Кнут Гамсун - Новые силы

• Название: Новые силы
• Автор: Кнут Гамсун
• Издательство: Изд-во А.Ф. Маркса
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1910

В памфлетно-критическом романе «Новые силы» («Новые всходы») мишенью писателя стала художественная богема и – шире – художественная интеллигенция. Можно сказать, что «Новые силы» являлись своеобразным продолжением «Мистерий», потому что в этом романе описывалась среда, из которой вышел Нагель. Писатель иронизировал над большими и малыми божками этой среды, гениями на час, истекающими завистью друг к другу, и это было несомненной необходимостью защититься и успокоить уязвленное самолюбие.

---

Друзья усердно чокались и постепенно развеселялись. Иргенс ушёл первым, за ним простился Ойен. Оле Генриксен сидел, пока все не разошлись, за исключением Норема, который, по обыкновению, задремал на своём месте.

Оле сидел и слушал разговор приятелей и изредка вставлял слово. Он чувствовал себя усталым, возбуждение его прошло, его охватило горькое разочарование и равнодушие ко всему. Вот он сидит сейчас в «Гранде», в компании пьяных людей, и рядом с ним Иргенс, который, может, радуется в эту самую минуту своей победе над ним, а он всё-таки не встаёт и не уходит. Разве ему не всё равно, где провести час или два?

Наконец он расплатился и встал.

Кельнер остановил его.

— Извините, — сказал он, — а за вино?..

— Вино? — спросил Оле. — Я выпил две кружки пива.

— Но за вино ведь тоже не заплачено.

— Ах, вот что, так господа не заплатили за вино? — На минуту в нём вспыхнула злоба, и он чуть не сказал, что если счёт пошлют в Торахус, то там сейчас же его оплатят. Но он не сказал этого, а только заметил:— Я не пил никакого вина, но, всё равно, я могу заплатить.

Оле взялся за бумажник.

Кельнер пустился в разговор, стал распространяться о различного рода гостях. Есть гости, с которых нельзя спускать глаз, а то они улизнут, не заплатив. Конечно, в данном случае это не то, совсем нет, и он далёк от подобной мысли. Писатели и художники народ честный, особенно писатели, с ними нечего бояться. Он знает их, изучил их всех и умеет угодить им. Это люди, которые имеют каждый свои особенности, и нужно их помнить, если хочешь быть хорошим кельнером. Все привыкли к тому, что они забывают платить, у них головы заняты совсем другим, они так учёны и так много думают. Но всегда находится кто-нибудь, кто расплачивается за них, и даже с радостью, стоит только сказать...

Оле заплатил и вышел.

Домой? Нет, что ему делать дома? Спать? Да, если бы это было возможно! Он плохо спал на пароходе и ещё не отдыхал с дороги, но лучше возможно дольше пробыть на ногах, всё равно ему не заснуть. Он шёл по самым тёмным улицам, здесь он чувствовал себя более одиноким, он был уже на пути к дому, как вдруг круто повернул назад и пошёл по направлению к крепости.

Здесь он неожиданно встретил Тидемана, который стоял один перед тёмными воротами и смотрел вверх на окна противоположного дома. Как он попал сюда?

Оле подошёл к нему, они с изумлением посмотрели друг на друга.

— Я пошёл прогуляться, немножечко пройтись, и случайно попал сюда, — смущённо заговорил Тидеман, даже не поздоровавшись. — Но, Господи, да ведь это ты. Оле! Когда же ты вернулся? С приездом! Пойдём отсюда!

Они пошли. Тидеман не мог опомниться от удивления. Слыханное ли дело! Он ничего не знал о возвращении Оле. Дома всё благополучно, он каждый день наведывался к старику, как обещал. В магазине тоже всё в порядке.

— Да, твоя невеста уехала, — сказал он, — я провожал её на вокзал. Должен сказать, что у тебя прелестная невеста. Она стояла в вагоне и была очень взволнована отъездом, она смотрела на меня чуть не со слезами, когда мы прощались. Ты ведь знаешь, какая она. А когда поезд тронулся, она вынула платок и стала махать мне. Да, стояла и махала мне платком только за то, что я проводил её на поезд. И она делала это так мило, ты бы посмотрел на неё!

— У меня больше нет невесты, — сказал Оле глухим голосом.

Оле вошёл к себе в контору. Была поздняя ночь. Он долго ходил с Тидеманом и рассказал ему всё. Теперь он напишет письмо родителям Агаты, почтительное и сдержанное, без всяких упрёков. Это его последний долг.

Кончив, он ещё раз перечёл письмо Агаты. Он хотел было разорвать его и сжечь, но потом раздумал и положил его перед собой на столе. Всё-таки это письмо от неё, последнее. Она сидела и писала ему, думала о нём в это время. И маленькие ручки её лежали на этом письме, а здесь перо стало мазать, она, должно быть, вытерла его обо что-нибудь, потом опять обмакнула в чернильницу и продолжала писать. Письмо было к нему, не к кому-нибудь другому, может быть, она писала его вечером, когда все разошлись спать.

