В. Чернышов - Только радость доставлявший…

• Название: Только радость доставлявший…
• Автор: В. Чернышов
• Издательство: «Охота и охотничье хозяйство» № 1-1986 г.
• Жанр: Хобби и ремесла
• Год: 1986

Опубликовано на http://sites.google.com/site/laikastories/stories/tolko-radost-dostavlavsij-

---

В. Чернышов Только радость доставлявший…

Несколько лет я тосковал о собаке, об охоте с собакой, со своей собакой. Заяц, взятый из-под своего гончака, — это совсем не то, что заяц, выставленный егерскими, «казенными» собаками.

Когда-то давно, в школьные годы, дней за десять до чернотропа, я начал таскать свою первую гончую в бор и в степные колки — солоти. Нам не везло. Наконец, на пустых огородах я поднял русачка-листопадника. Я побежал, накликая собаку, показывая, тыча в борозду рукой. Выжловка заметалась, глупо кружа, и вдруг — ухватила, поняла, вытекла из-под руки и помчалась, повторяя ход зайца, всхлипывая и захлебываясь, будто икая, прижимаясь к земле, чуть скалываясь вправо-влево, вправо-влево, словно иглой прошивая след, а я стоял в борозде, глядел, как моя Затейка, подросток-выжловка, отдавала голос по следу подростка-русачка, и все во мне прыгало от радости — пошла! Пошла моя собака! Многие охоты, многие взятые зайцы забылись, но этот безружейный день помнится до сих пор.

Охота с собакой все время открывает новые черты ее характера, новые приемы ее работы, она дает возможность наблюдать поведение животных, потому что нет двух одинаковых охот и нет двух одинаковых зверей или птиц. Все более унылым становился для меня глухонемой «самотоп», когда от охоты не остается ничего, кроме внезапного выстрела…

Несколько лет назад один из февральских дней изменил ход моих размышлений о собаке. Это был день, когда я встретил Пыжа. Конечно, он тогда Пыжом еще не был. На его ошейнике, сделанном из грубого ремня, не было ни клички, ни адреса, не было и жетона с регистрационным номером. Собака лежала на мраморе модерного подъезда, отделенная от вахтера толстым стеклом с нарисованным на уровне глаз красным квадратом, чтобы сотрудники не ходили сквозь стекло. Она лежала, положив голову на лапы, и безучастно, отрешенно поглядывала на прохожих, на проплывавшие по Садовому кольцу освещенные троллейбусы. Возле ее морды валялись нетронутые куски хлеба.

— Она тут с обеда, — выглянул вахтер, заметив мой интерес к собаке. — На кольце ее ударило, она закрутилась, а машины мимо — вжик! вжик! Спасибо, нашелся парень, вынес ее оттуда да тут положил. Так и лежит. Не ест…

Было около восьми. Я задержался на работе, и, значит, мимо собаки прошли сотни моих сослуживцев.

Это была черно-пегая лайка безукоризненно симметричного окраса, с резко очерченными белыми щеками и белыми бровками на черной полумаске. Пес и на меня не обратил никакого внимания, когда я наклонился к нему, лишь передернул бровками, как бы говоря: «Ну, что еще тебе надо? Много вас тут прошло…»

— Это не ваша? Я возьму эту собаку! — вдруг выросла за моей спиной молодая бойкая дама.

— Это лайка, — процедил я. — Охотничья собака, и лучше всего было бы вернуть ее хозяину.

— Мы всегда проводим отпуск активно, компанией плаваем на байдарках, — настаивала дама. — Она будет много гулять, ей будет у нас хорошо!

И тут я почувствовал на себе некую силу сторонней воли. Это была воля Случая. Породистая — это было несомненно — собака в самом центре Москвы, в пяти минутах ходьбы от улицы Горького… Попала на кольцо и осталась жива… Парень-спаситель, несколько часов у людного подъезда, сотни, тысячи прошествовавших мимо людей… И наконец, эта дама, заинтересовавшаяся собакой минутой позже меня! Все это мог сделать только Всемогущий Случай, и противиться ему было, конечно, нельзя.

— Вставай, пойдем! — сказал я псу. Он поднялся и, хромая, все так же отрешенно, бесстрастно направился за мной. На рассеченном плече шерсть его слиплась от крови, но перелома как будто не было. Первая же машина (это оказался «левак») согласилась отвезти нас домой. Случай продолжал работать!

Пес покорно вошел в машину. Мы ехали молча, будто поссорившись: неудобно знакомиться в машине, когда разыгрываешь роль давних друзей.

Лифт, по-видимому, был ему знаком: молча, не глядя на меня, он последовал в кабину и понуро поднялся. Только перед дверью квартиры он замешкался в нерешительности: тут было чужое жилье, и так просто переступить его порог он не смел.

— Ты что, не один! — спросила Алла, недоуменно заглядывая в оставшуюся распахнутой дверь.

— Ну, входи же, входи! — сказал я то, чего ждал пес.

Он вошел, мельком оглядел прихожую и лег, сразу определив самое удобное и для него, и для нас место. Мы обмыли, обработали его рану. Перелома, слава богу, не было. В течение нескольких дней я звонил в общество, в клуб «Дружок», в редакцию журнала — заявлений о пропаже лайки не поступало. Я был почти уверен, что розыск будет безрезультатным — это отвечало самому духу Случая! — однако при каждом звонке сердце у меня ёкало: я успел к псу привязаться. Но совесть моя перед ним была чиста: я сделал все, чтобы вернуть ему хозяина.

Приобретая собаку, человек теряет свою неуязвимость со стороны части обывателей, недовольных нарушением той нормы, которая, по их мнению, приличествует всякому члену общества. В собаке им видится вызов и чудачество — не держат же их другие! — и они пытаются наказать владельца собаки грубостью или хотя бы безадресным бурчанием: «Поразвели тут…» С первых же прогулок я обнаружил, как мир разделился на тех, кто любит собак, и на тех — таких все-таки меньше, — кто их терпеть не может. Третья, самая многочисленная группа людей, кажется сдержанно безразличной, но это лишь до удобного случая высказаться так или иначе.

Новому члену семьи надо было дать имя. Наш друг, Поэт, широко известный не только стихами, но и остроумием, предложил назвать собаку Атас. Ну что же — Атас так Атас! Однако эту кличку вскоре пришлось сменить. На другой стороне улицы против нашего дома стоял киоск с пластмассовой волнистой крышей, «пивнушка-волнушка», возле которого роились пивососы, частенько подливавшие в кружки, из рукава кое-что покрепче.

— Атас! — громко звала собаку Алла. Любители «покрепче» вздрагивали, озирались по сторонам и лили драгоценную влагу мимо кружек. Нет, такое имя не годилось!

И пес стал Пыжом, что, с одной стороны, напоминало о его охотничьем призвании, а с другой — слово это как бы «запыживало», глушило давнюю мечту о собаке.

Знает ли он лес, есть ли у него какие-то охотничьи навыки? Мне не терпелось испытать Пыжа. Но у него все еще болело плечо, и мы с лыжами уходили в лес одни.

Первый общий выезд за город состоялся весной. Поздним майским вечером мы пришли от электрички на знакомую речку, где не раз слушали весну и ловили на ушицу рыбью мелочь. С палаткой решили в темноте не возиться, а просто укрыться ею. Пыж уселся в ногах. До утра он не сомкнул глаз. Весенняя ночь была полна звуков. Всхлопнувшая крылом птаха, чмоканье раскисшего луга, цыканье припозднившегося вальдшнепа, плеск осыпавшейся землицы с подмытого берега, голоса северных уток, протянувших в поднебесье, шорохи, журчанье воды, вздохи деревьев — все это очень занимало его. Я просыпался и видел его неподвижную фигуру с настороженно сдвинутыми ушами, вздрагивающие ноздри. Он не дергался, не менял позы — он внимал, принюхивался, слушал. Он был потрясен происходившим вокруг. Эту весеннюю ночь я как бы услышал его ушами и впервые ощутил так, как надо было бы чувствовать ее каждый год. Нет, все-таки Пыж не знал леса…

Я часто ездил с ним за город, и он, случалось, облаивал белок, но эти полудачные попрошайки, не боявшиеся собак, шли не в счет: на них лаяли и шавки. Все должно было открыться в Карелии, куда я ездил уже не раз. В прошлом году я охотился там с Пальмой — местной собакой с резаными зачем-то ушами и темной курносой мордой, смахивавшей скорее на гиену, чем на лайку. Пальма была с «духом», азартна и своенравна, и чтобы полаять, порой просто выбирала дерево покрупнее.

После двух-трех небольших конфликтов, неизбежных при знакомстве и «притирке», Пыж быстро понял, что от него требовалось, он был сообразителен и послушен, но все это касалось только городского быта, перехода улиц и прогулок на пустыре, поездок в электричке. А как на охоте? Его вежливость и послушание обнадеживали меня, но и настораживали: работа не по страсти, а в угоду — разве это охота? Я готовил себя к худшему и готов был многое простить ему, рассчитывая иметь хотя бы верного спутника — кто знал, каковы его задатки, что унаследовал он от неведомых предков? Слишком невероятным было бы ждать от Случая дальнейших подарков…

Пыж взялся за работу как за нечто само собой разумеющееся, будто припоминая известное, заложенное в крови, но давно забытое. Общества Пальмы я теперь избегал. Но именно с ней был связан эпизод, закрепивший в Пыже страсть охотника по боровой дичи.

Пальма догнала нас в лесу. В густом малиннике собаки подняли косача и проследили, как он взвершился на ольшину. Я подошел, высмотрел косача, наблюдавшего собак в чапыжнике под ольшиной. Я не учил Пыжа приносить дичь, и он этого не делал. Тетерев упал комом, нужно было лезть в крапиву за добычей. Но из зарослей с треском уже вывалились обе собаки. Ревниво отворачиваясь от Пальмы, не давая ей обнюхать птицу, Пыж нес косача. Нарядная, освещенная солнцем черно-пегая лайка с черно-белым красавцем петухом в зубах — это было красиво! Оттирая Пальму, Пыж отдал косача мне в руки.