Джек Финней - Меж трех времен

• Название: Меж трех времен
• Автор: Джек Финней
• Издательство: АСТ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-012638-7

Роман «Меж двух времен», который вышел в США в 1968 году, произвел фурор. В общем-то обычное путешествие во времени. Но написано ЭТО было с такой достоверностью, с таким уникальным знанием исторических деталей, что даже люди, в жизни фантастики не читавшие, буквально открыли для себя новый жанр.

Прошли годы — и Джек Финней, подчиняясь настойчивым просьбам сотен тысяч поклонников «Меж двух времен», написал продолжение — «Меж трех времен».

---

В проходе появилось несколько женщин — молодых, большей частью без спутников, они тщательно выбирали места так, чтобы по обе стороны от них было как можно больше пустых кресел, рассаживались и долго возились со своими шляпами. Наконец появился оркестр — музыканты вышли из черного провала под сценой, наклонив головы к небольшому проходу, неся с собой инструменты. Они расселись, невидимые нашему взгляду, за маленьким зеленым занавесом. Вспыхнули лампочки над пюпитрами, зазвучали вразнобой, настраиваясь, трубы и скрипки. И тут в зал хлынул людской поток — зрители деловито шли по проходам между кресел — по большей части это были одинокие мужчины и женщины, теперь уже парами. Свет в зале начал меркнуть и вдруг разом погас, остались лишь огоньки рампы, и их блики плясали по складкам зеленого занавеса. По обе стороны просцениума осветились стеклянные панели. На них загорелась буква "А", и я заглянул в программку: «Оркестровое вступление». Программа началась стремительным маршем с обилием звуков флейт и барабанного рокота. На следующей странице моей программки под номером "Е" значились «Вернон и Вера». Но ведь «Вернон и Вера» сегодня означает «Тесси и Тед», верно?

Буква "А" погасла, и высветилась "В" — «Два-Хэрли-Два». Постучала дирижерская палочка, послышалась музыка, негромкая, но с отчетливым ритмом, огни рампы погасли, и занавес взмыл вверх, открывая нашему взору… неужели парк? Ну да, самый настоящий английский парк. Две невысокие мраморные ступеньки в передней части сцены вели к террасе с балюстрадой, которая уходила в глубь сцены до самого задника с нарисованными на нем садами, тянувшимися до самого нарисованного горизонта. По обе стороны от ступеней на невысоких колоннах стояли две бронзовые статуи в человеческий рост — руки скрещены на груди в привычной позе стражников, бронзовые тела сверкают, подсвеченные падающими сверху лучами прожекторов.

Что дальше? Музыка играла негромко, четко и сильно выбивая ритм, сцена оставалась пустой несколько хорошо рассчитанных мгновений. Вдруг над сценой по нисходящей дуге пролетела человеческая фигура — мужчина в трико, стоявший на трапеции, которая едва не задела пол террасы. Трапеция взлетела вверх по дуге, человек грациозно шагнул на цоколь статуи и повернулся лицом в том направлении, откуда появился. И в этот миг девушка в трико пролетела мимо него, взмыла к своему цоколю по другую сторону сцены — и вот уже оба стояли лицом друг к другу и улыбались.

То, что затем творилось под музыку, больше всего напоминало балет в воздухе — не опасно, но потрясающе грациозно. Мужчина ловил партнершу за запястья, когда она отпускала свою трапецию и разворачивалась к нему в полете, они раскачивались вместе на одной трапеции, а две другие летели навстречу к ним с двух сторон из-за кулис, и акробаты разлетались, перешагивая на боковые трапеции…

Зрелище было воистину чарующее — если не считать того, что публика все прибывала, люди двигались в проходах, бочком расходились по рядам, со стуком опускали сиденья. В полумраке одна девушка окликала другую: «Эдна, вот второй ряд!» Если такое поведение было в порядке вещей и, насколько я смог заметить, никого вроде бы не возмущало, становилось понятным, почему первый номер программы обходился без единого слова.

Воздушные гимнасты закончили свое выступление, спрыгнули на сцену, раскланялись под аплодисменты, улыбаясь и указывая друг на друга руками с повернутыми вверх ладонями. И когда они рука об руку удалились, я было решил, что выступление закончено.

И тут у меня буквально отвисла челюсть от изумления, потому что под убыстрившийся темп музыки недвижные бронзовые статуи сошли со своих постаментов на сцену, восхитительно чеканя шаг. Подошвы их деревянных сандалий громко цокали в слаженном ритме, руки двигались, бронзовые лица улыбались публике. Это было великолепно, просто великолепно, и когда «статуи» остановились и на сцену вновь выбежали гимнасты, все четверо принялись раскланиваться под оглушительный шквал аплодисментов, и я хлопал вместе со всеми, отбивая себе ладони. Это был превосходный финал, и зеленый занавес трижды поднимался и опускался, прежде чем снова зажглись огни рампы, и их блики заиграли на складках и позолоте колыхавшегося занавеса.

