Елена Сазанович - Всё хоккей

• Название: Всё хоккей
• Автор: Елена Сазанович
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008

Каждый человек хоть раз в жизни да пожелал забыть ЭТО. Неприятный эпизод, обиду, плохого человека, неблаговидный поступок и многое-многое другое. Чтобы в сухом остатке оказалось так, как у героя знаменитой кинокомедии: «тут – помню, а тут – не помню»… Вот и роман Елены Сазанович «Всё хоккей!», журнальный вариант которого увидел свет в недавнем номере литературного альманаха «Подвиг», посвящён не только хоккею. Вернее, не столько хоккею, сколько некоторым особенностям миропонимания, стимулирующим желания/способности забывать всё неприятное.

Именно так и живёт главный герой (и антигерой одновременно) Талик – удачливый и даже талантливый хоккеист, имеющий всё и живущий как бог. Или как полубог, что практически одно и то же. Он идёт по жизни играючи, не совершая ошибок в своём понимании этой жизни. А если и совершая, то нисколько не раскаиваясь из-за таких «пустяков»: «Не я для мира, а мир для меня». Подобной житейской философии его учила мать, ещё с детства: «Жалость… тянет назад. Человек совершеннее растений и животных. И поэтому не должен обращать на них внимания, чтобы не уподобляться им. Но, если человек хочет стать великим, он не должен обращать внимания и на людей». Поэтому сызмальства мать не только учила его индифферентному уму-разуму, но и всячески охраняла от невзгод и неприятностей.

Финал, как и во всех произведениях Елены Сазанович, неожиданный и стремительный. И также традиционно для автора, роман выписан с тонкими, импрессионистскими прорисовками деталей на экспрессивном брейгелевском фоне, где психологизм соседствует с детективными загадками, а герои то и дело меняются местами, характерами, поступками.

---

Я во все глаза уставился на лейтенанта. Ничего не понимая. Он важно покрутил свои усы.

– Понимаешь, рядом со Смирновым сидел матерый бандит, по прозвищу Митяй. Недавно отсидел, но уже успел опять вляпаться по уши по одному делу. А прямых улик пока против него у нас – ноль целых ноль десятых. Эта сволочь даже издевалась над нами, давая свидетельские показания, когда ты маханул в того парня. Вот если бы чуть левее – и этого бандюгу одним махом. Большое бы дело для страны сделал. Может, еще и орден бы получил… История, конечно, неприятная. Но чего не бывает… Да, вот если бы Митяя… Эх, а так теперь работы невпроворот.

После беседы с лейтенантом остался весьма неприятный осадок. Действительно, почему я не попал в какого-то Митяя? А если бы попал? Интересно мучался бы так? Хотя… Откуда мне знать – кто такой Смирнов. Человек без лица, без фамилии, без биографии. И если капнуть поглубже, вдруг мне повезет, вдруг он окажется не намногим лучше Митяя. Вдруг судьба ко мне вновь повернется открытым лицом, и окажется, что я все же сделал доброе дело для общества, случайно избавив его от очередного негодяя… В конце концов, много ли сейчас на свете хороших людей. Не замешанных в грязных делишках. Может он – тайный алкоголик, избивающий до полусмерти жену и детей. Еще лучше, чтобы этот Смирнов занимался подпольным наркобизнесом или торговлей оружием. Неплохо, если бы у него оказалась неприятная рожа, на которой явственно проступили бы все его тайные пороки.

От этих мыслей мне стало намного легче. И я уже с тоской думал о своем брошенном комфортабельном доме. О джакузи. И даже о Диане. Пожалуй, пора возвращаться. Пока же я ютился в однокомнатной квартире, о которой никто на свете не знал. Лишь случайные подружки, которых я приводил сюда в тайне от Дианы. Мне захотелось домой. Но я все же решил сходить на похороны Смирнова, чтобы окончательно успокоить совесть. Я уже был почти уверен на сто, что Смирнов далеко не ангел, в которого попала моя стрела.

