Т. Полнер - Дейвид Гаррик. Его жизнь и сценическая деятельность

• Название: Дейвид Гаррик. Его жизнь и сценическая деятельность
• Автор: Т. Полнер
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

Наконец 27 апреля 1765 года Гаррик был снова в Лондоне. Друзья его работали усердно и, зная, вероятно, затаенные желания артиста, не хотели и слышать о его уходе со сцены. Гаррик, однако, кокетничал и уверял, что играть больше никогда не будет. Тогда на него подействовали через короля, который любезно просил актера доставить ему еще раз возможность посмотреть его на сцене. Конечно, Гаррик не мог отвечать отказом на такое лестное приглашение, и его имя появилось на афише. Артист выступил «по желанию короля» в «Много шума из ничего». Вероятно, сердце его сильно билось, когда он снова появился на подмостках: этот спектакль решал всю его будущую судьбу. Но напрасно Гаррик боялся: театр был набит сверху донизу, и успех был громаден. С этих пор и до конца своей сценической карьеры он пользовался неизменным расположением публики, и одно имя его по-прежнему наполняло зрителями театр. Между тем он готовил к постановке новую свою пьесу «Тайный брак». Англичане включают ее в число немногих драматических произведений XVIII века, достойных внимания потомства, и в области комедии ставят имя Гаррика почти наряду с Голдсмитом и Шериданом.

Джонсону в минуты раздражения случалось говорить, что «Дейви в своем роде забавный малый, но он не поэт и не ученый». Это мнение, сильно обижавшее артиста, так как он с особенным уважением относился к своему бывшему учителю, в сущности было вполне справедливо. Гаррик был несомненно человеком талантливым, и эта талантливость сказывалась во всем, к чему он прикасался. Поэтому его поэтические произведения читались в свое время не без удовольствия (ода на смерть Пельгэма, например, выдержала за шесть недель 4 издания), а пьесы имели серьезный и продолжительный успех. Он совершенно свободно владел стихом, был остроумен, знал сцену, как никто, и прочел на своем веку столько драматических произведений, что громадный запас типов, сюжетов, отдельных сцен и метких замечаний всегда был у него наготове. Но этим и исчерпываются его данные как писателя: литературного таланта в строгом смысле слова у него не было. Он не дал ни одного вполне нового типа, и ни одно из его произведений не пережило XVIII века. Насколько сценическая его деятельность отличалась оригинальностью и глубиною концепции, правдою и простотою выполнения, настолько же писательская – носит следы поверхностности, чужого влияния – преимущественно французского – и некоторой искусственности. Все силы его таланта ушли на сценическое дело, и немногое он мог уделить литературе. Да и кроме того: когда было писать Гаррику? Он был не только актером, но и антрепренером самого большого театра в Лондоне; светские вкусы влекли его в клубы и модные гостиные, где он блистал, может быть, еще больше, чем на сцене… Урывками и между прочим мог он хвататься за перо, чтобы приспособить французскую пьесу, написать свой собственный небольшой фарс или настрочить пролог. Поэтому-то ничего глубокого и оригинального не удалось создать Гаррику. «Тайный брак» так же ординарен, как и все другие пьесы, помещенные в собрании его драматических произведений. Маловероятный, совершенно условный сюжет, старые типы, истрепанные и потертые от частого употребления, и некоторая растянутость – вот отрицательные свойства комедии Гаррика. Но я думаю, что в глазах не очень взыскательных современников все это искупалось легким жизненным диалогом, часто блестящим и остроумным, искусным развитием несложного плана и тем добродушным юмором, которым полны все создания артиста. Вообще, эта пьеса не лучше и не хуже массы других комедий XVIII века, характеристику которых читатель найдет у Тэна.

Но были другого рода произведения, в которых Гаррик действительно не уступал почти никому из своих современников. Я говорю о более легком жанре: прологах, эпилогах, салонных стихотворениях и эпиграммах. Он умел быстро, на лету схватывать всю «внешность» предмета, не стараясь проникнуть внутрь его, и с помощью остроумия и своих разнообразных, хотя и поверхностных, знаний немедленно находил для своего впечатления самый подходящий образ. Пролог он мог написать в какие-нибудь полтора часа, и пролог настолько бойкий и блестящий, что он казался даже талантливым. Модные стихи писали тогда решительно все, и для светского человека невозможно было не уметь сказать при случае удачного экспромта. Поуп в начале столетия достиг решительной виртуозности в этих двух жанрах, и, конечно, Гаррик даже не приближался к нему. Но среди современников артист блистал своими мелкими стихотворениями. Лучше всего удавались у него, однако, эпиграммы, и по меткости, краткости и силе они не оставляют желать лучшего. Но его «экспромты» не всегда сочинялись сразу, тут же, и часто обдумывались за несколько месяцев: артист не довольствовался своим собственным блеском и усиленно старался увеличить его разными маленькими хитростями. Особенное же пристрастие чувствовал он к письмам. Вообще, тогда любили и умели вести умную и изящную переписку. А Гаррик, как большинство мягких и добрых людей, хватался за бумагу каждый раз, когда ему нужно было сказать что-нибудь неприятное. Таким образом, его переписка состояла не только из дружеских, но и деловых посланий. «Написать хорошее письмо» было его страстью, и действительно, в этой области он дошел до редкого совершенства. Гаррик был всегда очень аккуратен и не только хранил все полученные письма, но и снимал копии со своих; таким образом получилась та громадная «Переписка» знаменитого артиста, которую издал в двух больших томах in quarto мистер Боден в 1832 году.

