Дмитрий Мережковский - Маков цвет (драма в 4-х действиях)

• Название: Маков цвет (драма в 4-х действиях)
• Автор: Дмитрий Мережковский
• Жанр: Драматургия

---

Арсений Ильич. Нет, Бланк прав. Я с ним во многом не согласен, но мне ясна его мысль, схема. У него, по крайней мере. все на ногах держится. Он признает культурную работу, путь подготовительной организации. У него есть своя философия истории. А у Андрея революционный угар. когда человек не владеет собой, сам не знает, чего хочет.

Соня. Ах, папа, папа! Пускай он хочет того, чего нет на свете. Ведь в этом-то и святость человека, вся его внутренняя правда.

Бланк. Красиво, Софья Арсеньевна, только силы в этой красоте мало. Гораздо легче совершить геройский поступок, чтоб весь мир ахнул, пожертвовать собой и погибнуть, чем исподволь, изо дня в день, добиваться далекой цели. Русские умирать умеют, а жить… жить еще не научились. Андрей или на баррикады пойдет, или впадет в тупое равнодушие. Середины нет.

Соня. Да не вынесет русская душа никакой середины!

Бланк. Ну вот, вот, я ж это и говорю. А вся история-то, может быть, и есть середина!

Явление 11

Андрей, из другой комнаты Евдокимовна.

Соня. Андрей! Смотрите, мама! Вот он. Мы и звонка не слышали.

Евдокимовна. Да это он по черному ходу. Батюшки святители! Да кто им отворил-то?

Андрей. Никто не открывал. Там отперто.

Евдокимовна. Фимка-то. Фимка-то где? Господи-батюшки, в гроб с этой девкой сойти. Ну уж я ее, со дна морского выищу!

Наталья Павловна. Постой, няня, погоди, дай лучше Андрей Арсеньевичу поесть чего-нибудь. Ты ведь закусишь, Андрюша?

Андрей (садясь за стол). Да, я проголодался.

Анна Арсеньевна. Ну, слава Богу. Нашлось нещечко. Теперь я иду.

Андрей (Бланку). Ты здесь. Мне тебя надо.

Бланк. И мне тебя. Зайди ко мне завтра утром.

Андрей. Да ты что, уходишь? Посиди немножко.

Бланк. Нет, пойду. А мы тут тебя ругали. Романтик ты и больше ничего.

Андрей. Ну, знаем мы это. Старая песня. Надоело.

Бланк. Опять в психопатии?

Андрей. Нисколько не в психопатии, а от твоей «благоразумной разумности» душу воротит.

Бланк. Эх ты, юнец!

Анна Арсеньевна (к Бланку). Вы к Невскому? Пойдемте вместе. Ну, прощайте, до свидания. Прощай, Евдокимовна.

Евдокимовна. Прощай, матушка. А с детками-то ты построже (уходит, разговаривая). Нынче пошла мода родителей ни во что не ставить…

Явление 12

Соня (кричит вслед). Анюта, я к тебе завтра зайду. (Андрею). А я, Андрей, тоже только что вернулась. Думала я тебя где-нибудь встретить.

Андрей. А я на улицах не был.

Арсений Ильич. Не был? А вот Соня говорит, что именно улицы представляют собой необычайное зрелище.

Андрей. Да. Не знаю.

Арсений Ильич. Что ж, ты не признаешь манифеста? Я только что говорил, что я лично враг всякого насилия, откуда бы оно не исходило, но за этот день я готов простить…

Андрей. Ах, папа, бросьте эту риторику.

Наталья Павловна. Все-то ты, Андрюша, сердишься. Укроти свое сердце.

Андрей. Да не сержусь я вовсе. Только, право, сейчас не до папиных сентиментальностей.

Наталья Павловна (целуя его). Мальчик мой ненаглядный, милый ты мой сынок. (Опять целует). Мы на то и старики, чтобы быть сентиментальными.

Арсений Ильич. Не понимаю я тебя, Андрей…

Андрей. Да что я вам дался? Оставьте меня в покое!

Арсений Ильич. Ну, этот тон ты брось. С отцом разговариваешь…

Андрей. При чем тут отец! Ведь не о семейных делах говорим!

Соня. Ну, Андрей. Довольно.

Андрей. Слушаюсь, Софья Арсеньевна. Так вы, значит, наслаждались необыкновенным зрелищем? Что ж? Может быть жениха где-нибудь встретили? На коне гарцевал? Впрочем, что я говорю, ведь они сегодня в подворотню спрятались, герои порт-артурские…[7]

Соня. Андрей, это гадко, что ты говоришь. Гадкая злоба!

Арсений Ильич (к Андрею). Я тебе запрещаю говорить в таком тоне!

