Кнут Гамсун - Женщины у колодца

• Название: Женщины у колодца
• Автор: Кнут Гамсун
• Издательство: Пг.-М.: Петроград
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1923

«Женщин у колодца» (1920) многие критики считают романом циничным и безысходным, одной из самых сумрачных книг Гамсуна.

В нем рассказывается о вымирании маленькой приморской деревушки, зараженной ложными, с точки зрения автора, ценностями современного мира. Сам сюжет как бы почерпнут писателем из сплетен местных женщин у городского колодца. Однако мелкие происшествия в городе постепенно вырастают в пародию на современную жизнь, в которой «люди наталкиваются друг на друга, переступают друг через друга, одни падают наземь и служат другим мостом, иные умирают – это те, которые трудней всего переносят толчки, наименее способны к сопротивлению, – и они гибнут. Без этого не обходится! Но другие цветут и преуспевают. В этом и заключается бессмертие жизни! И все это было известно тем, у колодца».

Один из самых многозначных и «амбивалентных» героев романа – хромой кастрат Оливер Андерсен, собирающий вокруг себя события городской жизни и являющийся ее отражением. Он, по словам норвежского литературоведа Атли Киттанга, «является гротескным символом современной ущербности, но в то же время его изображению присуща та отчетливая симпатия, которую Гамсун всегда питал к аутсайдерам».

Наталия Будур - «Гамсун. Мистерия жизни»

---

Но никакие оправдания не помогали и в своих столкновениях с сыном, консул всё более и более терял почву под ногами. Он дал понять, что хотел бы продать своё дело. Он обеспечил будущность Фии и продал виллу. Он и его жена проживут как-нибудь. Он может получить какие-нибудь агентуры, страховое агентство...

На губах Шельдрупа появилась широкая улыбка и отец заметил это. Он почувствовал себя обиженным. Его собственное достоинство страдало и он повторил, что продаст своё дело, чтобы всё уплатить и остаться честным человеком. Шельдруп возразил:

— Мы не будем платить.

— Напротив, — настаивал отец и в своём самопожертвовании пошёл ещё дальше: — Я откажусь от консульства, это решено.

— Ничего подобного, — решительно заявил Шельдруп.

Он просмотрел конторские книги и нашёл, что они велись несколько поверхностным образом и это, конечно, ошибка. Числа не есть нечто случайное. Числа — серьёзная и определённая вещь. «Не шути с числами!»

— Но положение вовсе не так уже плохо, отец, — прибавил Шельдруп. — Что будет хорошего, если мы потеряем голову! Посылай ко мне всех господ, приезжающих из Христиании, Гамбурга, Гётеборга и Гавра!

— Что ты говоришь?

— Ну, да. Но только с условием, что ты, отец, будешь теперь отдыхать...

Наконец-то сыновние чувства заговорили у Шельдрупа! Отец его нуждался в покое, он понимал это. И отец ничего не имел против этого. Ему, действительно, много пришлось перенести. Волосы у него поредели, глаза лишились блеска и он не имел ни покоя, ни радости.

— Но я же не могу всё время ничего не делать, — сказал он.

— Я хочу взять на себя руководство делами. Ты должен отдохнуть! — заявил Шельдруп.

С первого же шага Шельдруп повёл дело решительным образом. Он уволил Оливера Андерсена из склада, отменил выдачу ежегодной субсидии и одежды сыну Оливера, филологу Франку. Отказал от места старому заслуженному дровосеку, который служил из чести и за премию в виде серебряных ложек, ещё у родителей госпожи Ионсен, и уничтожил соглашение, заключённое его отцом с Генриксеном на верфи.

Снова у домов стояли люди группами и обменивались мнениями по поводу нового положения вещей. Никаких сомнений уже не могло существовать: консул был низвергнут и Шельдруп взял в свои руки управление делами. Как хорошие, так и дурные последствия этого уже успели дать себя почувствовать кругом, и обо всём этом велись жаркие споры и беседы у колодца. О, как усердствовали болтуньи! Смотрите, госпожа Ионсен теперь надела совсем маленькую шляпку! Прежде она всегда носила огромную шляпу с белыми краями, которая так колыхалась при малейшем её движении, точно она была на шарнирах, А теперь у неё шляпа, похожая на ту, которую носит маленькая жена консула Давидсена и которая стоит дёшево. Вероятно, и в это вмешался Шельдруп — он ведь вмешивается во всё! Таинственные отношения с верфью он тоже привёл в порядок.

Видите ли, между консулом и покойной женой Генриксена состоялось небольшое соглашение давно, тогда ещё, когда она была молодая и весёлая бабёнка. Ей было тогда не более тридцати лет. Да, да, тогда это было! А теперь верфь бездействовала. Там была тишина. Каспар и все остальные рабочие были без работы и больше им нечего было делать, как только оберегать своих жён друг от друга.

Шельдруп поступал решительно. Когда приехали кредиторы, то их отвели к нему в контору, где он сидел один. Он быстро поладил с ними и любезно проводил их к дверям. Что же он сделал? Он подписал им векселя. Но где мог он взять миллион, чтобы возместить потерю парохода? Должно быть он, действительно, имеет там, в большом свете, огромные связи!