Это были первые похороны в жизни, на которых мне пришлось побывать. Ведь я не был даже на похоронах матери. Жизнь словно издевалась надо мной, заставляя сейчас делать то, что я всегда избегал.

Конечно, на похоронах нужно было появиться тайно, чтобы никто меня не узнал. Впрочем, за эти дни я изрядно похудел и оброс щетиной. Помимо всего прочего я нацепил темные очки, купил в секонд-хенде старомодную шляпу и поношенное пальто. Сейчас, в новом обличии я вполне походил на спившегося интеллигента. Узнала бы сейчас меня мама? Нет, конечно, нет. А если и родная мать не узнала бы, то смело можно идти на похороны человека, которого ни разу в жизни не видел. Но жизнь которого уничтожил и который вот-вот может уничтожить мою, уже после своей смерти. Этого нельзя было допустить.

Я шел словно на поединок – с мертвым. И мне обязательно нужно было этот поединок выиграть. Чтобы жить дальше, никогда не оглядываясь назад, на этот трагичный матч.

На улице все таяло. Весна подступала настойчиво и, как всегда, с опозданием. Пока я пробирался между могильными плитами, порядком испачкался. Наконец увидел малочисленную кучку людей, столпившихся у свежевырытой могилы. Я остановился чуть поодаль, наугад выбрав какой-то памятник. И опустил голову, словно пришел к близкому человеку. Но этот маскарад оказался необязателен. На меня никто не обращал внимания, и украдкой можно было спокойно наблюдать за происходящим.

Народу было немного. Женщина, вся в черном, застывшая, словно каменная, и сцепившая перед собой руки. Наверное, жена. Мое сердце учащенно забилось. А рядом еще человек десять родственников или коллег в зимних пальто и шляпах, очень похожих друг на друга, даже одного роста. Вообще пришло до неприличия мало людей. И я даже обиделся за покойного. Хотя все складывалось как нельзя кстати. Пожалуй, его ни слишком любили в жизни, чтобы почтить его смерть.

Лишь один мужчина выделялся среди всех. Он был как-то ярче, выше, что ли, сильнее остальных. И даже одет по-другому. В дорогом длинном пальто. Без шапки. Его светлые волосы то и дело спадали на высокий лоб. Он единственный взял слово.

Я испугался. Мне показалось, что меня сейчас размажут по стенке. Обвинят во всех смертных грехах. И даже хотел заткнуть уши. Но я ошибся. Об убийце не было сказано ни слова. Смерть произошла в результате несчастного случая… Хорошо поставленным низким голосом, словно актер, выступающий сказал дежурные фразы о достоинствах покойного. О том, какой он был добросовестный работник, честный семьянин и просто хороший человек. Вообще, мне все это показалось пустым звуком, игрой. И я даже в душе возликовал. Этот мужчина явно не питал к Смирнову особой симпатии. Значит, у меня был шанс.

– И в конце хочу добавить, – пробасил он и встряхнул своей пышной белой шевелюрой. – Смирнов был моим единственным другом. И останется им навсегда.

Заключительные слова звучали настолько фальшиво, что мне показалось, будто это я выступаю на могиле Саньки Шмырева. Или наоборот. Мне даже подумалось, что сейчас вот-вот послышаться аплодисменты. Вместо аплодисментов раздался громкий плач и стоны. Жену Смирнова подхватили чьи-то руки. А самого Смирнова отправили на вечный покой.

Поднялся сильный ветер. Моя шляпа едва не улетела, я схватил ее двумя руками и уже не поворачивался в сторону похоронной процессии. А бессмысленным взглядом смотрел на чью-то чужую могилу, ничего не видя перед собой. В разболевшуюся голову настойчиво стучала мысль: Неужели это я? Неужели я – виновник этого сборища? Я – виновник, что на земле несвоевременно появился еще один крест? Но этого не может быть!.. Или я сойду с ума, или докажу, что у Смирнова были существенные причины для смерти. В конце концов, вдруг он был болен раком, и я просто облегчил его последние дни?… Я хватался за любую соломинку.