Соня. Ничего, папа. Пусть, пусть…

Андрей. Оскорбленная добродетель? Да я ведь ничего…

Наталья Павловна. Ты, Андрюша, отлично знаешь Бориса. Знаешь, какой он человек. К чему издеваться? Соню хоть пожалей.

Арсений Ильич. Бестактность какая!

Соня. Да оставьте. Не хочу я его жалости! Я и без Андрея знаю все, что мне нужно знать.

Андрей. Уж будто бы? Так все отлично знаешь? А когда полковой дамой будешь, меня на журфиксы позови. Все-таки лестно.

Арсений Ильич. Да замолчишь ты когда-нибудь?

Соня (серьезно). Андрей, я не признаю за тобой права судить Бориса. У тебя этого права еще нет. Твою грубость я тебе прощаю, хоть ты мне больно сделал, очень… А права судить, кто в чем виноват – у тебя – все-таки нет.

Андрей. Ну, да, да, никто не виноват. Нет виноватых… Знаем мы это…

Явление 13

Те же и Евдокимовна.

Евдокимовна (торопливо вбегая). Слышите, гул-то какой! По нашей улице так прямо и катнуло их. Силища народу! Песни свои эти орут, на Шпалерную, к тюрьме.[8] От окон-то подальше извольте, не ровен час!

Наталья Павловна. Кто? Где? Что ты, няня?

Соня. Нет, правда. Слышите? Это, должно быть, идут на Шпалерную. Это ничего, няня, не бойся!

Арсений Ильич. Да откуда они, с Невского?

Все, кроме Андрея, встали с мест, Соня идет к окнам.

Евдокимовна. Матушка, Сонюшка, да к окнам не подходите! Ведь запалят! Ведь бунтовщики это идут!

Соня открывает окно. В комнату врывается растущий гул, как бы далекие крики или пение, и топот. Стука колес не слышно. Последний разговор заглушен растущим гулом. Когда он усиливается – за окнами мелькают красные флаги.

Арсений Ильич. Действительно… Это очень интересно… Надо только пальто накинуть.

Выходит.

Явление 14

Евдокимовна. Батюшка, барин, да ведь силища прет! Да прикажите вы Софье Арсеньевне окно-то закрыть! Сами простудитесь и квартиру настудите.

Соня. Молчи ты, ради Бога. Мама, накиньте плед (подает). Отлично все будет видно. Слышите? Вот уж мальчишки бегут… Андрей, что ж ты сидишь? Отвори другое окно… Оттуда маме виднее…

Андрей медленно встает, отворяет второе окно, затем отходит. Гул усиливается. Входит Арсений Ильич в шубе и идет ко второму окну, где Наталья Павловна. Андрей стоит немного позади.

Явление 15

Евдокимовна. Безобразие какое! Окна еще открыли. Бунт страшенный, а тут еще глядеть! Да ведь разве ж допустят? Да ведь тут как налетят казаки, так ведь тут такое пойдет, Софья Арсеньевна!

Соня (оборачиваясь). Ах, няня, иди лучше сюда. Иди сюда! (берет ее за плечи и почти насильно тянет к окну). Ну, гляди, никто на них не налетает, потому что вовсе они не бунтовщики. Всем свободу дали…

Евдокимовна. Это свободу-то… этакой толпой… по улицам… тюрьму ломать?.. Никогда этого не будет, пока свет стоит, чтоб свободу давали… Угомонят.

Соня. Ворчи сколько угодно, а вот дали!

Гул усиливается.

Евдокимовна. Господи! Флаги-то, флаги, словно мачты, черные! Страсти Господни! Черные-пречерные!

Соня. Да какие там черные, разве не видишь – красные?

Андрей (задумавшись, как бы про себя).

В голубые, священные дни
Распускаются красные маки…

Соня (оборачивается). Что?

Андрей. Ничего (помолчав, продолжает).

Здесь и там лепестки их – огни
Подают нам тревожные знаки…

Евдокимовна. Ой, и то красные! Ой, страсти, красные! Гул слегка затихает.

Соня. Ну что, налетели солдаты? Мама! (Оборачивается к ним, но они не слышат. Андрей, стоящий поодаль, взглядывает на нее молча). Андрюша, ты видел? Посмотри, кажется, другая толпа идет? Нет?

Андрей (отходит к столу). Брось любоваться, это не спектакль.

Соня. Ах, Андрей… (к няньке). Няня, что с тобой? Чего ты?

Евдокимовна (заливаясь слезами, махая руками, причитает). Победили они, окаянные, звери, супостаты! Кончилось житье православное! Отступил Господь, отступил – попустил, предал нас на посмеяние! Не заживать бы мне, старой, чужого века, не доживать бы до проклятого дня…

Наталья Павловна (отходит от окна, которое закрывает Арсений Ильич). Няня, няня, что ты? как тебе не грех, сумасшедшая ты!

Евдокимовна (не слушая). Пропали головушки наши!