Так болтали языки у колодца, а Шельдруп продолжал свою энергичную деятельность во всех направлениях. Но оказалось, что у него не одни только дела на уме. В самом деле, его сердце также не молчало. Однажды он отправился к Ольсенам, чтобы сделать им свой визит по приезде, и... ушёл оттуда, как жених! Это случилось само собой. Ни он, ни его невеста не раздумывали, а сразу порешили дело. В сущности это было лишь завершение любви, существовавшей между ними с детских лет. Оба достигли того, чего хотели, и стремились соединиться. Случилось это как раз в то время, когда адвокат был по горло занят своими избирательными собраниями и ему некогда было заниматься другим полем битвы и помешать сближению; поэтому он хотя и был избран в одной области, в другой потерпел поражение, и был отвергнут. Ещё ни разу в своей жизни адвокат Фредериксен так не ошибался в своих расчётах. Он бы легче перенёс свою политическую неудачу на выборах: ведь это он мог бы возместить в следующий раз! Но потеря невесты, которую он имел в виду, означала потерю на всю жизнь. Тут уж ничто не могло помочь!

Он был молчалив почти целую неделю, но его жизнеспособность была достаточно велика, и мало-помалу он вернулся к своим честолюбивым мечтам. Он ведь уже достиг многого. Он избран представителем города, депутатом стортинга, председателем бесконечной комиссии, и через некоторое время может быть будет министром юстиции! Какая удивительная карьера! Кто бы мог предполагать это несколько лет тому назад, когда он ходил в поношенном платье и был безработный. Он не только не мог покупать себе сигар, но даже брился в кредит у парикмахера Гольте, говоря: «Я забыл захватить с собой мелкие деньги. Запишите на мой счёт... до следующего раза!».

Фрёкен Ольсен, конечно, сыграла с ним подлую штуку, но он это преодолеет. Он всё может преодолеть! Он примет участие ещё в других комиссиях и найдёт богатую жену. И он уже мечтал о том, когда он будет министром юстиции. Он будет исполнять ни больше, ни меньше того, сколько нужно. Тот, кто опасается, что он будет делать что-нибудь необыкновенное, очевидно его не знает. Он будет делать только то, что нужно, для этого он создан. Он представляет одно из колёс государственной машины и вертится заодно с другими. Он не должен вращаться быстро, но не должен и останавливаться. О нём будут жалеть, когда его не станет.

XXX

Оливер снова попал в беду. Ему отказано от места и когда кончится срок, то он очутится на мели. Он очень подавлен этим. Что он будет делать? Он пошёл к Абелю, чтобы поговорить с ним. Больше идти было не к кому. Филолог Франк, учёный, на поддержку которого рассчитывал отец, никогда ничего не присылал домой. Говорят, он обручён с Констанцией Генриксен. Что же может ожидать от него отец?

Дела Абеля шли хорошо. Он платил небольшую аренду за кузницу, которую ему всецело предоставил Карлсен. У него был паровой молот, был работник и он теперь хорошо зарабатывал. Он не был разгульным человеком, не попивал своих денег и часто давал отцу монету в две кроны, когда тот приходил к нему.

Оливер сообщил ему, что Шельдруп Ионсен уволил его. Он лишается, таким образом, куска хлеба. Что же он будет делать?

— Да, — сказал Абель и, немного подумав, прибавил: — Я не вижу никакого другого выхода; мне надо жениться. У меня всё готово и я больше не хочу ждать.

Он показал отцу золотое кольцо, которое сделал сам из двенадцати грамм золота, купленных им у ювелира Эвенсена. Оливер сначала не поверил, что это его работа и Абель был чрезвычайно горд, когда отец похвалил его и сказал, что это кольцо вдвое тяжелее и лучше того, которое он когда-то купил для его матери за границей.

Посещение кузницы и разговор с Абелем приободрили Оливера. Он ушёл от него совсем в другом настроении, тем более, что у него опять были деньги в кармане, данные ему Абелем, а завтра — воскресенье и он мог опять выехать в море на лодке. Страсть к приключениям не исчезла у него и к тому же ничего он так не любил, как эти одинокие поездки и качание на волнах. Что могло быть лучше такой праздности? Он предоставлял лодке плыть по течению, удил рыбу, когда хотел есть, и, причалив к какому-нибудь островку, варил её, ел и спал. Кругом никого не было и только издали, из какой-то близлежащей деревни, доносился к нему колокольный звон утром, когда он просыпался.

Оливер не вернулся к ночи домой, но к этому уже привыкли. Однако на этот раз он поехал не за гагачьим пухом, как было раньше. Свой мешок он наполнял всем, что попадалось ему под руку, и что было принесено морем. На этот раз решил отправиться на Птичью гору, где ещё не был ни разу. Там уже не было птиц в гнезде и не было яиц. Птенцы уже улетели. Оливер мог, поэтому, спокойно исследовать нижнее гнездо, нет ли там чего-нибудь? Он стал рыться в нём и нашёл бумагу, письма. Что бы это такое было? Сдвинув пух на сторону, он достал оттуда все письма: изорванные конверты с печатями от денежных писем, нераспечатанные заказные письма. Оливер прочёл некоторые адреса. Он знал имена некоторых из тех, кому они были посланы. Распечатав одно из этих писем, он нашёл в нём деньги. Он распечатал ещё нёсколько других и во многих находил деньги.

Вот оно приключение! Оливер провёл почти весь день на Птичьей горе и тщательно исследовал все гнёзда. Он собрал всю свою добычу в кучу и быстро поплыл назад к острову, на котором провёл предшествующую ночь. Никто его не видал, свидетелей у него не было.