Погруженный в свои мысли, я и не заметил, как все разошлись. Лишь едва повернувшись, увидел одиноко стоящую у могилы вдову. Я не знал, что мне делать. Пора было смываться. Да и вообще лучше поскорее забыть об этой трагической истории. Но я чувствовал, что не смогу, пока не узнаю о Смирнове побольше. Хотя, конечно, не у его жены. А, например, у так называемого друга. Друзья всегда выложат то, что надо.

Я уже собирался ретироваться, как увидел, что вдова направляется прямо ко мне. Мои руки похолодели и еще больше вцепились в шляпу, будто пытаясь прорвать на ней дырки. Она меня узнала. Ну, конечно! Разве можно не узнать человека, который убил ее мужа. Наверняка, она мое лицо изучила наизусть. Я так и не повернул голову в ее сторону и лишь услышал вкрадчивые шаги, уже совсем близко, совсем, еще чуть-чуть.

– Извините, – услышал я сдавленный тихий голос. И не обернулся. – Извините, вы не могли бы мне помочь.

Мне пришлось повернуть голову, и я с трудом поднял глаза. И встретился с ней взглядом.

Я бы никогда не смог определить ее возраст. И никогда бы не смог узнать такую женщину не только в толпе, но и среди трех человек. Женщина без лица. Впрочем, возможно во всем виноваты слезы. Лицо было красным, опухшим и каким-то расплывшимся. Я стоял перед ней, вцепившись двумя руками в шляпу. И смотрел на нее, повернувшись уже лицом к лицу. Совсем близко. Возможно, если бы она меня узнала, мне бы стало легче. Даже если бы она стала рвать на себе волосы. Или на мне.

Но она меня не узнала. Она просто обратился к первому встречному за помощью.

– Извините, – ее голос дрогнул. Казалось, она вот-вот разрыдается. Но она не плакала. – Такой ветер… Так неожиданно. Все ушли. Я не хотела уходить со всеми. Я хотела побыть одна. Но такой ветер. И так неожиданно. И этот крест. Его плохо укрепили. И этот ветер. Мне кажется, он вот-вот упадет. Вы не могли бы мне… Мне помочь.

Я по-прежнему бессмысленным взглядом смотрел на нее, вцепившись в свою шляпу. До меня с трудом доходили ее слова.

– Ах, извините, вы тоже… Вы тоже пережили горе. Я понимаю. Я пойду… Я попрошу еще кого-нибудь. На кладбище всегда есть люди. И живые тоже…

– Не уходите, – я вдруг оторвал руки от шляпы и схватил ее за локоть. Шляпа отлетела в сторону и плавно опустилась на чью-то могилу.

Она резко отдернула руку и пристально на меня посмотрела. Я испугался. Теперь она точно меня узнает. Моя светлая взлохмаченная шевелюра мелькала последние дни в каждой газетенке.

– Вам тоже плохо? – выдавила она. – Я понимаю. Это ваша девушка?

– Какая девушка? – не понял я.

Вдова кивнула на памятник. И, наконец, я его тоже увидел. Мраморный памятник с фотографией. Окаменев, я впился глазами в фотографию. Меня мутило. Ноги подкашивались. Я прошептал побелевшими губами, хотя думал, что говорю про себя.

– Алька.

– Алька, – как эхо повторила за мной женщина. – Необычное имя.

– Да.

Нет! Этого не может быть! Но почему? Кто, Боже, кто так жестоко растасовал карты?! И почему?! И за что?!

– Почему? И за что? Такая молодая. Мой муж погиб тоже таким молодым. И что теперь делать, – Смирнова произнесла это таким обыденным, таким скучным голосом. Но почему-то стало еще страшнее.