Александр Грибоедов - Горе от ума (сборник)

• Название: Горе от ума (сборник)
• Автор: Александр Грибоедов
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-30769-2

В книгу вошли бессмертная комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума», другие драматические произведения, а также стихотворения, статьи, корреспонденции и путевые записки выдающегося русского драматурга, поэта и дипломата.

Содержание сборника:

Горе от ума

Молодые супруги

Студент

Отрывок из комедии «Своя семья, или Замужняя невеста»

Притворная неверность

Проба интермедии

Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом

Стихотворения

Статьи, корреспонденции, путевые заметки

---

В строфе, в которой так живо описано возвращение воинов-победителей в отеческую страну:

На сраженье пали шведы,
Турк без брани побежден,
И, желанный плод победы,
Мир России возвращен,
И на родину с венками,
С песньми, с бубнами, с трубами
Рать под звон колоколов
Шла почить от всех трудов.

Слово турк, которое часто встречается и в образцовых одах Ломоносова, и в простонародных песнях, несносно для верного слуха г. рецензента, также и сокращенное: с песньми. Этому горю можно бы помочь, стоит только растянуть слова; но тогда должно будет растянуть и целое; тогда исчезнет краткость, чрез которую описание делается живее; и вот что нужно г. рецензенту: его длинная рецензия доказывает, что он не из краткости бьется.

Далее он изволит забавляться над выражением: слушай, дочь – «подумаешь, – замечает он, – что мать хочет бить дочь». Я так полагаю, и верно не один, что мать просто хочет говорить с дочерью. —

Еще не нравятся г. рецензенту стихи:

… В Украйне дальной
Если клятв не чтя своих,
Обошел налой венчальной
Уж с другою твой жених.
Он находит, что проза его гораздо лучше:

Может быть неверный
В чужой земле Венгерской
Отрекся от своей веры
Для нового брака.

Так переводит он из Бюргера; не видно, между тем, почему это хорошо, а русские стихи дурны. Притом г. рецензенту никак не хочется, чтобы налой, при котором венчаются, назывался налоем венчальным. Но он час от часу прихотливее: в ином месте эпитет: слезный ему кажется слишком сухим, в другом тон мертвеца слишком грубым. В этом, однако, и я с ним согласен: поэт не прав; в наш слезливый век и мертвецы должны говорить языком романическим. Nous avons tout change, nous faisons maintenant la medecine d’une methode toute nouvelle.[19]

Вот как в балладе любовник-мертвец говорит с Ольгой:

«Мы лишь ночью скачем в поле;
Я с Украйны за тобой:
Поздно выехал оттоле,
Чтобы взять тебя с собой».
– «Ах, войди, мой ненаглядный!
В поле свищет ветер хладный;
Здесь в объятиях моих
Обогрейся, мой жених!»

* * *

– «Пусть он свищет, пусть колышет,
Что до ветру мне? Пора!
Ворон конь мой к богу пышет,
Мне нельзя здесь ждать утра.
Встань, ступай, садись за мною,
Ворон конь домчит стрелою,
Нам сто верст еще: пора
В путь до брачного одра».

* * *

– «Где живешь? скажи нелестно:
Что твой дом? велик? высок?»
– «Дом землянка». – «Как в ней?» – «Тесно».
– «А кровать нам?» – «Шесть досок».
– «В ней уляжется ль невеста?»
– «Нам двоим довольно места».

Стих: «в ней уляжется ль невеста?» заставил рецензента стыдливо потупить взоры; в ночном мраке, когда робость любви обыкновенно исчезает, Ольга не должна делать такого вопроса любовнику, с которым готовится разделить брачное ложе? – Что же ей? предаться тощим мечтаниям любви идеальной? – Бог с ними, с мечтаниями; ныне в какую книжку ни заглянешь, что ни прочтешь, песнь или послание, везде мечтания, а натуры ни на волос.

Ольга встала, вышла, села
На коня за женихом,
Обвила ему вкруг тела
Руки белые кольцом.
Мчатся всадник и девица
Как стрела, как пращь, как птица,
Конь бежит, земля дрожит,
Искры бьют из-под копыт.

Эта прекрасная строфа, сверх чаяния, понравилась и г. рецензенту; он только замечает, что поэт дал слову пращь значение, ему несвойственное; – наконец, исписав 17 страниц, г. Р(ецензент) дописался до замечания справедливого. Скажу только, что слово пращь в таком смысле, как оно принято в «Ольге», находится также в одном месте у г. Жуковского:

От стука палиц, свиста пращей,
Далече слышан гул дрожащий.

Стихотв(орения) Жуковск(ого), т. I, стр. 107.

Потом г. р(ецензент), от нечего делать, предлагает несколько вопросов для решения, – от нечего делать, говорю я: потому что он мог легко бы сам себе на них отвечать, напр(имер), в стихах:

Наскакал в стремленьи яром
Конь на каменный забор,
С двери вдруг, хлыста ударом,
Спали петли и запор.

Он спрашивает: что такое наскакал на забор? Всякий грамотный и неграмотный русский человек знает, что наскакал на забор значит: примчался во всю прыть к забору. – «С какой двери (продолжает он) спали петли», и пр. – С той же, на которую в переводе у г. рецензента: седок поскакал, опустив узду. Далее в стихах:

На дыбы конь ворон взвился,
Диким голосом заржал,
Стукнул в землю – провалился
И навеки с глаз пропал.

Рецензент спрашивает: с чьих глаз? – Такие вопросы заставляют сомневаться, точно ли русский человек их делает. Он свою рецензию прислал из Тентелевой деревни С(анкт)-П(етер)-б(ургской) губернии; нет ли там колонистов? не колонист ли он сам? – В таком случае прошу сто раз извинения. – Для переселенца из Немечины он еще очень много знает наш язык. Но к концу рецензент делается чрезвычайно весел. Ему не нравится, что

Ольга в страхе, без ума,
Неподвижна и нема,
и он хочет ее уронить.

– Да, да! – ведь у Бюргера, – говорит он, – могла же она упасть и лежать. Надобно ее непременно уронить. Куда девалась ваша стыдливость, г. рецензент?

Но за этим следует замечание, которое похоже на дело. В балладе адские духи припевают погибшей Ольге:

С богом в суд нейди крамольно,
Скорбь терпи, хоть сердцу больно,
Казнена ты во плоти.
Грешну душу бог прости.

Точно, не шло бы адским духам просить бога о помиловании грешной души, хотя это и у Бюргера так: однако три первые стиха, по-моему, более походят на злобные укоризны, на иронию, чем на проповедь, вопреки г. рецензенту: но, видно, участь моя ни в чем с ним не соглашаться. Его суждения мне не кажутся довольно основательными, а у меня есть маленький предрассудок, над которым он верно будет смеяться: напр(имер), я думаю, что тот, кто взял на себя труд сверять русский перевод с немецким подлинником, должен между прочим хорошо знать и тот и другой язык. Конечно, г. рецензент признает это излишним, ибо кто же сведущий в русском языке переведет с немецкого:

Rasch auf ein eisern Gitterthor
Gings mit verhengtem Zigel,

т. е. «пустился во весь опор на железные решетчатые ворота».

Кто переведет это таким образом, как г. р(ецензент): «быстро на железную решетчатую дверь поскакал (седок), опустив узду». Так точно французское ventre а terre[20] можно перевести брюхом по земле.

У Бюргера Ленора говорит:

Verloren ist verloren.[21]
А Ольга в русской балладе:
Нет надежды, нет, как нет!

Рецензент кричит: Нет! не то! не то! не то! Надлежало сказать: то, то, именно то, не может быть проще и вернее, не может быть иначе. Но если верить г. рецензенту, он сам по себе не вооружился бы против Ольги, взыскательные неотвязчивые читатели его окружают. Они заставили его написать длинную критику. Жалею я его читателей; но не клеплет ли он на них? – В противном случае, зачем было говорить с ними так темно: «Что касается до меня, то я право ничего бы не нашел сказать против этих стихов, кроме того, что, так сказать, нейдут в душу». Такой нескладный ответ, натурально, никого не удовлетворит: с неугомонными читателями надобно было поступить простее; надобно было сказать им однажды навсегда: «Государи мои! не будем толковать о поэзии! она для нас мудреная грамота, а примитесь за газеты». Читатели бы отстали, а бесполезная и оскорбительная критика в журнале не наполнила бы 22-х страниц.

Но нет! г. рецензент не мог отговориться: судить криво, бранить – какое невинное удовольствие! Как отказать себе в этом? притом же писать для того, чтобы находить одно дурное в каком-либо творении – подвиг немноготрудный: стоит только запастись бумагой, присесть и писать до тех пор, доколе не наскучит; надоело: кончить, и выйдет рецензия вроде той, которая сделана на «Ольгу». – Может быть, иные мне не вдруг поверят; для таких опыт – лучшее доказательство.

Переношусь в Тентелеву деревню и на минуту принимаю на себя вид рецензента, на минуту, и то, конечно, за свои грехи. Около меня лежат разные сочинения в стихах и в прозе, ко мне, будто невзначай, попалась в руки «Людмила». Читаю и на первом стихе второго куплета остановляюсь:

Пыль туманит отдаленье.

Можно сказать: пыль туманит даль, отдаленность, но и то слишком фигурно, а отдаление просто значит, что предмет удаляется; если принять, что пыль туманит отдаленье, можно будет сказать: что она туманит удаленье и приближенье. Но за сим следует:

Светит ратных ополченье.

Теперь я догадываюсь: отдаленье поставлено для рифмы. О, рифма![22] Далее: