Яков Абрамов - Василий Каразин. Его жизнь и общественная деятельность

• Название: Василий Каразин. Его жизнь и общественная деятельность
• Автор: Яков Абрамов
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

Безводные, но, впрочем, тучные кряжи благословенных климатов будет он уметь соделать обитаемыми и превратить в цветущие сады, проводя каналы из соседственных рек, обращая в пользу пространные озера или одевая исподволь отлогости гор лесом. Неужели одни только пресыщенные столицы имеют право на подобные сим издержки правительства?

Он назначит торжественные награды для поселян, кои отличаются или редкими примерами благонравия, или трудолюбием, или введением новых предметов земледелия или промышленности.

Рукоделия возбуждать он станет не самовластным внезапным запрещением ввоза иностранных произведений; но привилегиями, данными мануфактурам и фабрикам, и в особенности снятием стеснительных налогов, отнимающих охоту заводить новые.

Для внутренней и внешней торговли, для совершения великого подвига законодательства, он, конечно, потщится сохранить мир с державами… Не имеет ли он надежнейших способов содержать все дворы в почтении к себе, не преклоняясь ни на чью сторону? Находит ли по нынешнему положению своего государства, по его сопредельности, по его силам малейшие причины или выгоды входить в раздоры их? Население России, в цвете еще находящейся, таково ли, чтобы жертвовать людьми без крайнейшей необходимости?.. Если Всевышний мерзит человекоубийством и другими гнусными следствиями войны, если ему угодно, чтобы когда-либо существовала истинно христианская держава, то сей предмет удобнее всего в России и в царствование Александрово.

В счастливое сие время вооруженная сила не останется бесполезною… По примеру римлян, которые, выше всего ставя воинское ремесло, не сомневались, однако ж, производить воинами общественные работы, строить славные свои водоводы и свои дороги; по примеру некоторых европейских государей, кои в новейшие времена предпринимали такие же опыты, и в числе их самого основателя сей столицы, обеспечившего продовольствие ее Ладожским каналом, станет он употреблять по очереди часть мощных наших ратников, с младенчества привыкших к повиновению и трудам, на государственные работы… Откроются повсюду водяные и сухопутные сообщения, реки сделаются судоходными, болота превратятся в плодоносные долины… Между тем и границы империи не останутся без защищения, и русская сила будет всегда в виду и в понятии у неприятелей».

Перечень своих ожиданий от Александра I Каразин заканчивает следующими словами:

«Народы всегда будут то, что угодно правительствам, чтоб они были. Царь Иван Васильевич хотел иметь безответных рабов, с ним подлых, между собою жестокосердых: он имел их. Петр желал видеть нас подражателями иностранцев: к несчастью, мы с излишеством такими стали. Премудрая Екатерина начала образовывать россиян.

Александр довершит великое сие дело. Наслаждаясь некогда плодами своей юности, он будет блаженнейшим из смертных; и слава его, утвержденная на любви подданных, переходящей из рода в род, на всеобщем земных племен почтении, будет предметом желаний величайших монархов!..»

Идеи, высказанные в письме Каразина, были крайне симпатичны молодому государю, который в тогдашнем русском обществе и в особенности в придворных кругах находил чересчур мало людей, разделявших его освободительные стремления, и еще менее таких, которые относились бы к этим стремлениям с горячностью молодости, какою он был проникнут. Правда, вокруг Александра стояли так называемые «inseparables»[4] – четыре друга его юности, во многом сходившиеся с ним и даже во многом вдохновлявшие его: Чарторыйский, Строганов, Новосильцев и Кочубей. Но это были люди, всего менее похожие на пылких энтузиастов. А между тем Александру, неожиданно вознесенному на самый могущественный престол мира, тогда как еще недавно он должен был трепетать за свою свободу, а пожалуй, и жизнь, и считавшему своим священным долгом употребить все свои силы на осуществление высоких идей, которые он должен был доселе глубоко таить в своей душе, лишь изредка бурно и неожиданно высказывая их личностям, казавшимся ему подходящими для того, и тем немало изумляя их, – Александру нужен был человек, пылко преданный идеям, столь близким сердцу и уму молодого государя, энтузиаст, который своею восторженностью поддерживал бы его собственные стремления, идеалист, который жил бы исключительно ради своих идей, не заботясь о мирских благах, домогательство которых служило в большей или меньшей степени основою действий почти всех окружающих Александра. И такого человека Александр увидел в авторе письма, быть может, не столько по его содержанию, сколько по восторженному тону, нашедшему близкий отзвук в душе Александра. В сущности, монарх этот всю жизнь свою был мечтателем, и если он мог понимать и принимать близко к сердцу и попытки Роберта Оуэна создать общество на новых началах, и дикие фантазии Аракчеева насчет земледельца-воина, поведшие к созданию печальной памяти военных поселений, – то только потому, что он был мечтателем. И в авторе письма он почувствовал такого же мечтателя, каким был сам. И он не ошибся. Письмо было без подписи. Александр решил отыскать автора его. Случайно он поручил это дело тому самому Трощинскому, под начальством которого числился Каразин. Тому стоило взглянуть на почерк письма, чтобы узнать автора его, и он на другой же день привез во дворец Каразина. Встреча Александра с Каразиным была трогательной. Александр еще был всецело проникнут впечатлением, полученным от письма, а Каразин приближался к своему государю с чувствами, которые нетрудно представить. Александр спросил Каразина:

– Ты написал эту бумагу?

– Я, государь! – отвечал Каразин.

– Дай обнять тебя и благодарить за благие твои пожелания мне и чувства истинного сына отечества! Продолжай всегда так чувствовать и действовать сообразно с этими чувствами. Продолжай всегда говорить мне правду! Я желал бы иметь побольше таких подданных!

И Александр обнял Каразина. Растроганный Каразин упал к ногам Александра и клялся говорить ему одну правду, и говорить ее всегда. И он свято выполнил эту клятву, хотя впоследствии правду его и не было желания выслушивать.

Встреча с Александром произвела глубокое впечатление на Каразина. С этой минуты его симпатии к молодому государю превратились в самую горячую привязанность, которая сохранилась у него до самой смерти, несмотря ни на что, несмотря на Шлиссельбургскую крепость, в которую Каразин в конце концов попал за высказывания правды «другу своей души», как называл он Александра I в письмах к нему. Каразин свято хранил память о «друге своей души» и тогда, когда «друг» сошел в могилу, и до конца дней отзывался о нем самым восторженным образом.

На Александра встреча с Каразиным и последующая беседа также произвели сильное впечатление, и после этого между двумя мечтателями завязываются самые задушевные отношения, продолжавшиеся, к сожалению, слишком недолго. Александр, приглашая Каразина являться к нему всегда, когда тот пожелает, и писать непосредственно ему, минуя всякие инстанции, оказывал ему глубокую доверенность во многих щекотливых случаях.

После первых минут свидания Александр указал Каразину на стул у своего письменного стола и сказал:

– Садитесь, мне нужно побеседовать с вами: вы коснулись в вашей бумаге стольких предметов, что надобно подумать, с чего начать работу.

– Конечно, с образования народного, – отвечал Каразин.

В последовавшей за этим началом продолжительной беседе Каразин объяснил Александру необходимость особого учреждения для заведования народным образованием и полный план целой системы просветительных учреждений. Здесь-то впервые была высказана идея учреждения министерства народного просвещения в России.

В наше время эта идея кажется такой естественной, более того – настолько обязательной, что невозможно даже представить цивилизованное государство без министерства народного просвещения. Совсем иначе обстояло дело 90 лет тому назад, в 1801 году, когда имела место первая встреча Александра с Каразиным. До тех пор отлично обходились без особого ведомства для народного образования. Да это было и понятно, потому что ему нечем было бы и ведать. Учреждение особого ведомства народного просвещения имело смысл только в случае принятия ряда мер по народному образованию, создания ряда просветительных учреждений. А тогдашнее общество весьма мало было озабочено этим предметом. Равнодушие к данному вопросу царило не только в консервативном большинстве общества, но и среди более передовых элементов, не исключая и вышеупомянутых «inseparables», составлявших интимный кружок Александра I. Занятые вопросом о переустройстве высшего управления России в смысле приближения его к более свободным политическим формам, друзья Александра мало думали о вопросах народного просвещения. И вот среди такого-то общества является человек, который говорит Александру, что реформационную работу, которую задумал этот государь, нужно начинать с народного образования. Это было новостью для Александра, и Каразин не мог не заинтересовать его уже одной этой идеей, которая казалась неожиданной и оригинальной. Взгляды Каразина на значение народного образования для того времени были действительно новы и оригинальны, да и для нашего времени их не только нельзя признать устаревшими, а, наоборот, многое в них до сих пор остается в качестве pia desideria.[5] Важность, которую Каразин придавал деятельности государства на пользу народного просвещения, выразилась уже в ответе Александру на вопрос, с чего начать. Позднее, в 1810 году, в письме к доктору Реману, просившему Каразина изложить свое мнение о положении народного образования в России, он выражал свой взгляд на значение народного образования в следующих восторженных и несколько напыщенных, как и всё, что писал Каразин, словах: