Альберт Вандаль - Второй брак Наполеона. Упадок союза

• Название: Второй брак Наполеона. Упадок союза
• Автор: Альберт Вандаль
• Издательство: Феникс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995
• ISBN: 5-85880-233-8, 5-85880-236-2

1

---

Посланник. – “Это же составляет единственное желание Императора. Его поступки, слова, которые я говорю от его имени в продолжение уже двух лет, переписка со Швецией – все удостоверяет это. Но, Ваше Величество, разве дадите вы ему совет предоставить злобе и мести наших врагов тех, которые ему служили?”

Император. – “Я уже сказал вам, что я думаю по этому поводу. Я не хочу ставить между нами непреодолимого препятствия и потому добавлю, что я не настолько неблагоразумен, чтобы противиться приобретению великим герцогством какого-либо округа в Галиции, раз она будет отнята у Австрии”[210].

Ободренный такой неожиданной предупредительностью, Коленкур попробовал затронуть вопрос о неравном разделе между Россией и великим герцогством. Территории, которые получит герцогство, говорил он, никогда не сделают из него грозного государства; оно навсегда останется в положении явно подчиненном и зависимом от могущественной соседней державы; России же достаточно прибавить к своим обширным владениям некоторую частицу Галиции, чтобы это приобретение, как бы мало оно ни было, сделалось для нее ценным, ибо оно создало бы в ее руках первый залог против восстановления Польши. Посланник окольными путями вызывал монарха на разговор. Он напомнил, что нота, переданная Румянцевым, не отличалась определенностью, и выразил сожаление, что перед отъездом в Финляндию министр не был уполномочен объясниться по поводу всех проектов.

Александр отвечал, как и всегда, выражениями симпатии и дружбы к посланнику. Он говорил, что любит открывать ему свою душу, предоставлять ему читать свои мысли. Такое излияние чувств, по-видимому, предвещало имеющее решающее значение откровенное объяснение, как вдруг царь остановился на полпути и снова ушел в себя. “Уверьте императора Наполеона, сказал он, что единственное мое желание – сговориться с ним; но я не могу жертвовать интересами моего государства. Он слишком большой государственный человек, чтобы не понять, где должно остановиться мое желание угодить ему”[211]. Добиться от него чего-нибудь более определенного было невозможно. Он просил, чтобы прежде всего ответили на его ноту, чтобы успокоили его по поводу его опасений. Он говорил, что раз это будет сделано, он, “как истинный союзник”, поможет Наполеону в том случае, если бы возобновились враждебные действия, что тогда армия князя Голицина будет увеличена, усилена и будет действовать энергично и не безрезультатно.

Отчет об этом разговоре Коленкур поместил слово в слово в донесении императору и в депеше министру, снабдив его своими личными примечаниями. Не без настойчивости просил он оценить важность полученной уступки. “По моему мнению, – говорил он, – это уже большой успех – довести императора до признания, что можно дать часть Галиции великому герцогству. Все, что он говорил прежде, было безусловно против этой идеи”.[212] Что касается территориальных требований России, то на основании некоторых указаний посланник предполагал, что императору доставило бы удовольствие, если бы границы его государства были отодвинуты до Вислы. Однако, посланник сознавался, что у него не было достаточных данных для обоснованного мнения и что до возвращения Румянцева он не надеялся иметь их.

Наполеон получил донесение посланника 12 сентября, через два дня после объяснений с Бубна. Прочитав депешу, он сначала испытал некоторое разочарование, найдя ее малосодержательной, но быстро успокоился. После недолгого размышления он нашел, что получил нужные ему сведения, что руки его развязаны и что ему предоставлена свобода действий. “Досадно, – писал он Шампаньи, – что депеша Коленкура так малосодержательна. Впрочем, мне кажется, в ней сказано достаточно”[213].

Действительно, ему было достаточно того, что Александр не ставил расширению герцогства формального veto; но его ошибкой было то, что он ухватился только за один этот пункт. Из всего, что говорит царь, он запоминает только одну фразу – ту, которая отвечает его личным желаниям и не обращает внимания на оговорки, которыми она обставлена. По своему обыкновению, первой же приобретенной им уступкой он пользуется, как прецедентом, устанавливающим его право предвидеть и добиваться более важных уступок. Как и всегда, склонный к насилию над чужой, неподготовленной к его нападению волей, лишь только он замечает в противнике некоторую податливость и как только тот дает ему к тому повод, он решает, что, если Россия сразу же не стала на почву безусловного сопротивления, то, в конце концов, она позволит овладеть своей волей и подчинится нашим планам. Он говорит себе: раз она добровольно соглашается на незначительное увеличение герцогства, она примирится и с значительным его расширением. Конечно, когда она увидит, что это государство усилится и свободнее будет дышать в своих раздвинутых границах, она, может быть, начнет жаловаться, но присоединение Львова “и еще чего-нибудь”[214] зажмет ей рот; в особенности, если она получит в прибавку к этому приобретению обязательство, что герцогство никогда не сделается снова Польшей. Рассеять же остатки ее дурного расположения духа будет делом последующих забот и предупредительности. Во всяком случае, ее неудовольствие не дойдет до открытого сопротивления, и, уступая то страху, то убеждению, то обаянию – она останется в союзе с нами.

Под властным влиянием этих зловредных рассуждений, построенных на ложном основании, Наполеон принял свое решение. Конечно, он предпочел бы, чтобы Австрия, переменив государя и искренне изменив политику, избавила его от необходимости отрывать от нее куски. Он снова, хотя и в форме простого внушения, но в более определенных выражениях, высказывается за отречение императора Франца[215]. Затем, если двор в Дотисе предпочтет императора Франца целости государства, – а такой случай крайне правдоподобен, – в его намерения не входит уже требовать от австрийцев всей Галиции, он думает взять только половину ее, уменьшить в надлежащей пропорции долю, предназначенную полякам и соответственно долю России, сохраняя между долями двух сторон первоначально намеченное отношение пяти к одной[216]. Этой территориальной уступкой, которая должна быть не поровну поделена между его северными союзниками, он и хотел завершить сумму жертв, возложенных на побежденную страну. 15 сентября он посылает Бубна к австрийскому императору с письмом, написанным в этом смысле. В тот же день, чтобы дать толчок предложениям, в основе своей уже сообщенным Меттерниху, он приказывает внести на рассмотрение уполномоченных в Альтенбурге настоящий и до мелочей разработанный ультиматум относительно раскладки человеческих масс, которые Австрия должна будет уступить. Сделав расчет, он требует миллион шестьсот тысяч душ в Иллирии, четыреста тысяч на Дунае и два миллиона в Галиции, “для раздела между саксонским королем и Россией”. Таковы его окончательные требования; тут предел его уступок. Теперь, когда все выяснено, все определено, все установлено, на каком бы решении ни остановился австрийский двор, прения могут изменить свой темп и быстро двинуться вперед. Теперь, думает он, пусть уполномоченные торопятся, пусть примутся за работу деятельно и усердно. Важно как можно скорее поставить Европу, включая и Россию, пред совершившимся фактом. “Господин Шампаньи, – пишет Наполеон своему министру, – необходимо ускорить переговоры, насколько это в вашей власти”[217].

IV

Горя нетерпением покончить дело, Наполеон основывал свои расчеты, не принимая во внимание ни нерешительного и непостоянного характера императора Франца, ни того, что тот не имел ни малейшего желания не только отречься от престола, но и согласиться на новое расчленение своей монархии. В Дотисе партия войны не покинула еще поля сражения и удерживала свои позиции. По приезде Бубна и получении французского ultimatum'a она сделала новое усилие, и был момент, когда она думала, что выиграла дело. Без особого труда она убедила государя, мало сведущего в географии и статистике, что Наполеон, в действительности, не делал никакой уступки, что ultimatum, в той его части, которая касается немецких и иллирийских провинций, ограничиваются повторением первоначально изложенных требований, что Франция просила оптом то, что сначала требовала по частям. Император Франц, основываясь на этих неверных данных, решил составить ответ в отрицательном смысле. Холодно приняв Бубна, поддавшегося идеям мира и снабдив его новым письмом к Наполеону, он приказал ему возвратиться в Вену, В письме он намекнул на возможность возобновления враждебных действий. В это время в Альтенбурге его уполномоченные ограничивались тем, что точнее определяли и увеличивали свои уступки в Галиции. Они давали понять, что с этой стороны предупредительность их государя не имеет пределов, но упорно отказывались отдать иллирийское побережье. Официальной нотой, которая составляла только дипломатическое развитие письма, написанного их государем, они отвергли ultimatum.