П. Левенсон - Чезаре Беккариа. Его жизнь и общественная деятельность

• Название: Чезаре Беккариа. Его жизнь и общественная деятельность
• Автор: П. Левенсон
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

Нам остается еще сказать несколько слов о влиянии Беккариа на русское законодательство в течение целого века, начиная с появления его трактата в 1764 году в Милане и кончая «Судебными Уставами» 20 ноября 1864 года. Пожелания, высказанные в Милане в 60-х годах прошлого века, ровно через сто лет получили силу закона в одной из лучших реформ, обессмертивших царствование Александра II. Предшествовавшие частичные улучшения в области уголовного права и процесса были лишь прелюдиями к величественному законодательному акту, провозгласившему необходимость для страны суда скорого, правого, милостивого, равного для всех, отделения судебной власти от законодательной и административной.

Под влиянием идей Беккариа и отчасти Монтескье, Екатерина II составила 30 июля 1767 года знаменитый «Наказ», данный «Комиссии о сочинении проекта нового уложения». Не в одном «Наказе» проглядывает влияние Беккариа, оно замечается и в позднейших законодательных актах императрицы, таких как, например, «Учреждение о губерниях», появившееся в 1775 году, по которому каждое сословие в государстве получало свой особый сословный суд, уголовный и гражданский. Это пересказ мысли Беккариа, что каждый должен быть судим себе равным. Дело, очевидно, идет о суде присяжных, очень мало похожем на сословные суды дореформенного периода.

Вся десятая глава «Наказа», озаглавленная «Об обряде криминального суда», состоит из перевода трактата Беккариа, которому посвящено 114 статей, хотя заимствования встречаются и в других главах. Перевод сделан, по Высочайшему повелению, Григорием Козицким, о чем свидетельствует собственноручная надпись Екатерины II, сделанная на рукописи «Наказа», хранящейся на видном месте, в серебряном ковчеге, под стеклом, в великолепном зале общих собраний Правительствующего сената, с правой стороны, возле обер-прокурорского стола. Интересно сопоставить статьи этой главы с соответствующими параграфами «Dei delitti e delie pene».

«Обвиняемый, – гласит 194-я статья „Наказа“, – терпящий пытку, не властен над собою в том, чтобы он мог говорить правду. Можно ли больше верить человеку, когда он бредит в горячке, нежели когда он при здравом рассудке и добром здоровье? Чувствование боли может возрасти до такой степени, что, совсем овладев всею душою, не оставит ей больше никакой свободы производить какое-либо ей приличное действие, кроме как в то же самое мгновение ока предпринять самый кратчайший путь, коим бы от той боли избавиться. Тогда и невинный закричит, что он виноват, лишь бы только мучить его перестали. И то же средство, употребленное для различения невиновных от виновных, истребит всю между ними разность, и судьи будут так же в неведении, виноватого ли они имеют перед собою или невинного, как и были до сего пристрастного допроса. Посему пытка есть надежное средство осудить невинного, имеющего слабое сложение, и оправдать беззаконного, на силу и крепость свою уповающего».

«Наказ» высказывается против смертной казни, которую он допускает лишь во время безначалия, когда сами беспорядки заступают место законов. Но в нормальное время, в стране, где «вся власть в руках Самодержца, в таком государстве не может в том быть никакой нужды, чтобы отнимать жизнь у гражданина».

Чем же объяснить это разительное несоответствие теории с практикой, этот вопиющий разлад между увлечением теориями Монтескье и Беккариа, с одной стороны, и терпимостью к разным Шешковским и его последователям? Покойный профессор А. Ф. Кистяковский уверяет, что в первое время законодательница искренно проникнута была духом этих творений и надеялась усвоить его России. Для этого она созвала депутатов от всех сословий целой империи. Намерение не осуществилось, новое уложение не было составлено – и большая часть высоких драгоценных мыслей, высказанных в «Наказе», осталась мертвой буквой. Кроме внешней причины – турецкой войны, – была другая, самая глубокая и основательная – умственная и нравственная неподготовленность русского народа и общества. «Это, – говорит он, – было состояние позолоченной грубости и неразвития, то состояние, которое было более благоприятно чрезмерному развитию крепостного права, чем осуществлению мыслей Беккариа и Монтескье, решительно несовместимых с таким состоянием народа».

