Николай Минский - Генрик Ибсен. Его жизнь и литературная деятельность

• Название: Генрик Ибсен. Его жизнь и литературная деятельность
• Автор: Николай Минский
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

Мы подробнее остановились на «Бранде», потому что эта поэма, написанная рифмованными стихами и ужасно длинная, едва ли скоро дождется перевода на русский язык и, главным образом, потому что «Бранд» дает ключ к уразумению всех остальных проповеднических пьес Ибсена. В них стихи сменились живой разговорной речью, символика уступила место подробностям быта, но Бранд не исчез. В большинстве этих пьес фигурируют мужчина или женщина, пораженные психопатией в погоне за правдой и старающиеся свести к диссонансу какую-нибудь светлую сторону жизни: свободу, любовь и саму правду.

Следующая драматическая поэма – «Пер Гюнт», – написанная в фантастической манере второй части «Фауста», идеей своей противоположна «Бранду» и одновременно продолжает его. В Пер Гюнте как в коллективном отрицательном типе всего норвежского народа скрываются те пороки и слабости, на которые ополчился своею проповедью Бранд. Бранд и Пер Гюнт воплощают два полюса скандинавской, а может быть, вообще человеческой натуры. Один стремится «быть самим собою», другой «довольствуется сам собою»; освобождающий индивидуализм одного становится у другого порабощающим эгоизмом. Бранд не довольствуется действительностью и зовет людей в высший, идеальный мир; Пер Гюнт от действительности уходит в нелепые и лживые сказки. Самые ядовитые стрелы поэмы направлены против этой национальной черты скандинавов – против любви к небывалому и сказочному. Оттого Пер Гюнт взят из народной среды и почти все образы поэмы почерпнуты из народных сказок. В Норвегии эта поэма уже сделалась классической; мы не думаем, чтобы она когда-нибудь приобрела такое же значение в европейской литературе. Некоторые сцены замечательны по оригинальности и глубине мысли; такова сцена, в которой Пер Гюнт убаюкивает свою умирающую мать каким-то сказочным вздором. Но в общем поэма кажется нам слишком фантастической и произвольной. Превращения деревенского парня в туриста, в философа, в богатого негоцианта, мечта Пер Гюнта о королевском сане, которая сбывается в сумасшедшем доме, – все это поражает неправдоподобностью. Но в особенности невероятной кажется нам судьба Сольвейг, героини поэмы, ее любовь к Пер Гюнту, ее верность, ее жизнь в лесу в ожидании его возвращения. С недоумением мы узнаем в конце поэмы, что любовь этой северной Гретхен каким-то чудом спасла Пер Гюнта от заслуженной им кары – попасть в плавильную ложку и быть отлитым в новый образ, так как в нынешнем виде он не стал самим собою, не возвысился до индивидуальности ни в добре, ни в зле. Впрочем, возможно, наше недоумение объясняется тем, что сказочные образы поэмы нам чужды. Норвежцам и немцам виднее, и мы охотно им верим на слово, что настанет время, когда «Пер Гюнт» будет поставлен рядом с «Божественной Комедией», «Дон Кихотом» и «Фаустом».

Успех «Бранда» и «Пер Гюнта» был огромный. Издания следовали за изданиями, стортинг укрепил за Ибсеном писательскую пенсию, и когда поэт летом 1874 года вернулся на родину, то встретил восторженный прием как общепризнанный первый драматург Норвегии (к тому времени, кроме драматических поэм, уже увидела свет комедия «Союз молодежи», о которой речь впереди). Студенты пришли к дому Ибсена со знаменами и песнями, и растроганный поэт благодарил их в большой речи, в которой обнаружил, как страстно жаждал не только всеобщего признания, но и любви, несмотря на все свое презрение к обществу и мнению толпы. Вот что между прочим сказал он: «Когда император Юлиан пришел к концу жизненного пути и все вокруг него рушилось, ничто не угнетало его так сильно, как мысль, что ему удалось добиться лишь почтительной памяти со стороны немногих ясных и сильных умов, между тем как его враги зажгли теплую, живую любовь в людских сердцах. Эта мысль Юлиана напоминает и мне нечто пережитое, коренящееся в одном вопросе, который я часто задавал себе в одиночестве там, на юге. И вот сегодня вечером норвежская молодежь пришла ко мне и ответила мне на тот вопрос словом и песней, так тепло и от полноты сердца, как я доныне не смел и ждать… Теперь я надеюсь и верю, что пережитое мною в этот вечер найдет свое отражение в одном из моих будущих творений».

