконец, что самое трудное, но непременно нужно — не обойти, не объехать — надо, чтобы вы свели меня с Рукосилом. Чтобы вы представили ему в благоприятном свете мое дело и добились бы для меня личного свидания.

— Бесполезно, — отмахнулась Лжезолотинка и утерла лицо. — Я уже предупредила его, что ты оборотень, что ты и есть Золотинка. Когда ты выскочила на нас в Камарицком лесу, тогда я и поняла, окончательно поняла, что ты — Золотинка. И меня уж не проведешь. Я сказала Рукосилу, что тот пигалик в корчме был Золотинкой.

— Значит, теперь самое время объяснить слованскому государю, что это не так, — возразил пигалик с неподражаемым хладнокровием.

Лжезолотинка глянула трезвыми глазами, но щеки ее оставались в мокрых разводах.

— Он попросту тебя прихлопнет, вот и все. На втором слове, — сказала она с некоторым раздражением.

— Вот чтобы этого не произошло, я и нуждаюсь в вашем содействии, государыня.

— Каким же образом я, — кривая улыбка ее означала горькую насмешку над самой собой, — я смогу уберечь тебя от коварства и мстительной злобы одного из самых проницательных чародеев нашего времени? Если ты надеешься, что он настолько одряхлел, что ничего не соображает, то напрасно. И младенцем ты ж, наверное, его не считаешь?

— Младенцем не считаю, — коротко отозвался пигалик.

— Да у меня и способностей таких нет…

— Особых способностей не потребуется. Как только, государыня, вы начнете ходатайствовать за бедного пигалика, вы тотчас же обратите подозрения Рукосила на самое себя. Да-да! — кивнула Золотинка в ответ на пронзительный взгляд соперницы. — Таким образом мы попросту разделим опасность пополам. Ну, или в каком-то другом соотношении, не берусь судить. В любом случае, это будет большое облегчение для бедного пигалика.

— Почему же ты думаешь, что я возьмусь тебе помогать? — высокомерно вскинулась Зимка.

— Потому что я со своей стороны, возьму на себя торжественное обязательство никогда, ни при каких условиях не вспоминать о встрече в Камарицком лесу.

Зимка задумалась, кусая пальцы.

— Я никогда тебя не любила, — сказала она в сторону, мимо пигалика. — За что мне тебя любить? За свои унижения? За то, что я вынуждена носить чужую личину? Почему ты думаешь, что она мне по нраву? Ты думаешь, наверное, что я на все готова, чтобы урвать чужую любовь. Ошибаешься! — воскликнула Лжезолотинка с кликушеским смешком. — Я ничего не урвала. Я получила всё! Всё! Юлий любит меня, меня, такой, какая я есть. Меня! Меня, а не тебя, не обольщайся. Ты думаешь можно объяснить недоразумение — какой пустяк! — и все! Все встанет на свои места. Ошибаешься. Юлий пойдет и удавится. Он-то знает, что он любил. Как ты ему объяснишь, что он любил не то, не ту и не так? Это невозможно объяснить, моя девочка. Нужно объяснить, что чувство его, любовь, была лишь видимостью, что ее как бы не было, не было предмета любви, значит, и любви не было, не было ни мучений, ни страсти, ничего. Глупенькая ты девчонка, ничего-то ты в жизни не видала! Любовь действительнее действительности. И никому ты не объяснишь, что не было того, что было. Объяснения тут не помогут, вот какая загвоздка!