Николай Александров - Джордж Байрон. Его жизнь и литературная деятельность

• Название: Джордж Байрон. Его жизнь и литературная деятельность
• Автор: Николай Александров
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

В лондонских литературных кружках тогда рассказывались самые чудесные истории о необыкновенно высоком гонораре, который автор «Чайльд-Гарольда» получил за свою поэму. Рассказывали, будто ему заплатили по гинее (около 9 рублей) за каждую строчку. Но на самом деле счастливый издатель уплатил за все произведение не более 6 тысяч рублей (т. е. около 2 рублей за строчку), да и этой суммой Байрон, несмотря на то, что дела его были тогда далеко не в цветущем состоянии, не счел возможным воспользоваться лично и подарил ее своему родственнику Долласу за его хлопоты по печатанию поэмы. В те времена писатели аристократического происхождения считали ниже своего достоинства брать гонорар за свои сочинения. Байрон, однако, впоследствии отказался от этого предрассудка и даже дошел до того, что торговался со своим издателем из-за нескольких шиллингов (шиллинг равен 32 коп.).

Глава V. Восточные поэмы. Женитьба

В Байроне 1812 года, в этом 24-летнем красавце, легко и, при своей хромоте, даже грациозно выступавшем на паркетах лондонских великосветских салонов, с трудом можно было узнать некрасивого и неуклюжего школьника Байрона из Харроу. В молодом, но уже знаменитом поэте, гордо и самоуверенно смотревшем вокруг себя, свысока третировавшем мужчин и замечательно непринужденно, даже несколько покровительственно обращавшемся с женщинами, знакомые с трудом узнавали застенчивого, нелюдимого Байрона прежних времен. В творце «Чайльд-Гарольда», ставшем внезапно кумиром всего лондонского общества и, пожалуй, даже всей английской читающей публики, невозможно было узнать автора «Часов досуга», жестоко осмеянного шотландскими критиками.

Но каковы же были те, кто поклонялся тогда поэту, каково было то общество, в котором Байрон царил в 1812 году? «Это было время полного расцвета дендизма, – говорит профессор Эльзе, – который под высоким покровительством „первого джентльмена в Европе“[1] праздновал тогда свои оргии… Со времен Карла II не было еще такого нелепого поклонения моде и такой распущенности, какая господствовала тогда. Роскошные банкеты, балы и бессонные ночи, страсть к театру, азартные игры и делание долгов, любовные похождения, всеобщая испорченность женщин и самые безнравственные обольщения вместе со следовавшими за ними дуэлями, – таково было главное содержание жизни тогдашнего общества, точно так же как и Байрона, ставшего его жертвой…»

Успех молодого поэта среди женщин, несмотря на его полупрезрительное отношение к ним, был в это время колоссальным. Когда он являлся на какой-нибудь бал, ему буквально не бывало отбоя от них; они шли за ним толпами и чуть не открыто бросались ему на шею. Его забрасывали любовными письмами, ему назначали бесчисленное множество любовных свиданий, от него просто с ума сходили женщины. «Вообще, – говорит новейший биограф его, профессор Никольс, – можно сказать, что те женщины, которые сами не были писательницами, обожали Байрона, а те, которые написали или писали какие-нибудь книги, большею частью относились к нему с недоверием, не любили его и в своих произведениях обыкновенно читали ему нотации». Байрон не принадлежал к тем натурам, которые могут легко устоять против соблазнов. Он очень редко отказывался от предстоящих ему удовольствий и в течение своего пятилетнего пребывания в Лондоне, со времени возвращения своего из Греции вплоть до окончательного отъезда из Англии, имел множество самых разнообразных романтических похождений. Но многочисленные романы его, как в это время, так и впоследствии, редко бывали простыми интрижками. В них почти всегда бывала и некоторая доля искреннего увлечения, по крайней мере, с его стороны. Затем, по его собственному признанию, которому нет оснований не верить, он никогда не играл роли соблазнителя женщин; он никогда не был первой причиной падения какой-нибудь женщины. Вообще, Байрон гораздо чаще сам становился жертвой женщин, чем женщины – его жертвами. Прекрасным примером последнего является его роман с леди Каролиной Ламб, наделавший столько шуму в свое время. Леди Ламб была общепризнанной царицей высшего света в то время, когда Байрон стал его идолом. Это была легкомысленная, капризная, чрезвычайно тщеславная, но в то же время и необыкновенно очаровательная молодая женщина. Когда она в первый раз прочла «Чайльд-Гарольда» и узнала о его колоссальном успехе, то немедленно решила во что бы то ни стало сделать автора этой поэмы одним из многочисленных своих обожателей. Это ей, конечно, легко удалось, хотя и не так, как она хотела. Байрон стал горячим поклонником ее после первого же свидания с ней и начал бывать у нее в доме каждый день. Весь Лондон заговорил о дружбе его с леди Ламб. Последняя нисколько не скрывала своих отношений с поэтом и во время частых встреч с ним на балах так неистово и громко обнаруживала свои чувства к нему, что часто приводила его в большое смущение. Муж этой дамы, человек высокопоставленный и очень уважаемый в обществе, относился к этому роману своей любимой жены с полнейшим равнодушием: он был убежден в том, что, при всей ее легкомысленности, чести его все-таки не угрожала никакая серьезная опасность. В последнем, впрочем, все были уверены: все знали, что отношения поэта с очаровательной леди Ламб имели чисто платонический характер. Так продолжалось несколько месяцев. Байрон, наконец, начал тяготиться этим романом, который был сопряжен с массой беспокойств и неприятностей вследствие крайнего легкомыслия и бешеного характера леди Ламб. Он стал бывать у нее реже и избегать встреч с ней. Тогда, оскорбленная в своем тщеславии и в своих чувствах, леди Каролина, в это время уже не шутя влюбленная в поэта, стала упорно преследовать его. Она отправлялась во все места, где надеялась увидеть Байрона. Когда Байрон бывал на каком-нибудь балу, на который ее не приглашали, она обыкновенно ожидала его выхода на улице, иногда под дождем, перед домом, где он проводил вечер. Возвращаясь домой поздно ночью по Сент-Джеймскому парку, Байрон не раз наталкивался на нее, ходившую взад и вперед по аллее в ожидании его. Она раз даже явилась к нему на квартиру, переодетая в мужское платье: предлагала ему увезти ее, бежать с ней и, наконец, дошла до того, что на одном балу в припадке отчаяния хотела выброситься из окна. Но все это только еще более охлаждало к ней Байрона; он стал уже просто бояться ее. Когда же она узнала спустя год после решительного с ним объяснения, что он женился и притом на ее же кузине, – ее бешеная любовь к нему сразу перешла в такую же бешеную ненависть. Она принялась немедленно писать роман, в котором представила Байрона и его отношение к ней в самом мрачном свете. Этот роман, названный ею «Гленарвон», настиг Байрона тогда, когда он был в изгнании, т. е. когда чаша оскорблений, нанесенных ему его соотечественниками, была уже и без того переполнена…

Но чему же, главным образом, был обязан Байрон своим колоссальным успехом у женщин; что более всего привлекало и очаровывало их в нем? Это был не только высокий титул его, громкая слава и необыкновенная прелесть его поэзии. Это была преимущественно чудная его красота; это была полная таинственности меланхолия на его божественно-прекрасном лице и небесный огонь гения в его больших голубых глазах. А между тем этот же самый Байрон за каких-нибудь пять лет до того был почти безобразен. Его почти уродливая полнота, необыкновенно толстое лицо и заплывшие жиром глаза вызывали смех и отчасти даже отвращение. Он был подобно своей матери предрасположен от природы к толщине, и это стало удивительно быстро обнаруживаться, как только он перестал расти. Когда ему было всего 19 лет, он при своем сравнительно небольшом росте (2 аршина 7 вершков) уже весил около 5 с половиной пудов. Ему было бы, конечно, нетрудно перестать толстеть или, по крайней мере, в значительной степени ослабить этот процесс, если бы только он много ходил. Но, к несчастью, хромота делала его совершенно неспособным к долгим путешествиям пешком. При таких условиях ему предстояло через несколько лет превратиться в чрезвычайно безобразное существо. Юный Байрон был слишком тщеславен и чересчур интересовался мнениями о себе представительниц прекрасного пола, чтобы относиться к подобной перспективе без тайного ужаса. Он решил поэтому противодействовать природе всеми средствами, остававшимися в его распоряжении. Поэт стал лечить себя от толщины прежде всего голодом; он начал питаться почти исключительно одними бисквитами, причем съедал их всего по несколько штук в день; отказался навсегда от мяса, вина и всяких других спиртных и жирообразующих напитков; стал принимать эпсомскую соль и даже раствор опиума; наконец, брал часто горячие ванны. Таким путем он в несколько недель довел себя до нормальной полноты, а продолжая ту же диету далее, был в состоянии сохранить эту нормальную полноту в течение всей своей последующей жизни. Прекрасные результаты такого лечения, полученные им в сравнительно короткое время, приводили Байрона в восторг. «С тех пор, как мы виделись с вами в последний раз, – писал он в апреле 1807 года Пиготу, – я уменьшил свой вес путем сильных физических упражнений, приема большого количества всякого рода лекарств и частого пользования горячими ваннами с 202 фунтов на 175 фунтов. Я потерял, таким образом, целых 27 фунтов. Браво!» Когда Байрон после нескольких недель энергичного лечения явился в Кембридж, никто его не узнавал там – до такой степени он изменился. «Я был обязан, – писал он мисс Пигот 30 июня того же года, – говорить всякому свое имя, так как никто не мог узнать ни моего лица, ни моей фигуры». Новый образ жизни Байрона повлиял не только на его тело, но и на его дух: «Голод и возбудительные средства, – говорит его биограф Джефферсон, – повлияли на его нервную систему, и он стал гением. Подвергая себя голоду сначала из тщеславия, поэт впоследствии продолжал подвергать себя ему уже из-за тех высоких духовных наслаждений, которые этот образ жизни сделал для него доступными». Влияние нового режима на глаза и голос Байрона было, по свидетельству всех биографов его, поразительным. «Никто, – говорит один из них, – не обладал глазами более ясными и голосом более чистым, чем он». Но хроническое голодание и употребление таких возбуждающих средств, как эпсомская соль и опиум, имело не одно только хорошее влияние на поэта; этот режим незаметно для него самого постепенно все более и более расстраивал его органы пищеварения и в самом корне подтачивал его здоровье. Его жизнь была подобна жизни тех, кто страдает алкоголизмом. Это было яркое, ослепительное, но в то же время и страшно быстрое, горение. Этот ненормальный образ жизни в конце концов до такой степени ослабил его крепкий от природы организм, что он уже не был более способен выдержать той болезни, которую при других условиях мог бы легко вынести и которая свела его преждевременно в могилу. Наконец, диета, кроме высоких наслаждений, сделавшихся, по мнению его биографа, для него доступными, причиняла ему часто и невыносимые страдания. Поэт почти всегда испытывал голод, и для успокоения желудка принужден был постоянно жевать табак. После долгих периодов голода и воздержания он иногда, когда ему уже становилось невтерпеж, в один прием съедал огромное количество тяжелой и грубой пищи, после чего немедленно следовало страшное расстройство желудка и затем опять долгое голодание. Но стоило только ему в течение более или менее продолжительного времени питаться как следует, – он опять начинал быстро толстеть и терять свою красоту.