Е. Литвинова - Пьер Симон Лаплас. Его жизнь и научная деятельность

• Название: Пьер Симон Лаплас. Его жизнь и научная деятельность
• Автор: Е. Литвинова
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

На другой день, следуя совету Лапласа, я весьма рано отправился в академию и с позволения президента принялся чертить на доске и писать формулы, которые намеревался объяснить на заседании. Монж, явившийся одним из первых, подошел ко мне и заговорил со мной о моей работе. Ясно, что Лаплас предупредил его. В Политехнической школе я принадлежал к числу учеников, наиболее любимых Монжем, и хорошо знал, какое удовольствие могли доставить ему мои успехи. О, какое счастье учиться у таких наставников!

Когда мне разрешено было начать говорить, все геометры, согласно обычаю, разместились около доски. Генерал Бонапарт, только что возвратившийся из Египта, в тот день присутствовал на заседании в качестве члена механической секции. Он пришел то ли вместе с другими, то ли по собственному желанию, считая себя завзятым математиком, то ли по приглашению Монжа, который желал познакомить его с работой бывшего ученика своей любимой Политехнической школы. Генерал Бонапарт заметил: „Мне знакомы эти чертежи“. Я подумал про себя: „Это удивительно; их видел один только Лаплас“. Я был так занят в то время своим делом, что мало думал о военных подвигах Наполеона и нисколько не стеснялся его присутствием. Все мое внимание поглощено было Лагранжем: я бы очень боялся его, если бы не полагался на похвалы и поддержку Лапласа. Благодаря последнему я излагал свободно и, как мне казалось, очень ясно, указывая сущность, цель и результаты своих исследований. Последние обратили общее внимание своей оригинальностью. Все меня поздравляли. Оппонентами моими были граждане Лаплас, Бонапарт и Лакруа. По окончании заседания я пошел с Лапласом к нему обедать. Когда мы пришли, едва я успел раскланяться с госпожой Лаплас, он сказал мне: „Пойдемте-ка на минуту в мой кабинет; мне нужно вам кое-что показать“. В кабинете он вынул ключ из своего кармана, отворил им маленькую конторку, стоявшую налево от камина, и вынул из нее пожелтевшую от времени тетрадь; я взял ее и увидел, что в ней заключаются все задачи Эйлера, решенные мною и притом тем самым способом, который я считал известным одному только мне. Оказалось, что Лаплас давно уже открыл этот способ, но встретился с затруднениями, которые он мне и указал. Великий геометр надеялся преодолеть их когда-нибудь со временем и никому не говорил о своем открытии, ничего не сказал и мне, когда я принес ему свою работу, приняв ее как нечто для него новое.

Трудно выразить, что я пережил и перечувствовал в те минуты; это была живая радость, что я сошелся с ним в своих мыслях, и грусть, что не мне первому принадлежит честь открытия; но все же сердце мое было переполнено чувством живейшей признательности за такую трогательную заботливость обо мне. Лаплас всецело отказался от своего первенства в мою пользу. Разумеется, для него оно было не важно, сущий пустяк сравнительно с другими великими открытиями, которыми он обогатил математику и астрономию. Но ученые обыкновенно нелегко отказываются от своих исследований, как бы незначительны они ни были. Он сообщил мне о своем открытии, дав мне прежде насладиться своими успехами. Если бы это мне было известно до начала заседания, я не мог бы говорить о своем открытии с энтузиазмом. Нравственная деликатность и тонкое благородство великого ученого относились не к науке, не к математику, а к человеку. В награду за это он, вероятно, испытал большое удовольствие при виде моего полного счастья. Так отнесся он ко мне и не иначе относился к другим начинающим математикам. Не знаю, поступил ли бы он так великодушно с равным себе, со своим соперником, но я говорю об отношениях его ко мне.

Влияние Лапласа на успехи физических и математических наук было громадно. Целые полвека все черпали свое знание в его трудах, основывались на них. Но немного осталось в живых из тех, кто знал его лично, кого он вдохновлял своим чарующим умом и направлял своими советами, кто на себе испытал проявления его доброты и привязанности. Нам остается в память его делать другим то, что он делал для нас, и подражать, сколько хватит сил наших, его благородству, которое так отчетливо проявилось в отношении ко мне.

Отдавая должное памяти Лапласа, я поступаю против его желания. Он строго запретил мне говорить о том, чем я обязан был ему в своей молодости. Печатая свой труд, я, по его настоянию, должен был умолчать о его открытии. В отчетах академии он не обмолвился об этом ни одним словом. Но с тех пор прошло столько времени, что мы можем отрешиться от всех временных личных обязательств, и вы меня не осудите за то, что я нарушаю теперь данное мною честное слово для того, чтобы заплатить единственный долг, для которого не существует давности, – это долг благодарности».

