Жан Фрестье - Гармония

• Название: Гармония
• Автор: Жан Фрестье
• Издательство: Палимпсест: Республика
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-250-02537-4

Романы "Ярмарка любовников", "Зели в пустыне" и «Гармония» (экранизирован в 1979 г. А. Делоном) созданы мастерами французской прозы XX века: членом Гонкуровской академии Филиппом Эриа (1898–1971), членом Французской академии Марселем Арланом (1899–1986), лауреатом ряда престижных литературных премий Жаном Фрестье (1914–1983). Извечная литературная тема – любовь – и три столь несхожих варианта ее развития, три оригинальные творческие манеры – и общая для всех трех романов высокая художественность.

---

– Пожалуй.

Он смотрел на нее сверху вниз. Она держалась очень прямо, но было заметно, как подрагивают ее хрупкие ноги. Он взял пару носилок и положил их у входа в кабинет, наискосок от первой койки. Сам лег на те, что были к ней ближе, головой к центральному проходу, чтобы получше видеть ту часть палатки, где находились трое раненых. У него тут же возникло восхитительное чувство облегчения, невероятное ощущение покоя в ногах. "Только бы не заснуть", – подумал он. Подошла Гармония и прилегла на соседние носилки. От Вальтера ее отделяли каких-нибудь десять сантиметров.

– Боже мой, как же хорошо, – сказала она. – Такое впечатление, что мне это снится.

Лежа на боку лицом друг к другу, они смотрели друг на друга странными, как бы обесцвеченными и лишенными света глазами, глазами людей, находящихся под наркозом.

– Если я прикоснусь к тебе хотя бы одним пальцем, знаешь что будет?

– Знаю. Ну так прикоснись же ко мне пальцем, прошу тебя.

– Нас могут увидеть.

– Ну и что! Знаешь, что я тебе скажу? Да будь эта палата битком набита людьми, я все равно стала бы заниматься с тобой любовью – так мне хочется. – Она улыбнулась. – И может быть, публика в конце нам поаплодировала бы – настолько это было бы чудесно.

– Несомненно. Но только ты грезишь. Не надо. Пока не надо.

– Это просто ужасно.

– Я знаю. Когда усталость достигает крайних пределов, то «это» пробуждается в нас со страшной силой.

– Ну и какое средство против этого?

– Попозже. А сейчас погрузись в сон, закрой глаза, представь себе, что я сейчас в тебе или ты во мне, что одно и то же.

Гармония поджала к животу колени, закрыла глаза и заснула так быстро, что у Вальтера возникло ощущение, словно он увидел, как в колодец упал камень. Она спала с приоткрытым ртом и слегка посапывала. Он провел пальцем по ее бровям, как бы разглаживая их, но она не шевельнулась. Он зажег сигарету и лег на спину. На душе у него было радостно, он чувствовал себя победителем. "Какой смысл брать то, что тебе дают? – размышлял он. – Есть в этом какая-то банальность, хотя и прелестная, но все-таки банальность, формальная в своей обыденности". И тут же сам удивился своим мыслям. Слово «любовь», даже если он и любил, ему не нравилось из-за той неизбежной в конце концов зависимости, которую оно влекло за собой, а что может быть более ужасного, более похожего на смерть, чем ставшее привычным наслаждение? Он относился с недоверием к удовольствию, потому что то, что не может длиться долго, не имеет ценности. Ему казалось, что, дабы привязать людей друг к другу, нужно было бы изобрести некое иное благо, лежащее как раз где-то на полпути между нежностью и удовольствием. А может быть, именно этим благом он и наслаждался сейчас, когда, повернувшись слегка набок, смотрел на Гармонию, более чем прекрасную, восхитительную; принадлежащую и вместе с тем еще не принадлежащую ему; более чем суженую; уже отдавшуюся и еще не взятую. Он не мог придумать ничего нового. В тридцатилетнем возрасте уже доподлинно известно, что окончательного решения у тысячу и еще один раз обсужденной проблемы нет. А вот глядеть на то, что тебе принадлежит и что ты любишь, можно бесконечно. "Я могу, – размышлял он, – делать все: разбудить ее, раздеть, взять, и мне поможет то, что она испытывает ко мне огромное влечение, активное и нежное, здесь мы с ней на равных. Я не оказался бы тут совратителем. Это было бы не украдкой полученное удовольствие, а заполнение вакуума, который ждет от меня хоть на несколько дней абсолютного счастья, вакуума, который, будучи заполненным, станет в свою очередь дарить счастье. Однако в этой области созидание является одновременно разрушением. Нет ничего лучше, чем желание и эта дружба, которые сплотили нас в едином усилии, потому что мы вместе действовали и вместе пережили один и тот же кошмар. Сейчас мы – проклятые души, обитающие в аду и встретившиеся на углу лабиринта. Это как раз и есть встреча людей, всю жизнь стремившихся встретиться, и такое не может больше повториться. Это, значит, был я, а это, значит, была ты. А потом это будем уже мы, и мы будем вспоминать испытанные нами вместе беды, чтобы придать нашему воссоединению особую остроту и яркость".

Очаровательная Гармония сложила вместе ладони и подтянула оголившиеся коленки к животу, который у нее одно время так сильно болел. Сандалии слетели с ее ног, белые носки благонравной девочки собрались гармошкой, а сдвинувшаяся набок голубая шапочка приоткрыла короткую прядь черных волос. Ее халат, на котором четко выделялись следы крови, оставался застегнутым до подбородка. Детский ротик стремился к жизни, ноздри трепетали. На лбу проступило несколько капелек пота. Она вся была во власти сна. За плотной сеткой изогнутых ресниц глаза ее, вероятнее всего, закатились, как у тех многих покойников, чьи веки ей довелось прикрыть своими длинными потемневшими пальцами, ощущая при этом жалость, безразличие, а главное – неуязвимость, чтобы иметь возможность заниматься профессией, которая более, чем любая другая, требует неуязвимости. Для Вальтера не было тайной, что именно он в ней любил: ее умение жить и действовать согласно правилам, которые внушили ей те, кто ее воспитывал. Она двигалась по каким-то своим рельсам, но двигалась изумительно, и в этом проявлялась ее изумительная женственность. Такому скептику, как он, было бы трудно никогда не разочаровывать ее.

Он вытянул свои длинные ноги, поднял их одну за другой вверх. Недолгий отдых придал ему сил; желание уснуть, одно время багровым солнцем раскалявшее ему изнутри голову, теперь покинуло его, уступив место спокойному рабочему рвению, требовавшему сдержанных и упорядоченных жестов. Он в последний раз отправился на обход своих пациентов, методично осматривая их и делая записи для своего сменщика. Седьмой не спал и вроде бы дышал легко, удовлетворенно покачивая головой под резиновой маской, обеспечивавшей ему слабый, но постоянный приток кислорода. Вальтер разбудил девятого, у которого все, похоже, было в порядке, но нужны были цифры, и он возобновил свои маленькие маневры: термометр, давление, пульс, прослушивание грудной клетки. Одиннадцатый уже страдал, и это было только начало. Если здраво взглянуть на ситуацию, то можно было бы впрыснуть ему в вену смертельную дозу какого-нибудь наркотика, но так не делалось. Вальтер позволил себе дать ему несколько чайных ложечек воды, что уже было нарушением правил. Он ускорил вливание ему физиологического раствора в надежде хоть немного смягчить жажду. Он заметил во взгляде больного дрожащий огонек – признак благотворной лихорадки, которая, достигнув определенного уровня, явится обезболивающим средством. До восьми часов оставалось совсем немного.

Вальтер пошел дожидаться Грина в центральной аллее, у входа в сортировку. Солнце стояло уже высоко; день обещал быть ясным и жарким. Жаворонки выполняли в небе свой маленький номер с замиранием на месте. Весь госпиталь казался погруженным в тяжелый утренний сон. Почти ничто в этот час ни на дороге, где лишь изредка проезжали то какая-нибудь одинокая санитарная машина, то грузовик, ни в аллеях, где несколько человек с обнаженными торсами умывались над ведром, не напоминало о войне. Зенитная батарея, располагавшаяся на холме с той стороны дороги, уехала. От нее остались лишь какие-то разбросанные, неразличимые на расстоянии предметы: вероятно, гильзы от снарядов, пустые бидоны, куски брезента – деревенская площадь после закрытия ярмарки. А на месте батареи уже возводился крошечный цирк, состоящий из дюжины палаток, принадлежащих, как понял Вальтер, хирургическому подразделению один-тридцать шесть. Слышался стук кувалд по деревянным колышкам и восклицания "и-раз!" людей, поднимавших на шестах тяжелый брезент.

Бодрой походкой с улыбкой на лице подошел Грин. Широким жестом руки Вальтер показал ему на изменения во внешнем облике лагеря, который еще вчера казался им таким же вечным, как скалы в горах.

– Да, – сказал он, – ощущение непривычное. Думаю, что нам осталось недолго здесь плесневеть.

– Ты видел вновь прибывших?

– Мельком, они спят.

– Ясно, но нужно, чтобы они проснулись. Давид потребует свою кровать.

– А ты?

– Я? Я погуляю. Спать мне не хочется. Я даю себе отпуск.

Они прошлись немного по центральной аллее. Вальтер, вытащив из кармана записи, объяснял:

– Тебе не придется сегодня потеть. У тебя один в хорошем состоянии, один – в среднем и один – в очень плохом. К тому же есть все шансы, что днем ты передашь их подразделению один-тридцать шесть.

Он подробно изложил весьма простую ситуацию, сложившуюся во время его дежурства.

– Вот видишь? – сказал Вальтер. – Ничего такого, что могло бы тебя удивить. Мы поем все время одну и ту же песню. Пока твои девушки подойдут, я разбужу своих.

– Боже мой, ну и надышали вы тут углекислоты, – пробормотал Грин, входя в палатку.