Берта Порозовская - Мартин Лютер. Его жизнь и реформаторская деятельность

• Название: Мартин Лютер. Его жизнь и реформаторская деятельность
• Автор: Берта Порозовская
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

Пять дней продолжался спор на эту тему, но, конечно, без всякого результата. Другие прения, касавшиеся чистилища, отпущения и покаяния, после этого имели лишь второстепенное значение. 15 июля диспут прекратился, так как герцогу понадобилась зала для приема гостей. Решено было, что протоколы заседаний будут переданы для произнесения приговора Эрфуртскому и Парижскому университетам. Ни тот, ни другой, впрочем, не исполнили этой задачи.

Итак, Лейпцигский диспут не только не привел к соглашению, но вырыл непроходимую пропасть между обеими сторонами. Лютер окончательно оставил церковную почву. Признав открыто Св. Писание единственным авторитетом, он этим самым отпал от церкви.

Приверженцы папы, уверенные в том, что Лютер окончательно погубил себя в общественном мнении, праздновали победу. Экка везде чествовали как победителя. Лютер и сам был недоволен результатами диспута. Он говорил, что в Лейпциге время было напрасно потрачено, что Экк и лейпцигские теологи заботились лишь о внешней победе, а не о торжестве истины. Особенно он был недоволен тем, что на диспуте мало говорили о самом важном пункте его учения – об оправдании верой.

Как бы то ни было, решительное слово было сказано, и Лютер не думал брать его назад. В изданном им отчете о диспуте он повторял все свои заявления, сделанные в пылу спора, с еще большей настойчивостью. Вообще, с этого времени Лютер идет по новому пути уже без всяких колебаний, хотя и знает, что Рим не оставит его в покое, и готов при первом требовании курфюрста отправиться в изгнание – в Париж или к чехам. Вся страстность его натуры, вся могучая энергия, которые раньше были обращены на борьбу с внутренним врагом, с собственными греховными наклонностями, теперь обратились на борьбу с врагом внешним, с его прежними кумирами. Не довольствуясь пропагандой своих идей в проповедях и лекциях, он проявляет с этих пор поразительную литературную деятельность. Сочинение за сочинением – то на латинском, то на немецком языке – выходят из-под его пера. Большинство из них полемического характера, ответы на новые нападения из римского лагеря. В этих произведениях, особенно в немецких, сказывался громадный писательский талант, поразительное умение владеть словом, но вместе с тем с особенной силой сказался тот свойственный Лютеру полемический задор, та несдержанность в выражениях, которую, как мы видели, осуждал в нем уже Мозеллан. Правда, и противники его не отличались умеренностью. Литературная полемика в те времена редко обходилась без ругани, но Лютер в этом отношении превзошел всех. Он сам сознавал в себе этот недостаток и оправдывал его своей горячностью.

“Не могу, – пишет он Спалатину, – отрицать, что я более резок, чем следует, но ведь мои противники отлично знают это – зачем же они дразнят собаку?.. Оттого-то я и неохотно выступаю на арену, но чем мне это неприятнее, тем более я увлекаюсь против своего желания, и это по милости гнуснейших обвинений, которые они возводят на меня и слово Божие. Что ты думаешь о Христе? Разве Он сквернословил, когда называл иудеев прелюбодеями и змеиным отродьем, ханжами, детьми дьявола? Или апостол Павел, называвший их собаками, соблазнителями и т.п.? Почему же Павел не прибегает к лести, чтобы обратить ложного пророка, а мечет громы?”...

О смутах, о гибельном расколе в церкви, которые могут возникнуть благодаря его пропаганде, он более не думает. Напрасно Лютера при дворе стараются удержать от новых шагов. Всякий раз, когда Спалатин именем курфюрста просит его не печатать нового воинственного сочинения, он получает в ответ, что уже поздно, что корректурные листы уже отпечатаны и разошлись по рукам. Монах в реформаторе замолк: Лютер не останавливается более ни пред какими последствиями. “Заклинаю тебя, – отвечает он на опасения Спалатина, – если ты предан Евангелию, то не должен думать, будто можно вести его дело без смут, соблазнов и возмущения. Нельзя сделать из меча – перо, из войны – мир. Слово Божие – это меч, война, разрушение, соблазн, гибель, яд”...

Тон, как видим, совершенно новый. И причину его следует искать не в одном только внутреннем освобождении Лютера от сдерживающих его уз. Дело в том, что, когда реформатор заговорил этим новым языком, он имел уже союзников, с которыми мог спокойно ожидать громов римского престола.