Познакомив читателя с воспоминаниями Био о Лапласе, мы постараемся сопоставить их с тем, что нам уже известно о великом астрономе. Во-первых, бросается в глаза знакомая уже читателю черта Лапласа выступать перед читающей публикой не иначе, как с таким законченным изложением мыслей, которое совершенно исключало бы возможность быть непонятым; мы видим, с каким трудом он согласился предоставить в распоряжение Био корректуру своей «Небесной механики». Великодушие и тонкая деликатность Лапласа в отношении к Био не представляет никакого противоречия с тем, что нам уже о нем известно. Лаплас не был злым, недоброжелательным человеком и, несомненно, глубоко любил науку; ко всякому талантливому начинающему ученому он и не мог отнестись иначе. Однако у самого Био, как мы видели, возникал вопрос – поступил ли бы Лаплас с таким же великодушием с равным себе ученым. Очень может быть, что нет. Великий геометр лишен был в своей юности влияния воспитания; отсюда неизбежное противоречие в его поступках. Из правдивого рассказа Араго мы видим, какую зависть возбуждал в Лапласе Лагранж; между тем, из биографии величайшего германского математика Гаусса нам известно, что перед этим гением творец бессмертной «Небесной механики» глубоко преклонялся. Существуют данные, заставляющие нас предполагать, что Лаплас принимал живейшее участие в мельчайших подробностях жизни Гаусса и заботился о его материальном положении, которое нередко бывало очень плохим. Во время вторжения французов в пределы Германии Наполеону были известны заслуги, оказанные астрономии Гауссом. И мы видим, что Наполеон, взяв огромную контрибуцию с обнищавшей Германии, намеревался пожаловать Гауссу 2000 франков. Гаусс в то время был только что назначен директором обсерватории в Геттингене, но жалованья своего еще не получал. Несмотря на это, он, ни на минуту не задумываясь, отказался от подарка врага своего отечества, не желая пользоваться награбленным имуществом своих же сограждан. Узнав об этом, Лаплас написал Гауссу письмо, в котором старался доказать, что деньги, посланные ему Наполеоном, чисто французского происхождения. Может быть, всякого другого Лаплас убедил бы в этом, только не Гаусса, провести которого было невозможно; Гаусс остался при своем. Но все же такое сближение двух великих современников во время жестокой вражды французов и немцев представляет отрадное зрелище; нам приятно видеть, что патриотизм не помешал Лапласу заботиться о Гауссе, и еще приятнее сознавать, что патриотизм воспрепятствовал Гауссу воспользоваться этой заботливостью.

Нам остается сказать несколько слов об отношении к Лапласу Наполеона I. Из всех математиков того времени Лаплас способен был внушить самое большое уважение Наполеону. Нам известно, что Монж был искренне предан Наполеону, но это был человек искренний и наивный. Наполеон говорил: «Монж любит меня, как любовница», – и всегда кокетничал с Монжем. Другое дело сдержанный, осторожный, хитроумный Лаплас. Холодный, расчетливый, стальной ум Лапласа нравился Наполеону. Он находил в нем нечто общее с собою и, как мы видели, при первой возможности сделал Лапласа министром внутренних дел, но затем быстро в нем разочаровался. В области наук Лаплас обнаруживал, как мы сказали, все свойства мудрого правителя, а в практической деятельности ему мудрости не хватало. Наполеон очень скоро заметил это, отнял у него министерство и передал брату своему Люсьену. В своих мемуарах, написанных на острове Св. Елены, вспоминая о Лапласе, Наполеон писал: «Великий астроном грешил тем, что рассматривал жизнь с точки зрения бесконечно малых». Для нас в высшей степени важно и интересно выяснить смысл этих слов Наполеона, отличавшегося, как известно, большою меткостью в суждениях. Наполеон был основательно знаком с высшею математикой, имел вполне точное понятие о бесконечно малых, поэтому приведенные нами слова в его устах не были пустым звуком.

Приведем взгляд Наполеона на ученые труды Лапласа, высказанные им в разное время. 27 вандемьера X года, получив том Небесной механики, генерал Бонапарт написал ее автору: «Первые шесть месяцев, которыми я буду свободно располагать, употреблю на прочтение вашего прекрасного творения». Араго замечает: «Нам кажется, что слова шесть месяцев уничтожают весь характер формальной благодарности и служат доказательством того, что Наполеон понимал трудность предмета».