Евдокия Нагродская - Обольщение. Гнев Диониса

• Название: Обольщение. Гнев Диониса
• Автор: Евдокия Нагродская
• Издательство: ЕвдокияНагродская в «Гелеос»449d3f9a-0908-102c-8d0d-93418d0056af
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-8189-1225-7

Юные и неискушенные всегда привлекали опытных и развращенных. На их девственность и чистую красоту слетались, словно пчелы на мед, похотливые мужчины и страстные женщины. И вступая в этот порочный мир, невинные красавицы познавали высоты любви и низость разврата. Многие известные писатели воспевали сексуальное взросление юных дев. Но лишь отдельные из этих романов публиковались без купюр. Вам впервые предлагается серия книг, где жизнь показана во всей полноте. Эти романы, прежде запрещавшиеся к изданию, многократно подвергнутые цензуре, только теперь восстановлены из рукописей, чудом сохранившихся в архивах.

Татьяна Александровна, художница, вдова, холодноватая красавица и умница 28 лет, едет на Кавказ знакомиться с родными своего гражданского мужа, «уравновешенного и спокойного» Ильи. В поезде Татьяна встречает Эдгара Старка – экзотической красоты циника и ловеласа, живущего в Париже. Страсть сводит их с ума. Первая для обоих. Для обоих совершенно нежданная. Непредсказуемо и развитие отношений. Мучительных, запутанных, бесстыдных, отчаянных «до бешенства, до безумия»…

---

Я вскакиваю, одеваюсь. Ну и физиономия у меня! Губы сухие, под глазами круги. Я укладываю чемоданы и выхожу на палубу. Спасибо Сидоренко: он действует прекрасно на мои нервы. Мы подъезжаем к С., он вытаскивает мой чемодан на палубу и говорит весело:

– Значит, вы меня приглашаете к себе? Да? Смотрите, ведь я завтра уже явлюсь с визитом!

– Конечно, конечно, – говорю я торопливо, пристально всматриваясь в народ на пристани. Я по просьбе Ильи дала из Новороссийска телеграмму и кто-нибудь обязательно встретит меня. Я стараюсь угадать их в толпе.

А ведь я была права. Мать и Катя встретили меня приветливо и вежливо, но очень сдержанно. Женя бросилась мне на шею и сразу влюбилась. Андрей смотрит бирюком. Мать – маленькая брюнетка, такая моложавая для своих лет, что Катя – высокая, полная, тоже брюнетка – кажется одних лет с матерью. Впрочем, я не умею определять года таких женщин.

У Кати красивые черты лица, она могла бы казаться красивой, но ничего не делает для этого и из особого кокетства, присущего этим типам, даже уродует себя. Волосы словно нарочно причесаны так, что видны редеющие виски. Она носит какой-то угловатый корсет, и гладкое платье неуклюже стянуто кожаным поясом. Лицо у нее суровое, с густыми бровями и крупным носом. Это лицо кажется надменным, именно не гордым, а надменным. Лицо матери мягче, проще, но в нем какое-то затаенное недовольство. Верно, против меня.

Если бы они показали мне хотя бы искорку теплоты! Я бы откликнулась, откликнулась всем сердцем! А теперь?..

Теперь постараемся быть в хороших отношениях. Конечно, их можно обойти, но я так устала, что не хочу себя ломать и стараться.

Женя похожа на Илью – тоже крупная и блондинка. Она очень хорошенькая. Чудный цвет лица и красивые глаза. Она прекрасна своей молодостью, свежестью и могла бы быть еще лучше, но не умеет. Андрей – брюнет. Ужасно не люблю мальчишек этих лет. Они или грубы из принципа, или надоедливы, как фокстерьеры. Он показывает мне даже некоторую враждебность. Это что-то идущее от старшей сестры.

Мать воспитанна и тактична. Женя удивительно мила, Андрея я почти не вижу. Все шло бы гладко, но Катя!