Нельзя вполне согласиться с мнением покойного профессора, что весь екатерининский «Наказ» остался мертвой буквой. При составлении Свода Законов в 1832 году десятая глава «Наказа» послужила одним из источников третьей главы «Законов о судопроизводстве по делам о преступлениях и проступках», так что некоторые положения о предварительном заключении и силе доказательств существуют еще до сих пор в дореформенных окраинах империи. Благодаря этой санкции закона взгляд, высказанный Беккариа, что чем тяжелее преступление, тем совершеннее должны быть доказательства, сослужил большую службу делу правосудия, избавив многих подсудимых, вина которых не совсем была доказана, от незаслуженных кар. Это разумное правило помещено рядом с известным афоризмом Петра Великого, ошибочно приписанным Екатерине II, что «лучше освободить десять виновных, нежели осудить одного невинного», заимствованным из 9-й статьи «Воинского Устава» 1716 года.

Но лучшим и самым блестящим доказательством жизнеспособности учения Беккариа служит неопровержимый факт, что его книга была тем библейским огненным столбом, который освещал путь составителям «Судебных Уставов», когда они мучительно пробирались по безнадежной пустыне, окруженной тьмою дореформенного судопроизводства, чтобы выбраться на светлый путь нового суда, отменившего старую кривду.

Один из выдающихся деятелей судебной реформы, известный переводчик Данте, сенатор С. И. Зарудный, счел своим долгом познакомить русское общество с книгою Беккариа. Он желал, чтобы «в России был хороший перевод хорошего издания хорошего сочинения на хорошем русском языке. Если это совершится, то я буду убежден в том, что я сделал хорошее дело».

Никто не станет отрицать, что этим «хорошим делом» почтенный судебный деятель достойно завершил свою полезную общественную деятельность.

Глава VI

Смерть Терезы. – Безотрадное семейное положение. – Вторичная женитьба. – Смерть. – Равнодушное отношение сограждан. – Заключение

Тихо и мирно текла жизнь Чезаре в его родном городе. Окруженный всеобщей любовью, преданный любимым занятиям на разных поприщах общественной деятельности, пользуясь всею полнотою семейного счастья, он достиг того, чего так жаждет истый эпикуреец, каким он отчасти и был. Он прожил бы беспечально весь свой век, если бы не катастрофа, разразившаяся над ним совершенно неожиданно! Великий гуманист потерял свою жену, свою нежно любимую Терезу, которую он отвез в Пизу на морские купанья. Несмотря на тщательный уход и усилия лучших представителей врачебной науки, смерть посетила Терезу в лучшие годы жизни. Ей было всего 29 лет.

После нее остались две дочери, из которых одна, Мария, умерла в молодых годах, незамужней, а другая, Джулия, выйдя впоследствии замуж за дона Пьетро Манцони, играла видную роль в парижском обществе и поддерживала блестящую репутацию отца и сына, известного писателя. С ней-то был в переписке граф Рёдерер, письмо которого мы передали в извлечении. Вскоре сошел в могилу и его престарелый отец, маркиз Джованни-Саверио, на 85-м году жизни.

Легко себе представить, как отразилось это семейное горе на впечатлительном Чезаре, так беззаветно любившем свою молодую подругу жизни. На первых порах казалось, что безутешный супруг не выдержит этого жестокого удара судьбы, лишившей его самого дорогого в жизни, теперь потерявшей для него всякое значение, подвинет его на какой-нибудь отчаянный поступок для насильственного сокращения опостылевшего существования, которое пришлось бы влачить в беспросветном одиночестве. На деле вышло, однако, совершенно иначе. Психологически неразрешимая загадка разрешилась таким сюрпризом, который менее всего можно было ожидать от такого любящего супруга, каким был Чезаре. Недолго продолжалось его вдовство, и 4 июня 1774 года он сочетался законным браком с дочерью графа Барнаба-Барбо, донной Анной. От этого брака родился сын Джулио, переживший свою сестру Джулию на десять лет. Он скончался в 1858 году. Со смертью этого последнего отпрыска Чезаре прекратился род Беккариа-Бонесана. Братья его не оставили никакого потомства.

Сохранилось любопытное письмо капитана де Бласко, брата покойной Терезы, к Беккариа. В этом письме капитан, оплакивая смерть дорогой сестры, одновременно выражает свое соболезнование неутешному супругу и поздравляет его… со вступлением в новый брак. «Такому человеку, – пишет он, – как Чезаре, посвятившему свою жизнь служению отчизне и человечеству, невозможно заниматься хозяйственными дрязгами, нянчить детей и т. д. Ему необходима помощница». Перестав быть его шурином, капитан просит его сохранить прежнюю дружбу и теплые отношения; это не только личная просьба капитана, но и желание всего семейства де Бласко – считать его по-прежнему родным. В заключение он низко кланяется маркизе, почтительно целует ее ручки и так далее.