Павел Ковалевский - Наполеон I и его гений

• Название: Наполеон I и его гений
• Автор: Павел Ковалевский
• Издательство: Терра
• Жанр: Психология
• Год: 1995
• ISBN: 5-300-00096-5, 5-300-00094-9

Ковалевский Павел Иванович (1850–1930). Профессор психиатрии (1879–1894). Ректор Варшавского университета (1894). Написал ряд книг по невропатологии и психологии исторических лиц: Петра Великого, Иоанна Грозного и других. Первый определил прогрессивный паралич у В. И. Ленина. Скончался в Бельгии.

Личность Наполеона была настолько многогранна и интересна, что ее исследованием занимались даже психиатры. Свой психиатрический эскиз П. И. Ковалевский назвал «Наполеон I и его гений».

---

Мюрат, принц Евгений и Бертье умоляют его на коленях уйти, но Наполеон стоит на своем и остается на месте. В это время раздается крик: “Кремль горит!” Император уходит. Он проходит по узкой улице, в дыму, среди искр и головешек, по земле, устланной горящими предметами и потрескавшейся от жара, под небом, заволокшимся дымом и пламенем. Всюду огонь, огонь и огонь!.. На другой день все тот же пожар, пожар и дальше. Наполеон невольно промолвил: “Это предсказывает нам большие бедствия…”

Чего же достиг Наполеон, заняв Москву? Ровно ничего. Он был в Москве и не видал москвичей. Он был в России и не видел русских. Все они куда-то ушли. Ему не с кем было вести даже переговоров. Кроме остатков от пожара, ему нечего было взять с Москвы и России. Положение более чем отчаянное. Что ему делать с Москвой и Россией? Он жил на земле, но не видел людей. Прийти за много тысяч верст, провести несметную армию и теперь остаться ни с чем… Положение почти глупое. Наполеон ждал неделю, другую, третью… Никого и ничего… С тоской он предался обжорству, кутежу и разврату… но это мало помогало его нравственному гнету. Явилась бессонница, и он целые ночи проводил в беседах с Дарго. “Отступить – значит признать себя побежденным. Возможно, что мой первый шаг назад может повлечь за собой целый ряд неудачных и гибельных войн. Раз сделал ошибку – нужно упорствовать, одно лишь это может ободрить”.

Фантазируя в безделье, Наполеон издал декрет об уничтожении крепостного права, о восстановлении татарского царства на Волге, о провозглашении себя польским королем, отделении западной России, восстановлении смоленского княжества и т. д., и т. д. Груды фальшивых бумажных денег ввозятся в Россию, но и это не оказывает никакого влияния. Наполеон омрачен, угнетен и впадает в отчаяние.

Он пишет Александру: “Я хочу мира, – мне нужен мир, он мне необходим, – спасите только честь”. Но Кутузов не пропускает посланного к императору.

Однако пришлось возвращаться назад без всякого выигрыша, без всякой прибыли, со страшными потерями, полным расстройством, крайним унижением и невероятным позором. Трудно представить себе, как Наполеон пережил этот момент.

Но как отступать? Русская армия, отступая перед неприятелем, делала это не страха ради, а осмысленно, в порядке, с определенною целью, завлекая неприятеля и губя его бескормицею и собственною беспорядочностью. Вместе с тем она загораживала все пути, где бы неприятель мог воспользоваться плодами и дарами русской житницы. Волей-неволей приходилось возвращаться по старой дороге, усеянной уже десятками тысяч трупов, жертв голода, бескормицы и беспорядочности.

“Наполеон созвал военный совет. Мюрат, как и всегда, предлагал начать бой, Бессиер отклонял от этого Наполеона, который и решился начать отступление. Даву полагал двинуться ближайшим путем через Медынь и Смоленск, в плодородную страну по новой дороге, благодатной, пищеобильной, в деревни еще спокойные”. Но вследствие известия о небольшой стычке с казаками и благодаря полному разногласию своих генералов Наполеон решился двинуться по можайской дороге, т. е. по северной дороге, и это решение было для него столь тяжело, что, отдавая это приказание, он упал в обморок”

(Пеэр, 629).

Ужасы отступления французской армии, а также гибель войск от голода, холода, на переправах, от нападения казаков и крестьян – не поддаются описанию.

“Евреи, обогатившись при французской армии, оставив у себя больных и раненых, грабили их, выбрасывая голых и умирающих через окна на лютый мороз, на улицу, где жиденята били и толкали ногами победителей Европы… Этим путем они, должно быть, хотели загладить в глазах русских свое раболепство перед французами-победителями”

(Пеэр, 643).