Мой сундук пришел. Я разбираю его с помощью Жени. Женя весело смеется и восхищается моим бельем и платьями. Катя презрительно кривит рот и не выдерживает:

– Такое кружевное платье, наверное, стоит двух месяцев профессорского жалованья.

– Вы ошибаетесь, Катя, – весело говорю я, – это платье стоит очаровательной детской головки и целой корзины грибов.

– Какой головки, каких грибов? – Она хмурит брови.

– Я сшила его на деньги за проданную на выставке картину «Девочка с грибами».

Она закусывает губы и говорит:

– Сколько народу можно накормить этим платьем!

– А разве кружева едят? – спрашиваю я наивно. Женя фыркает от смеха. Катя краснеет. Я чувствую, что зашла слишком далеко, и весело говорю:

– Ну полно, Катя, какая вы сегодня строгая. Вот вам новая книжка журнала, прочтите-ка, какая интересная статья вашего кумира Л.

– Благодарю, – сухо произносит она, берет книгу и уходит из комнаты.

Пишу в саду этюд с цветущей магнолией. Женя сидит рядом и без умолку болтает о гимназии в К., которую она окончила в прошлом году.

– Осенью я поеду на педагогические курсы. Сначала мама хотела ехать со мной, но потом раздумала.

Я понимаю, почему раздумала: она потеряла надежду жить с сыном.

– Вы, конечно, Женюша, поселитесь у нас?

– О, мне бы очень хотелось! Но Катя находит, что мне лучше жить одной.

Я окликаю Катю и прямо спрашиваю, что она имеет против того, чтобы Женя поселилась у нас зимой.

– Хотя бы потому, – отвечает Катя, – что у вас, наверное, очень шумно.

– У нас? – удивляюсь я. – Да у нас мертвый покой! Пока светло, я работаю в мастерской, а вечером занимаюсь скульптурой, рисую, читаю. Разве Илья мог бы работать при шуме? Изредка мы ходим в театр, в концерт. Гости у нас бывают очень редко.

– Женя может привыкнуть у вас к роскоши.

– Вы, Катя, не знаете дороговизны петербургской жизни. Илья получает три тысячи, я зарабатываю приблизительно столько же. Илья добр, вы знаете его доброту. Он многим помогает и, уверяю вас, при таких средствах особенной роскоши не заведешь.

– Я сужу по вашим платьям и безделушкам, – говорит она, немного сбитая с толку.

«Как ты молода еще, милая», – думаю я и продолжаю:

– Я люблю все красивое и изящное – это правда, но таким труженикам, как мы с Ильей, большая роскошь не по карману. Не забудьте, я еще всю зиму болела и не могла работать.

Она не выдерживает:

– Право, глядя на вас, как-то странно слышать: труженица, работать…

– Почему? – наивно спрашиваю я. Мать тревожно взглядывает на Катю.

– Ваша работа для вас – развлечение, удовольствие.

– А разве надо ненавидеть свою работу? Разве вы ненавидите ваших учениц, ваш труд? – удивляюсь я.

Она хочет что-то возразить, но я не даю:

– Правда, мой труд лучше оплачивается. Художниц меньше, чем учительниц.

Она начинает краснеть.

– Вы производите предметы роскоши, не знаю, труд ли это.

– Значит, вы ни во что не ставите работу бедной фабричной девушки, которая целый день гнет спину над плетением кружев, – восклицаю я с ужасом, – только потому, что она производит предметы роскоши?

«Не слишком ли я?» – мелькает у меня в голове. Да нет, «бедная труженица», «гнуть спину» – это такие обиходные слова в ее лексиконе, что она и не заметила их.

– Да, но работница получает гроши! – восклицает Катя.

– Опять только потому, что работниц много. Да и потом надо же как-то оценивать талант и творчество. Ведь переписчик получает гроши сравнительно с писателем.