За время пребывания Гаррика в чужих краях актеры театра Ковент-Гарден основали фонд для вспомоществования престарелым и бедствующим артистам. Гаррик был возмущен до глубины души, что ему не было сделано по этому поводу никаких предложений. Дело в том, что он уже давно лелеял эту мысль и, конечно, своим влиянием дал бы обществу необходимые средства и протекцию. Но это была одна из «штук», которой добрые товарищи хотели уязвить своего знаменитого собрата. Немедленно он основал такое же общество для артистов Друри-Лейна и всю свою жизнь самым серьезным образом заботился о его процветании. Каждый год он играл для увеличения фонда, пожертвовал в кассу общества в разное время до 50 тысяч рублей, подарил ему два дома (но потом по просьбе администрации заменил их денежным эквивалентом), играл свой последний спектакль в пользу «недостаточных» артистов и по духовному завещанию снова оставил им два выкупленных дома.

В его же отсутствие Рейнольдс, знаменитый художник, добрый и умный человек, сохранивший дружбу с Гарриком до конца его жизни, основал клуб, который впоследствии получил название «Литературного». В него вошли первоначально 9 членов, все друзья или близкие знакомые Гаррика. Приятели собирались по пятницам в таверне, скромно ужинали, вели литературные беседы и расходились между 11 и 12 часами. Нет ничего удивительного, что Гаррик, узнав от Рейнольдса об этом клубе, воскликнул: «Мне это очень нравится… я запишусь к вам!..» Но доктора Джонсона возмутили эти слова. «Он запишется к нам?.. – закричал старик. – Но примем ли мы его? Первый вельможа Англии не имеет права говорить с нами таким языком!..» Позднее он заявил своей приятельнице миссис Трель, что положит Дейвиду черный шар, если тот вздумает баллотироваться. А так как Гаррик знал, что, по уставу клуба, избрание нового члена должно было происходить с единогласного одобрения, то он воздержался на время от баллотировки. Понятно, что его волновало и мучило такое отношение Джонсона. Впрочем, в 1774 году, когда Гаррик был официально предложен в члены клуба, его старый учитель отнесся очень сочувственно к этому избранию, а после смерти знаменитого артиста требовал, чтобы на его место в течение года, по крайней мере, никто не баллотировался, ибо он находил, что ни один человек не может заменить своим обществом Гаррика.

Между тем время шло и уносило с собою близких людей артиста одного за другим: еще в 1764 году умер Хогарт, знаменитейший художник Англии, и Гаррик почтил его память известною эпитафией. За ним, в 1765 году, последовали Сиббер и Джеймс Куин; последний давно уже оставил сцену и проживал на покое в Бате. Они были соперниками с Гарриком, и официально-холодные отношения, казалось, навсегда останутся между ними. Но однажды они встретились в знакомом доме и случайно остались вдвоем… делить им больше было нечего, так как Куин давно уже оставил сцену, поэтому он решился прервать молчание. Старик знал, чем можно было скорее всего тронуть собеседника, и, подойдя к нему, мягким и ласковым голосом спросил о здоровье миссис Гаррик. С этих пор они сделались самыми интимными друзьями. За Куином следовала миссис Причард, лучшая леди Макбет и незаменимая Беатриче («Много шума из ничего»). Клайв тоже покинула Гаррика, уйдя со сцены и поселившись в окрестностях Лондона. Таким образом, редела все больше и больше та фаланга знаменитых артистов, которую создала антреприза Гаррика. Его окружали теперь новички – люди другого закала и других талантов. Плата актерам страшно повысилась, претензии их тоже, а добросовестного отношения к делу замечалось все меньше и меньше. Сам он уже старился и уставал вечно волноваться, ссориться и бороться. Его неотразимо влекла к себе спокойная жизнь зажиточного английского джентльмена, общество по-прежнему любимой жены, богатая библиотека и высший свет, куда он всю жизнь старательно прокладывал себе дорогу. И действительно, на последних годах его деятельности заметна уже печать усталости: дела театра интересуют его меньше, реже он вникает в закулисные дрязги, актеры распускаются, и затруднения растут все больше и больше. Ко всему этому присоединилась глупая выходка какого-то джентльмена, который держал пари о его возрасте и решил печатно предложить вопрос, сколько ему лет. Вообще, намеки на старость, грубые и решительные, стали время от времени появляться в газетах и памфлетах: враги его наконец нашли преступление, в котором с полным правом могли обвинять знаменитого артиста.