Николай Суханов - Записки о революции

• Название: Записки о революции
• Автор: Николай Суханов
• Жанр: История

Несмотря на субъективность, обусловленную политическими взглядами автора, стоявшего на меньшевистских позициях, «Записки о революции» Н.Н.Суханова давно признаны ценным источником по истории революционного движения в Петрограде в 1917 году.

Мемуары помимо описания масштабных событий содержат малоизвестные факты о закулисных сторонах деятельности мелкобуржуазных партий, остроумные характеристики политических деятелей, любопытные наблюдения о быте, нравах психологии людей того времени.

Издание рассчитано на всех, кто интересуется историей России.

---

В конце концов все реальные расчеты мятежников могли теперь строиться на одном только 3-м казачьем корпусе, который шел на Петербург… Как мы знаем, корпус должен был расположиться в окрестностях столицы еще к вечеру 27-го. Такие директивы были даны командиру Крымову. Но они не были выполнены. Почему? Корнилов «показывает»: «С Крымовым была прервана связь, и он не мог получить моих последних указаний…» Но эта связь была прервана позже, только ночью на 28-е. Очевидно, Крымов запоздал в силу каких-нибудь технических препятствий. В частности, головная Дикая дивизия застряла на узловой станции Дно в мистическом пункте, где некогда застрял и Николай II, чтобы пойти ко дну после телеграфного разговора с Родзянкой, некогда описанного мной.

С утра 28-го корниловские эшелоны стали прибывать к городу Луге. Всего прибыло 8 эшелонов во главе с самим Крымовым. Войска заняли город, центральные учреждения, помещения Совета; но везде был порядок и спокойствие. Сопротивления не было оказано. Совет не показывался. Крымову тут нечего было делать. Но дальше ехать было нельзя, так как путь был разобран.

Прибывшие части перемешались с лужским гарнизоном. Местные партийные и советские элементы немедленно развили широчайшую агитацию среди корниловцев, а Крымов, не имея связи со Ставкой, колебался ликвидировать их и начать по личному почину серьезную политику ежовых рукавиц. Среди бездействия и агитации корниловские казаки, естественно, начали разлагаться. И подход к ним оказался довольно прост.

Само собой разумеется, что командиры поскольку подготовляли их к походу, постольку ссылались на начавшиеся в Петербурге бунты немецких агентов-большевиков. У советских же агитаторов были в руках документы, что 3-й корпус мятежник-генерал ведет против законной власти, а никаких бунтов в Петербурге нет. Полнейшая смута среди корниловцев была неизбежна. Могли помочь решительные действия, чтобы некогда было думать. Но для этого не было директив.

Местные советские власти стали быстро поднимать голову. Часов около восьми вечера собрался местный Исполнительный Комитет с участием делегатов воинских частей. Выяснилось, что на пути к Луге находится еще несколько эшелонов. Было решено остановить их во что бы то ни стало, хотя бы открыв сражение. Теперь ликвидировать Лужский Совет и гарнизон было уже поздно. При помощи наличных эшелонов это было уже невозможно… Крымов был в довольно нелепом положении.

Утром же 28-го со станции Дно по другой дороге вышли эшелоны Дикой дивизии. В четыре часа дня два эшелона подошли к 42-й версте от Петербурга, где был разобран путь и опрокинуты вагоны с дровами и лесом. Из корниловского поезда вышел небольшой отряд на разведку. С другой стороны им навстречу вышла особая делегация из мусульман и кавказцев, специально посланная ЦИК для воздействия на своих земляков из Дикой дивизии. Делегаты предложили отвести их к эшелонам. Отряд охотно согласился, дав честное слово насчет неприкосновенности парламентеров. Дорогой успели объясниться – все на ту же простую тему… Вышедшая группа корниловских офицеров, однако, не пропустила делегацию к эшелонам. После долгих и бурных пререканий, уже в десятом часу, делегатам пришлось уехать обратно. Но уже было достаточно сделано для разложения отряда: «дикие» были осведомлены о действительном положении дел… Потом они рассказывали, под каким соусом их вели на Петербург; сначала им объявили, что их переводят севернее Риги для обороны от немцев; после Дна их уверили, что в Петербурге происходит большевистская резня и надо сейчас же унять этих изменников и предателей, а для большей убедительности неподалеку от Дна в эшелон была брошена провокаторская бомба, которая подняла настроение… Но настроение легко спадало от простой информации. За 28 августа, пока Милюков, Корнилов и Трубецкой уверяли, что в их руках вся реальная сила, эта реальная сила, в виде изолированного корпуса, уже трещала по всем швам.