Публика оживилась и с радостным нетерпением ожидала следующего номера. Буква "В" погасла, зажглась "С", но на сей раз я не стал заглядывать в программку — просто сидел и ждал.

Занавес поднялся, и… что такое? На фоне разрисованного горным пейзажем задника тянулась через всю сцену вереница… клеток. Длинный ряд клеток высотой в фут, забранных спереди проволочной сеткой, которые стояли бок о бок на длинных и тонких деревянных подпорках. В клетках было видно какое-то движение… животные? Бог мой, кошки! Обыкновенные кошки, каждая в своей клетке, настолько узкой, что они могли сидеть только мордочкой к зрительному залу, но их это, кажется, не особенно огорчало; одна из них старательно умывала мордочку языком и лапкой. Однако хвост каждой кошки свисал прямо вниз за клеткой… Ну да, конечно, я просто сразу не разглядел, что это искусственные хвосты. Вереница искусственных кошачьих хвостов висела под клетками. На сцену быстрым шагом вышел худой человечек в вечернем костюме, с бледным узким лицом и узенькой полоской тщательно подстриженных усов. Полы его фрака доходили до лодыжек. Человечек поклонился публике, взмахнув руками и согнувшись так низко, что едва не задел пол. Затем он стремительно ушел — можно даже сказать, нырнул — в глубь сцены и встал за первой клеткой справа.

Наступила пауза; затем под негромкое, едва слышное сопровождение оркестра человечек резко дернул свисавший из клетки хвост и одновременно испустил разъяренный кошачий вопль — рта его не было видно из-за клетки. Меня все труднее было застать врасплох, но этот чудовищный вопль меня потряс. Сидя ниже уровня сцены, мы могли различить только черную макушку склоненной головы актера, скользившей над клетками, а под ними — стремительно перебегающие ноги и подергивающиеся искусственные хвосты. Человечек тянул за них в ему одному известном порядке, всякий раз испуская вопль, мяуканье, всхлип, шипение; рта он как будто не раскрывал, но кроме него издавать эти звуки было некому — кошки сидели в клетках совершенно спокойно. Однако вопил и мяукал он, как настоящий кот, да при этом и — пел? орал? мяукал? — в общем, исполнял песенку «Колокола церкви Сент-Мэри». «О, как мяучат… яу-у-вау-у-мя-а-у-у!» Каждая нота выпевалась точно — раскатистым убийственным воплем бродячего кота, и это было так весело, что публика покатывалась от громового хохота, почти заглушая это чудовищное пение.

Человечек напоследок с такой силой дернул сразу за несколько хвостов, что клетки сотряслись, вышел вперед, низко поклонился и взмахом руки только что не подмел сцену. Затем он нырнул назад и снова начал сумасшедшую беготню за клетками, в такт неистовому дерганью хвостов, подвывая и мяукая — что же еще? — мотив «индюшкина бега». И закончил выступление «Песенкой в сумерках»: «Кто-то промяучит… мяу-ау-йя-а-а!»

Публика неистово аплодировала, требуя продолжения, но человечек оказался хитрее. Еще одна песенка, и сдается мне, выступление стало бы скучным, но актер одарил нас великолепным финалом. Вновь и вновь он раскланивался под аплодисменты, затем вышел почти к самому краю сцены и каким-то образом — подняв брови, неуловимо изменив выражение лица — дал нам понять, что требует тишины. Аплодисменты быстро умолкли, публика затихла в ожидании, и тогда человечек шагнул к самой рампе, перегнулся через цепочку огней и в жадной тишине мурлыкнул. Рокочущее кошачье мурлыканье докатилось, бьюсь об заклад, до балкона второго яруса, и это была последняя капля: человечек убежал за сцену, занавес опускался под неистовый гром аплодисментов, кое-кто из зрителей, подражая актеру, пронзительно вопил по-кошачьи.

Занавес опустился, публика все еще возбужденно гудела, слышались смешки, и я молча удивлялся: что же за народ эти актеры! Какому еще чудаку придет в голову превратить свой талант, если только можно так назвать способность мяукать и вопить по-кошачьи, в профессию, в дело всей жизни?

Занавес поднялся — на сцене стояла Голубиная Леди в усыпанном блестками платье. Она широко раскинула руки, и на ее запястьях, локтях, плечах восседали голуби. Она улыбалась, царственно вздернув подбородок, и казалась моложе, чем в жизни, и отчего-то красивее. На четырех насестах, установленных по обе стороны сцены, сидело, уставясь на зал, еще около дюжины птиц. Голубиная Леди щелкнула пальцами, и все птицы разом взлетели, закружились, поднимаясь все выше и выше над сценой. Мод Бут — Голубиная Леди — сунула в рот серебряный свисточек. Прозвучала серебристая трель, птицы на лету развернулись и — не просто полетели, но заскользили над зашептавшимися зрителями. Они расселись на перилах балкона, повернувшись к сцене на своих неуклюжих птичьих лапах.