Катя молчит. Мать тревожно смотрит на нее. Я принимаюсь опять за работу, и мне досадно. Катя – слишком слабый противник. Стоит ли тревожить мать этими разговорами? Не молчать ли лучше? Что за бабье занятие – такая пикировка!

Какая чудная ночь! Я стою в саду. Какая тишина, какой аромат! Вся листва, весь воздух, трава полны светящимися мухами. Море шумит, шумит. Я бы пошла туда, к морю, но калитка заперта. Искать ключ – перебудишь всех в доме. Все спят. Как могут люди спать в такую ночь? Как может спать Женя! Я в ее годы была способна прогулять всю ночь.

– Таточка, вы не спите? – слышу я ее голос с террасы.

– Нет, сплю! Это я в припадке лунатизма гуляю по саду! – говорю я загробным голосом.

Женя хохочет и выбегает ко мне. Она закутана в большой байковый платок.

– Как вы неосторожны, Таточка, в одном батистовом платье. Лихорадку схватите.

– Верно! На этом Кавказе при всех наслаждениях природой всегда стоит лихорадка.

– Я поделюсь с вами своим платком! Женя окутывает меня, и мы медленно идем по саду.

– Таточка, я вас ужасно люблю, – Женя нагибается и целует меня. Я не маленького роста, но она выше. – Вы, может быть, не поверите, а я с первого взгляда полюбила вас! Нет, я даже вас раньше полюбила, давно, как только Илюша стал нам писать о вас. Я Илюшу тоже страшно люблю – больше, чем Катю и Андрея.

– Илья лучше всех! – смеюсь я.

– Да, да, лучше всех! И вы такая именно жена, какую я хотела для него!

Это детский лепет, но мне отрадно, мне тепло, я ее целую с благодарностью.

– Вы так не похожи на всех наших знакомых дам. Вы какая-то такая… яркая. Вот мама и Катя говорят, что вы некрасивая. А вы мне кажетесь красивей всех, кого я знаю. Катя находит, что ваши платья, ваша прическа слишком театральны, а мне все это кажется таким красивым. Катя у нас чрезвычайно строгая ко всему, что она называет пустотой, а к этому она причисляет все: и веселье, и платья. И ведь это предрассудки, не правда ли?

– Женюша, Женюша, не откидывайте предрассудков! Потом трудно остановиться на этом пути. Границы нет! Платье, прическа – это пустяки, но если пойдете далее… Милая моя деточка, слушайтесь Катю и маму, вы проживете спокойно, счастливо, без тревог!

«И страстей», – прибавила я про себя.

Я теперь на ночь всегда принимаю опиум и засыпаю без снов, как убитая. А значит, с «тобой» можно бороться! Днем сила воли, ночью – опиум. Я выздоравливаю. Выздоравливаю!

Мне иногда даже жалко Катю! Она совершенно сбита с толку. Как ей хочется оправдать перед самой собой свою ненависть ко мне. Ее честность страдает от этой несправедливой, ни на чем не основанной ненависти. Она ищет, мучительно ищет зацепиться за что-нибудь и – не за что! Всех пороков, которые ее бы утешили, нет!

Я работаю, брат ее со мной не опустился, а напротив, идет в гору и в письмах называет меня своим вдохновителем, другом, правой рукой. Относительно знаний, образования я выше ее, даже читала гораздо больше. Эти последние удары я наносила не сразу и всегда дав ей немного пошпынять меня. Сознаюсь, это женская мелочность. Мне доставляло удовольствие удивлять и ошеломлять ее.

Попробовала она меня со стороны политических убеждений – они оказались одинаковы. Мне страшно хотелось удариться в крайне левую сторону, но я сдержалась, пусть будет меньше предлогов к рассуждениям и спорам. Наши споры положительно мучительны для Марьи Васильевны. Даже «помощь ближнему» у меня шире, так как у меня больше заработок. Остаются мои туалеты.