Глава IV. Лютер – реформатор Германии

“Я был один и лишь по неосторожности вовлечен в это дело”, – писал Лютер о том времени, когда он вступил в борьбу с Тецелем. Не прошло, однако, и двух лет, и декорация совершенно переменилась. Теперь Лютер не был уже один на арене борьбы: за него и его дело стояла целая толпа ученых и богословов. Многочисленные типографские станки были заняты печатанием произведений его сторонников, распространявших идеи Лютера и прославлявших его на разные лады. Его собственные латинские сочинения немедленно переводились на немецкий язык, а о сочинениях, написанных им прямо для народа, по-немецки, и говорить нечего – они были нарасхват и обогащали книгопродавцев. Воодушевление нации все росло по мере того, как Лютер приближался к разрыву с Римом, и увлекало его самого в своем неудержимом потоке.

Особенно важное значение имело для Лютера его сближение с гуманистами. Вначале, когда только появились его тезисы, последние отнеслись к ним довольно индифферентно. Один из наиболее видных представителей гуманизма, Гуттен, отозвался о споре Лютера с Тецелем так же, как Лев X: он назвал его ссорой двух монахов и выразил желание, чтобы обе враждующие стороны взаимно перегрызли друг друга. Вообще, религиозно-догматическая точка зрения, на которой стоял Лютер, была чужда этим свободомыслящим людям. Да и само учение Лютера о несвободе воли, об испорченности человеческой натуры шло вразрез с гуманистическим миросозерцанием, которое явилось плодом изучения классической древности и в котором как будто возродились идеалы гордого, свободолюбивого и уверенного в своих силах языческого мира.

Однако мало-помалу гуманисты поняли, куда ведет протест виттенбергского монаха, и один за другим стали переходить на его сторону. Одним из первых, заинтересовавшихся новым учением, был молодой, только что приглашенный в Виттенберг на кафедру древних языков Филипп Меланхтон, сделавшийся скоро главным сподвижником реформатора, а после его смерти – преемником и продолжателем. Несмотря на свою молодость, Меланхтон слыл уже одним из главных светил гуманизма. Это был блестящий, необыкновенно рано развившийся ум. Уже в 12 лет он поступил в Гейдельбергский университет, в 14 имел степень бакалавра. В 1512 году Рейхлин, принявший под свое покровительство рано осиротевшего и приходившегося ему родственником мальчика, отправил его в Тюбинген, где было много выдающихся ученых. Здесь Меланхтон проходил одновременно курсы теологии, медицины и юриспруденции; не было такой отрасли знания, которой бы он не интересовался. В 1514 году 17 лет от роду, он был уже доктором философии и читал лекции, привлекавшие слушателей, а в 21 год был приглашен Фридрихом Мудрым в Виттенберг на вакантную тогда кафедру древних языков. Первое впечатление, произведенное Меланхтоном на своих коллег, было невыгодное и совершенно не соответствовало ожиданиям. Профессора увидели пред собой совсем еще молодого человека, который казался даже моложе своих лет, маленького, тщедушного, невзрачной наружности, робкого и с виду совершенно ничтожного. Но зато, когда спустя четыре дня (29 августа 1518 года) этот невзрачный юноша прочел, в присутствии всего университета, свою первую вступительную лекцию, в которой излагал программу гуманистического образования, все были поражены. В короткое время “маленький грек”, как прозвал его Лютер, сделался самым популярным профессором; слава его привлекала в Виттенберг студентов со всех концов Европы, так что иногда в аудитории его набиралось до двух тысяч человек. Его лекции греческого языка, в которых он объяснял Гомера и послания апостола Павла, посещались даже многими профессорами, в том числе и Лютером, отзывавшимся о нем с непритворным восхищением. Со своей стороны, Меланхтон скоро увлекся учением реформатора и много содействовал его распространению. Особенно сблизил их Лейпцигский диспут, на котором присутствовал и Меланхтон. Между ними весьма скоро завязались самые дружеские отношения, не прекращавшиеся до самой смерти Лютера, несмотря на все различие их характеров и темпераментов. И действительно, трудно представить себе людей, более непохожих друг на друга, чем Лютер и его alter ego. Один – весь порыв, непосредственность, смелость и настойчивость, доходящая подчас до слепого упрямства. Другой – мягкий, кроткий, сдержанный и уступчивый. Но это различие характеров, быть может, больше всего и скрепляло их дружбу, так как оба прекрасно дополняли друг друга. Лютер одушевлял Меланхтона, внушал ему больше уверенности и энергии; Меланхтон сдерживал горячность Лютера, сглаживал его шероховатости. Для реформатора он был незаменимым сотрудником. Не будучи сам выдающимся теологом, Меланхтон мог предоставить к услугам своего друга свою обширную эрудицию гуманиста, свой более изящный латинский стиль и – что всего важнее – свой систематизирующий ум, благодаря которому он стал первым систематиком протестантизма. Лютер метко охарактеризовал свою роль и роль своего главного сподвижника в деле реформы: “Мне самому приходится выдергивать пни и колоды, обрывать шипы, осушать трясины; я – грубый дровосек, прокладывающий дорогу, но мейстер Филипп работает чистенько и тихонько, обрабатывает и насаждает, сеет и орошает, ибо Бог щедро одарил его”.