Александр Абердин - Три года в Соединённых Штатах Америки

• Название: Три года в Соединённых Штатах Америки
• Автор: Александр Абердин
• Жанр: Альтернативная история

Этот роман фактически является продолжением романа «Три недели в Советском Союзе», вызвавшем, на мой взгляд, определённый резонанс среди читателей, считающих Самиздат Мошкова своей чуть ли не самой главной библиотекой. За него я получил как множество плевков, так довольно большое количество положительных, благожелательных отзывов. Думаю, что мой новый роман о «попаданце» в наше советское прошлое с его бедноватым социализмом и восторженным интернационализмом, вызовет ещё большую бурю негодования и оскорблений в мой адрес. В любом случае он давно уже вызрел в моём сознании и потому, отложив в сторону всё остальное, я приступаю к изложению романа в виде файла на своём компьютере и буду регулярно выкладывать его на своей страничке.

Версия с СамИздата от 15.10.09

---

На Западе, да, и на Востоке, в исламском мире, не сразу сообразили, что новая внутренняя политика нацелена не на борьбу с инакомыслием, а на чистку советского общества от всяческой шелупони, сделавшей инакомыслие и диссидентство своим щитом. Из Советского Союза по прежнему уезжали люди, но уже в куда меньшем количестве, чем ещё полгода назад. Страну покидали всякие поскрёбыши. А вот возвращаться в страну тем людям, которые покинули её в разные годы, не разрешали, но зато им открыли границу для временного посещения родственников точно так же, как и советским людям разрешили практически свободный выезд за рубеж, если у тебя есть что поменять на валюту и ты не являешься носителем государственной тайны. Даже Борьке разрешили этим летом семь раз принимать участие в мотогонках на супербайках и все семь раз он их выигрывал с большим отрывом, всякий раз нагло финишируя на переднем колесе к дикому восторгу публики. В конце лета, когда он привёз очередную никелированную кастрюлю из Испании, мы поехали все вместе на море. Я под видом Бориса Орлова с родным приёмным сыном, которому было ещё невдомёк, почему это у папы два лица, дневное и вечернее, но он всегда ласков и немного грустен

Часть вторая. Бегство из СССР.

Глава 1 Инфильтрация на территорию врага

Как же сладко мне спится в поездах. Мерное покачивание вагона и стук вагонных колёс усыпляют меня чуть ли не моментально, а вот на каждой остановке я просыпаюсь, но не полностью, а лишь пребываю в сладкой дремоте. Едва только поезд снова трогается, я тут же засыпаю до следующей остановки. Да, поездки в поездах, пусть даже длительные, не смотря на множество неудобств, мне нравились всегда. Ещё мне нравится выходить на станциях и полустанках, чтобы купить к столу что-либо в киосках на перроне или ещё лучше с рук у тётечек, приходящих к поездам, кто с чем. Раньше за это на некоторых станциях милиция гоняла гражданок, но далеко не на всех. Так, если ехать на поезде в Москву, то проезжая берегом Азовского моря, всегда можно купить просто шикарнейших вяленых и копчёных лещей, причём иногда просто громадных, с банную шайку. Разумеется не ту, которая круглая, а другую, побольше, овальную и что же за чудо эти азовские лещи. Если через такого леща очистить от чешуи и посмотреть на солнце, то он же, подлец, полупрозрачный, и, светится, словно рубиновый. С пивом такой красавец длиной сантиметров под шестьдесят, просто объеденье, особенно если у тебя имеется к нему свежий белый батон.

Отменное лакомство можно купить и в порту Кавказ, если поехать в Крым с Юга. У-у-у, каких бычков ловят там мальчишки неподалёку от паромной переправы. Размером больше, чем в половину мужской ладони. Не иначе, как их там специально откармливают. Бычков юные рыбаки тут же потрошат и бегом несут своим мамкам, а те немедленно жарят их на примусах, на небольших сковородках, предварительно перемешав с подсоленной мукой так, что получается коричнево-золотистый рыбный коржик. У-ух, какое объеденье! Таких бычков я едал в своём детстве трижды, когда мы всей семьёй ездили на море в Крым, в Алушту, где у нас живёт младший брат деда. Сейчас в порту Кавказ скорее всего бычков жарят в небольших кафешках, а вот в мои зрелые годы, когда развалился Союз, я такой вкуснятины больше не едал, но всё же наверное из-за того, что море засрали так, что в нём кроме медуз уже больше ничего не водилось, да, и те были грязные, словно тропические кочегары.

Зато мне хорошо помнится, как середине девяностых, когда я ещё не забрал родителей в Москву, но часто ездил к ним поездом, то уж не помню на какой станции в вагон садились весёлые, озорные и насмешливые, прелестные красавицы-хохлушки и звонкими голосами предлагали:

– А кому конфеты? Купите конфеты, вкусные, сладкие, просто объеденье! А какие свежие, только что с фабрики своровала!

И я покупал конфеты когда ехал домой, немного, килограммов десять, не больше. Зато когда возвращался в Москву… Вот тогда я набирал их целую сумку размером с хороший чувал. Набирал по полсотни килограммов, из-за чего на вокзал меня всегда приходил встречать мой друг, здоровяк Вася, и эти украинские конфеты, очень вкусные, как сейчас помню, мы потом ели всей нашей весёлой компанией недели две, а когда они заканчивались, то я снова ехал домой. Ещё одно лакомство мы покупали не так давно в Сочи, на рынке, и поэтому я взял с собой в дорогу двадцать бутылок пива и как только проснулся, сразу же выставил его из сумки под столик. Семён Петросян сунул было руку под стол, но я шлёпнул его по ней и с улыбкой сказал:

– Рано, Сеня, рано. Скоро выедем к морю и я дам команду.