Сегюр говорит следующее: “Солдаты без пищи и теплой одежды шли дрожа от холода; если, изнемогая от усталости, они падали, то снег покрывал их моментально и только по маленькому бугорку можно было узнать их присутствие. Вся дорога была покрыта такими бугорками, как на кладбище. Самые хладнокровные и равнодушные с ужасом глядели на эти бугры и, отвернувшись, быстро проходили мимо. Но впереди них, вокруг них – всюду снег, взгляд теряется в этой бесконечной равнине”. Каждый шел сам по себе, говорит Соанье, ни малейшей человечности солдаты не выказывали друг к другу; никто не протянул бы руку помощи даже своему родному брату. За ночь снег настолько засыпал бивуаки, что место расположения их можно было узнать только по трупам солдат и лошадей…

С этими несчастными, голодными, оборванными, изнуренными и изможденными шел их император, угнетенный, подавленный и больной, неся на себе кару своей несчастной неосмотрительности.

“Все обгоняли Наполеона, все видели, как он шел пешком с палкой в руках, видно было, что движение это было для него затруднительно, и он останавливался каждые четверть часа, казалось, он не в силах был покинуть своих несчастных товарищей по оружию”

(Сегюр).

Французская армия гибла беспощадно. Из полумиллионного состава теперь осталось всего 15–20 тысяч. Весть о гибели армии дошла до Парижа. Наполеону нечего было делать в армии. Ему нужно было спешить в Париж спасать себя и империю. В Сморгони Наполеон издал следующий бюллетень: “Лошади кавалерии, артиллерии и обоза падали тысячами”. Об убыли людей не говорилось ничего, но многое могло быть читано между строк: “Те, кого природа создала более совершенными, сохранили свою обычную бодрость духа и энергию и в новых опасностях видели лишь повод к новой славе”. Но лучше всего было окончание бюллетеня: “Состояние здоровья его величества, императора и короля, лучше, чем когда-либо…”

Шестого ноября Наполеон созвал маршалов, объявил им о своем отъезде в Париж и благодарил их за доблестную службу. Главнокомандующим он оставил Мюрата, а с собою взял Дюрана, Коленкура, Лобау и Рустана.

Во время отсутствия Наполеона в Париже произошло событие, которое едва не произвело государственного переворота. Генерал Мале решил воспользоваться отсутствием Наполеона, произвести замешательство и стать во главе правления. Генерал Мале был ярым республиканцем и вместе с тем был душевнобольным и параноиком, из-за чего он содержался в заведении для душевнобольных. 23 ноября, пользуясь слабостью надзора, он бежал из больницы и направился к казармам Попинкур. Здесь, при помощи подложных документов, он убедил генерала Ламота в том, что Наполеон умер 7 октября в Москве и что сенат, собравшийся ночью, провозгласил республику. Вместе с Ламотом он отправился в крепость, где освободил генералов Лагория и Гидала, заключенных там за сношения с Англией. Рядом с этим они арестовали и заключили в тюрьму герцога де Ровиго и префекта полиции. Только мужество и стойкость коменданта крепости генерала Гюлена спасает дело. Мале был арестован и казнен. Все это не могло не потревожить Наполеона и не заставить поспешить в Париж, что он и сделал.

Очутившись в Париже, Наполеон переродился. У него вновь явились энергия, мощь, неутомимость и страшно кипучая деятельность. Масса затруднений, явившихся в государственном механизме, только изощряли его находчивость и изобретательность. Обращаясь к сенату, он заявил, что в настоящий момент все малодушные должностные лица должны быть удалены, так как их присутствие на службе только подрывает авторитет закона. По отношению к государственному совету были пущены громы и молнии по адресу лиц, приписавших народу державные права, которыми на деле народные массы не могут пользоваться. Вместе с этим Наполеон строго порицал всех, мечтавших основать авторитет власти не на принципе справедливости, естественном порядке вещей или гражданских правах, а на капризе людей, не понимающих ничего в законодательстве и администрации. Все поняли то, что кому надлежало понять, и все притихли. Наполеон был еще Наполеоном.

Наполеон хотел мира, но мира достойного чести, славы и доблести имени Наполеона. Александр не хотел мира. Он не хотел никакого мира. Он прекрасно теперь понимал, что пока Наполеон будет на престоле, миру не бывать. Кроме того, Александр ясно сознавал, что он лично является миротворцем Европы и спасителем ее от ужасных бед войны; а это сознание для мечтательного Александра служило весьма важным стимулом для ведения войны до тех пор, пока он не даст мира Европе.

Наполеон знал, что ему придется воевать, и воевать не только с Россией, но и со всей Европой, поэтому он прежде всего позаботился найти себе союзников. Одними из многочисленнейших врагов его в Европе были католики, имевшие полное право быть озлобленными на него за плен папы сначала в Гренобле, а затем в Фонтенбло. Наполеон захотел исправить этот грех и исправил его. Он явился к Пию VII в Фонтенбло и, путем личных переговоров, успел заключить новый конкордат. Разумеется, этот мир был несколько искусственный, но все-таки лучше доброй ссоры.