Вечером 28-го Корнилову были заграждены уже все пути не только разрушением железных дорог, но и живой силой. Гарнизоны всех близлежащих городов – Гатчины, Павловска, Царского, Красного, поставленные под ружье, были развернуты боевым фронтом около железнодорожных линий и шоссейных путей. Вокруг Петербурга расположились части столичного гарнизона, перемешанные с рабочей Красной гвардией. Для усиления их Военно-революционный комитет вызвал некоторые части из Финляндии, и они прибыли моментально. Я сам был свидетелем их нашествия у Финляндского вокзала и смешался с солдатской толпой: часть их, как будто бы меньшая, сознательно шла на защиту революции; часть, с деловым, привычным видом исполняла, не рассуждая и не вникая, полученный приказ. В меньшинстве были сознательные пролетарии, в большинстве корявые, неуклюжие деревенские парни, но меньшинство служило достаточным цементом для всей армии.

Окрестности Петербурга были превращены в огромный лагерь. Полки объезжали комиссары Смольного. А среди них был… селянский министр Чернов, произносивший речи от имени всего крестьянства и выпустивший с разрешения крестьянского ЦИК шумное воззвание от своего собственного имени. Воззвание было выдержано в стиле Керенского по адресу самого автора («Я ваш министр, ваш избранник, которому вы верите, говорю вам» и т. д.) и было выдержано в самых лояльно-рекламных тонах по адресу Временного правительства.

В недрах самого Петербурга шла неустанная, кипучая работа – весь день и ночь. на окраинах шло вооружение рабочих… Откуда брать оружие? Отовсюду, где оно есть. О юридических нормах никто не спрашивал. Совершенно достаточно было того, что вооружение шло планомерно, под руководством органов Военно-революционного комитета. В частности, немало оружия нашлось бы на Путиловском заводе, который предоставил его целиком Смольному для вооружения красногвардейских масс. Официальная власть в главном штабе около корниловца Савинкова ворчала, фыркала, негодовала, выходила из себя. Но это не имело значения. Было совсем не до нее… Ни малейших эксцессов в Петербурге не наблюдалось.

А в общем было совершенно ясно, что, несмотря на наличие Зимнего дворца среди революционного лагеря, часы Корнилова сочтены.

Ранним вечером 28-го я ехал в новожизненском автомобиле в Смольный вместе с издателем этой книги Гржебиным, тогда обслуживавшим финансирование нашей газеты. Не помню, что именно ему нужно было устроить для «Новой жизни» в правительстве. Но Гржебин был, во всяком случае, расстроен до крайности. Он ехал прямо из типографии суворинского «Нового времени», где мы печатались и где нас терпели с трудом, грозя ежедневно нарушением контракта.

Сейчас Гржебин застал суворинскую администрацию в полнейшем торжестве по случаю нашествия Корнилова и обеспеченных его успехов. А в частности, там говорили: придет Корнилов, водворит новые порядки, «Новая жизнь», конечно, будет закрыта, и сохранять с ней контракт уже, конечно, не будет никаких оснований. И без того сколько времени пришлось на своей груди отогревать змею, проскользнувшую в их обитель каким-то способом! Это означало, что «Новая жизнь» должна оказаться «на улице». Другой подходящей типографии нет в Петербурге. Мы должны будем погибнуть, если даже будущая власть со временем согласится на наше существование.

Гржебин был расстроен до крайности, сидел как на иголках, требовал от меня сочувствия и разъяснений: как же нам теперь быть?.. Но я ничем не мог отвечать ему, кроме как веселым смехом.

– Бросьте, забудьте, – говорил я ему. – Вы лучше посмотрите, как замечательно интересно вокруг! Никаким Корниловым не видеть Петербурга, как своих ушей. Вашим нововременцам вы бы сказали, что теперь-то революция и двинута вперед. А в суворинской типографии теперь, пожалуй, будет действительно просторнее. Только закрыта будет не «Новая жизнь», а «Новое время». Отлично! Мы теперь выберем для себя любые машины…

Гржебин, человек из потустороннего мира, мрачно слушал, не веря, тоскуя и качая головой.

– Вы, конечно, говорите пустяки и невероятные вещи, – проговорил он наконец. – Но если что-нибудь из того, что вы говорите, случится, то вы – гениальный человек… Скажите, – прибавил он. помолчав, – что подарить вам, если это действительно случится?..

Увы! Решительно никакой гениальности не требовалось для того, чтобы видеть очевидное для всякого наблюдателя из нашего, из смольного мира. Вся картина событий, взятая в целом, говорила сама за себя…

Что в ней было на первом плане?

На первом плане было то, что было давно утрачено революцией, чего в ней не было уже много месяцев к великому ее ущербу. Это был единый демократический фронт против объединенной буржуазии. В корниловщину – на один только момент – он был восстановлен. Пропасть между пролетарским авангардом и мелкобуржуазной демократией была засыпана Корниловым. Меньшевистско-эсеровская армия – какая ни на есть – оторвалась от плутократии и спаялась для борьбы против нее с пролетариатом, бросив где-то в лабиринте Зимнего дворца своих официальных вождей… Единый демократический фронт был восстановлен, и этим сказано все. Стало быть, легкая, почти безболезненная победа обеспечена. А «выступление» Корнилова при таких условиях могло только развязать спутанные силы революции и бросить ее далеко вперед.