Он вынул кольцо из папиросной бумаги и долго смотрел на него, прежде чем положить его обратно. Он жалел, что потерял равновесие и дал волю своему гневу, он хотел бы вернуть все свои злые слова. Прощай, Агата!

И он спрятал последнее письмо Агаты вместе с другими её письмами.

VI

Оле опять начал работать, он ещё ревностнее занялся своим делом и почти всё время проводил в конторе и в складе, даже когда не было настоящей работы. Для чего он это делал? Он похудел, он почти не давал себе отдыха, взгляд его стал рассеян и неподвижен. В течение двух недель он не был нигде, кроме складов и конторы. Пусть не говорят, что он повесил голову оттого, что его свадьба расстроилась! Он по-прежнему занимается своим делом и вовсе не печалится.

Он похудел, осунулся, ну что же? Это от работы, только от работы, пожалуй, он, действительно, несколько переутомился. Разве кто-нибудь думает, что это от чего-нибудь другого, а не от работы? С поездкой в Англию, он запустил кое-какие дела, и теперь было пропасть работы, он всё рассказал Тидеману, оказалось невероятно много работы. Впрочем, теперь он уже сбыл с рук самое главное и будет поспокойнее, начнёт даже бывать везде, развлекаться.

И он звал Тидемана с собой в театр, в Тиволи, они долго гуляли по вечерам, обсуждали всё, что касалось кожевенного завода в Торахусе, и решили начать строиться весной. Выгонка смолы будет производиться в том же здании. Это предприятие очень увлекало их обоих. И Оле ещё больше, чем Тидемана. Он с такой пылкостью бросился в окружавшую его жизнь, что никто не подумал бы, что он таит в себе какое-нибудь горе. Об Агате он никогда не говорил, не произносил её имени, она умерла, исчезла.

Но он по-прежнему был худ, глаза его ввалились. Тогда он стал сваливать причину этого на своё путешествие, оно действительно очень утомило его, к тому же он ещё простудился на пароходе. Но теперь он чувствует, что скоро поправится, это только вопрос времени.

А Тидеман тоже жил, применяясь к обстоятельствам. В последнее время он взял свою прежнюю кухарку и обедал теперь дома; уже два года, как этого не было. Немножко было пустовато, столовая казалась слишком большой, не все места были заняты, но дети наполняли весь дом весёлым шумом, иногда он слышал их возню даже внизу, в конторе. Они часто мешали ему, портили ему хорошие рабочие часы, отрывали от занятий. Когда их весёлые крики и смех доносились к нему, или он слышал топот их башмачков в прихожей, он клал перо и отправлялся с ними наверх. Через несколько минут он опять сходил вниз и с новым, почти юношеским пылом набрасывался на книги и бумаги... Да, Тидеману жилось хорошо, он не мог жаловаться. Всё начинало складываться для него как нельзя лучше.

— Знаешь что, — сказал раз Оле, — я думаю, что в Англии может быть сбыт для норвежского сыра. Я говорил с несколькими фирмами, когда был там, они желали бы иметь белый сыр из козьего молока, тёмные сыры им не нравятся. Что нам мешает заняться приготовлением так называемого нормандского сыра? Ведь это просто кислое молоко со сливками. Дело только в обработке.

Вот о чём думал этот измученный, переутомлённый человек — о сбыте норвежского сыра в Англию! И с какой-то лихорадочной поспешностью он начал рассказывать, как он думает устроить где-нибудь в горах ферму по швейцарскому образцу, со стадом в пять тысяч коз, как сыр будет отправляться партиями, сбыт будет колоссальным. Глаза его были устремлены куда-то вдаль.

— Ну, а перевозка, — вставил Тидеман, — как же насчёт доставки с гор?

Оле прервал его:

— Ну, да, доставка. Но ведь не вечно же перевозка будет служить препятствием, будут же когда-нибудь железные дороги. А кроме того, можно протянуть между горами кабель таким образом, чтобы до него можно достать с какой-нибудь станции из долины. Тогда по этому кабелю можно переправлять всё, что угодно. Груз будет двигаться по кабелю в резиновых кругах, а движение будет регулироваться при помощи блоков и верёвок со станции. Он много думал об этом, вещь вполне возможная. А раз товар очутится внизу, на проезжих дорогах, доставка не будет представлять уже никаких затруднений.

Тидеман слушал своего друга и смотрел на его лицо. Он говорил с большим убеждением и, казалось, был совершенно занят только одной этой мыслью. Но немного погодя он спросил, как поживают дети Тидемана, хотя тот только что рассказал ему о них. Оле Генриксен, олицетворение уравновешенности и рассудительности видимо, утратил часть своего спокойствия.

Они заговорили о своих знакомых из кружка. Гранде попал в члены комиссии по избирательному праву, рассказывал Тидеман, это вышло неожиданно даже для самого адвоката. Он объяснил Тидеману, что эта комиссия по избирательному праву — прекрасное начинание, прекрасный, либеральный шаг. Может быть, в следующий раз будет проведено всеобщее избирательное право для мужчин и для женщин.