Таким жизнерадостным произведением оказалась драма «Кесарь и галилеянин», последняя историческая пьеса Ибсена и единственная, в которой истинно философская мысль сочеталась с мистической глубиной чувства. И здесь речь идет о воле и о призвании, но о воле мировой и о призвании всего человечества. Император Юлиан был призван к тому, чтобы поднять падающее христианство; этой цели он достиг помимо своей воли. Отрекшись от Христа и преследуя христиан, он преследованиями закалил их дух и вызвал в них жажду жертвы, без которой не бывает служения идее. Объясняя так историю, освящая человеческое зло во имя божественного добра, Ибсен встретился с другими великими поэтами-мыслителями нашего века – Гёте и Браунингом. Но синтез и примирение не были свойственны натуре скандинавского драматурга. Распрощавшись навсегда с историческими темами, он обращает свой разрушительный гений против современного общества и создает одну за другой те комедии и драмы из современной жизни, на которых главным образом зиждется его слава вне пределов Норвегии.

Глава IV

Комедии Ибсена из современной жизни. – Социальные пьесы «Союз молодежи», «Столпы общества», «Враг народа»

Комедии Ибсена имеют ту особенную прелесть, что все они разыгрываются в своеобразном, замкнутом маленьком мирке, сразу видимом со всех сторон. Реалистический роман обыкновенно раскрывает перед нами какую-нибудь одну страницу большой, разрозненной, запутанной книги, называемой современным обществом. У Ибсена, наоборот, жизнь, рисуемая в каждой комедии, сама по себе уподобляется маленькой, аккуратно переплетенной книжечке. Оттого, несмотря на их проповеднический тон и мрачную философию, эти комедии производят успокаивающее впечатление. Переходя к Ибсену от Золя, Толстого, Достоевского, вам кажется, что вы после шумных европейских центров очутились в спокойном приморском городке, среди застенчивых, опрятно и мешковато одетых людей, и хотя вы знаете, что в ком-нибудь из этих голубоглазых, тонкогубых северян скрывается беспощадный обличитель земли и неба, но вам не страшно. И точно, все комедии Ибсена при всем разнообразии их мотивов происходят как будто в одном и том же городе, среди того же населения, которое наконец становится вам близким и милым. Этот вымышленный городок, этот, так сказать, отвлеченный Ибсенбург лежит на берегу моря, далеко на севере, так что немного севернее, – и вы попадаете в мрачные фиорды, в лабиринт скал и глетчеров, по которым Бранд карабкался к совершенству. На рейде стоят и дымят несколько пароходов. В городе тихо и благопристойно. С бельведера кургауза или с колокольни старинной церкви вы увидите перед собою все домики как на ладони. Они извне поражают белизною и чистотою, а внутри еще опрятнее. Мужья ушли на службу в конторы, на верфь, по торговым делам, дети в школе, а хозяйка и старшая дочь, приучающаяся к хозяйству, вернулись с корзинками с рынка и готовят обед. Кончив стряпню, они сядут вышивать, а вечером соберутся на чашку чаю или кофе к одной из именитых гражданок, где молодой священник будет им читать вслух нравоучительную книгу, а молодые люди разных либеральных профессий будут чинно ухаживать за старшими дочками, пока общественное положение этих юношей и получаемое ими жалованье не принудят их сделать законное предложение своим стыдливым избранницам. О тайных увлечениях, о безумстве любви не слышно здесь. Скорее муж допустит ошибку в своем гроссбухе, чем жена в своем поведении. Но и то, и другое одинаково невозможно. Эти потомки древних норманнов, наводивших ужас на всю Европу, теперь, после многих веков забвенной добродетели, захолустного покоя и труда, стали до того аккуратны и добропорядочны, что всякий из них годится в бухгалтеры, в аптекари. К тому же в этом городе все знают друг о друге все, и если бы кто-нибудь согрешил, этим грехом стали бы попрекать его внуков и правнуков. Во всех комедиях Ибсена вы отыщете двух-трех мужчин, согрешивших в молодые годы, но примера женского падения нет ни одного.

События, волнующие жителей этого города, самого безобидного свойства: чья-либо свадьба, день рождения именитого гражданина, представителя старинной торговой фирмы, факельцуг в честь консула, одного из столпов общества, выборы депутатов в рейхстаг, прибытие труппы акробатов. Конечно, дух современности проник и в этот патриархальный уголок: на старой верфи стали использовать новые машины, в городе завелась демократическая газетка, издаваемая типографщиком и редактором – двумя пришлыми радикалами, проектируется соединить город с остальным миром железнодорожною ветвью, учреждаются акционерные компании, является новый вид богатства, быстро нажитого и нетвердого, кое-кто из молодежи получил образование за границей, заметны новые люди; но, несмотря на эти немногие симптомы современности, патриархальный городок в сравнении с любым европейским центром покажется по чистоте нравов каким-то пригородом Эдема.