Ну, а пока мы не выехали на позиции, то первым делом решили взгреться чайковским. Ох, до чего же я люблю тот, а теперь нынешний, советский вагонный чай! Индийский, со слоном, в маленьких цибиках. Или краснодарский, который ничуть не хуже, а даже ярче, краснее цветом и тоже имеет отличный вкус, куда там до него всяким липтонам в презервативчиках. Поэтому, достав из сумки большую картонную коробку с провизией, я попросил Ниночку, старшего лейтенанта из Москвы, работающую в спецподразделении «Жрецы Оракула», посмотреть, что следует взять из неё на стол, отправился к проводнице. Это был специально подготовленный к моей поездке вагон, и потому миловидная женщина лет сорока, явная куэрнина, широко улыбнулась мне и сразу же стала наливать нам чай в стаканы тонкого стекла, вставленные в мельхиоровые подстаканники с рельефным изображением локомотива, тянущего за собой вагоны. Заварка наливалась из большого заварочного чайника. Верный своим привычкам, я поставил на взятый у проводницы коричневый поднос восемь стаканов чая и понёс их в купе, там уже всё было готово к завтраку. Все мои провожающие неделю назад прилетели из Москвы, а потому вряд ли могли взять в дорогу домашние вкусности, приготовленные женами и матерями.

За завтраком мы немного поговорили о деле. Зелёную тропу мне подготовили, всех, кого нужно предупредили, а на сопредельной стороне моего прибытия ждали провожатые, Игорь, Володя и наш агент в Турции, курд Махмуд Инжевад. Провожатые у меня были отличными ребятами. Они, как и все офицеры КГБ, входившие в подразделение «Жрецы Оракула», прекрасно знали, кто я такой и мне можно было разговаривать с ними совершенно откровенно, но негромко, почти шепотом. Посмотрев на меня так, как мать смотрит на ребёнка, Нина тихо спросила:

– Борис, ты хорошо отработал прыжок с поезда? Учти, там хотя и не слишком высоко, будут сплошь одни только камни сразу за насыпью. Ты сможешь сбежать по откосу вниз?

Капитан Шевцов, сидевший справа от меня, улыбнулся коллеге и тихим, но строгим голосом сказал:

– Нинуля, у Бориса двенадцатая ступень в куэрнинге, а это что-то запредельное. Ты просто не была на тренировочной базе в сентябре и не видела, что он там творил. Для него спрыгнуть на полном ходу с поезда, это, как глазом моргнуть.

Кивнув молодой женщине, Нине было всего двадцать семь лет, я широко улыбнулся и подтвердил слова Николая:

– Да, Ниночка, это так. Мне будет достаточно всего лишь сделать семь шагов и я окажусь на ровном месте, но всё равно очень приятно, что ты за меня переживаешь и волнуешься. Старший лейтенант Алябьева улыбнулась и сказала:

– Коля, если бы в куэрнинге было тридцать шесть ступеней и Борис стоял на высшей, то я всё равно волновалась бы за него. Он выбрал для себя самый сложный путь для бегства.

– Зато самый демонстративный. – Отозвался Семён – Его побег почти весь поезд сможет увидеть и когда будет нужно, то хоть французы, хоть американцы, сразу же смогут убедиться, что у нас в Союзе ещё не перевелись конченые психи.

– На это я и делаю ставку, Сеня, – сказал я посмеиваясь и, покрутив головой, добавил, – ну, у меня будет немало и других возможностей убедить французскую контрразведку, что Боренька Картузов не дружит с головой и всё, о чём он станет говорить, можно смело делить на восемнадцать. Лишь бы они не стали меня раньше времени принимать всерьёз, но я позабочусь, чтобы у меня было такое паблисити, с которым прямая дорога в дурдом. Или на кладбище. Чокнутые же долго не живут.

Провожатые не стали спорить со мной, да, они и не знали всей моей легенды полностью. Им было лишь известно то, что после того, как Бореньку Картузова, не захотевшего учиться даже в местном политехе, не говоря уже о московских ВУЗах, бросила жена и ушла от него с ребёнком к молодому полковнику КГБ, юноша начал не по-детски бухать и в конце концов, когда его вызвали в военкомат, восемнадцать лет ведь исполнилось, с перепугу, чтобы не служить в армии, решил сбежать из СССР. Ещё эта и без того достаточно острая и пикантная легенда была густо приправлена соусом из того, что юного гения-автомеханика сначала оттёрли от его изобретений и новшеств, а затем не дали ему стать прославленным авто и мотогонщиком. Зато его одноклассник Виктор Батраков, гонявший на его сверхмощном супербайке, изготовленном из новых конструкционных материалов, даже тогда, когда на его мотоцикл ставили шестицилиндровый четырёхтактовый двигатель в два с лишним раза меньшего объёма, принятый в «Мото Гран-При 500», обгонял на нём всех, включая такого прославленного гонщика, как англичанин Фил Рид, четырёхкратный чемпион мира в гонках на ста двадцати пяти и двухсотпятидесятикубовых мотоциклах, пилот итальянской команды «MV Agusta». Тем самым он больно ранил сердце Бори Картузова.