Михаил Филиппов - Михаил Скобелев. Его жизнь, военная, административная и общественная деятельность

• Название: Михаил Скобелев. Его жизнь, военная, административная и общественная деятельность
• Автор: Михаил Филиппов
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

Еще изумительнее были действия Скобелева во время ночной атаки текинцев. Неприятельский начальник Тыкма-Сердар с полуторатысячной спешенной конницей подобрался садами на 78 шагов к нашему фронту; но у нас царило молчание, до того смутившее текинцев, видевших, что русские не спят, что они не решились напасть. Только перед рассветом артиллерия открыла огонь по отступавшим текинцам. Убедившись в стойкости наших войск, Скобелев еще в августе хотел двинуться в глубь оазиса, но организация была не полна. Ждали войска, находившиеся на западном берегу моря.

Был необычайно жаркий августовский день. Зной в Бами доходил до 45 градусов по Реомюру. Скобелев и Гродеков вдвоем устроили военный совет и ровно восемь часов подряд спорили. Пылкий Скобелев хотел двинуться вперед, Гродеков доказывал, что не все еще готово. Вообще тактичный и опытный Гродеков играл в этой экспедиции ту же роль регулятора, сдерживавшего пыл Скобелева, как Куропаткин в турецкую войну. В конце концов Гродеков убедил Скобелева. Генерал ускакал в Красноводск и занялся хозяйственными работами. Весь сентябрь и до половины октября он встречал партии верблюдов, осматривал магазины, ездил в Михайловский залив, чтобы видеть, как строится железная дорога, злился, что проведение дороги идет медленно. В такие мертвые минуты Скобелев становился человеком крайне тяжелого, несимпатичного характера. Наконец в половине октября почти все было готово, и Скобелев со своим летучим штабом поскакал на театр войны. При найме верблюдов Скобелев пользовался услугами известного подрядчика Громова, которого в шутку называл своим “кунаком” и который при помощи русской сметки и купеческой изворотливости раздобыл в две недели десять тысяч верблюдов.

23 ноября Скобелев был уже в 20 верстах от стен Геок-Теке.

При этом движении Скобелев чуть-чуть не попался в руки текинцев.

27 ноября, перевалив через Копетдагский хребет и спустив орудия, Скобелев по своей обычной горячности обогнал колонну со своим конвоем, велел разбить палаточку и сел писать приказы. Вдруг было получено от лазутчиков известие, что текинцы застигнуты врасплох и угоняют свои стада.

Хотя было уже поздно, Скобелев велел кавалерии догонять текинцев; когда вся кавалерия поехала, спустился густой туман: в двух шагах ничего не было видно. Скобелев с князем Эристовым и несколькими казаками и денщиками не могли найти остальных, а между тем местность кишела текинцами. Положение становилось критическим, но Скобелев, нимало не теряя присутствия духа, поскакал к находившейся вблизи кала (круглой башне).

– В этой башне, – сказал он Эристову, – мы с тобою можем держаться против самой сильной партии текинцев.

Спокойно и решительно приказал он двум бывшим с ним проводникам из туземцев отыскивать войска и вызывать команду охотников. Он написал начальнику охотников Воропанову записку. Один из проводников скоро наткнулся на бивуак охотников, и Скобелев прибыл назад как раз, когда началась перестрелка между текинцами и казаками-ташкентцами.

После этого события среди текинцев распространился слух, что Скобелев заколдован и неуязвим пулею.

Еще раньше, 12 августа, на Бендесенском перевале по неосторожности Скобелева его любимая белая лошадь была захвачена текинцами, а сам он только по счастливой случайности избежал плена. Без сомнения, сам Скобелев так верил в свою “звезду”, что рисковал жизнью даже там, где в этом не было надобности.

Во время трехдневной осады Геок-Тепе Скобелев жил в траншеях. Однажды утром состоявший при нем д-р Гейфельдер, в сопровождении хирурга, вышел из траншей на открытое пространство между лагерем и крепостью.

– Что такое, доктор? Разве вы не видите, что здесь открытое для неприятельских пуль место? Не ваша обязанность так экспонировать себя. Если вас убьют текинцы, то на меня опять будут нападать.

Скобелева в это время многие винили в том, что другой сопровождавший его доктор, Студицкий, увлекшийся преследованием текинцев, был ими изрублен.

– А если вы будете ранены? – спросил Гейфельдер.

— Не буду ранен. Та пуля еще не вылита, которая меня убьет. — Это выражение Скобелев повторял много раз нескольким лицам.

Гейфельдер сообщает другие эпизоды, из которых видны странные противоречия в натуре Скобелева. При всем своем мужестве он не только боялся тринадцати гостей или тринадцати свечей за столом, но питал если не боязнь, то тревогу в присутствии некоторых людей, именно тех, в ком он почему-либо подозревал “нигилистов”. Однажды Скобелев просил Гейфельдера назначить к нему врача, “только не из поляков”. Гейфельдер рекомендовал ему одного молодого врача. Увидев его, Скобелев поморщился, отозвал Гейфельдера в сторону и таинственно спросил:

– Скажите, этот господин – не нигилист ли он?

– Не думаю... – с изумлением сказал Гейфельдер.

– Смотрите сами: эти длинные волосы, эта небритая борода, этот оборванный вид... Разве это военная аккуратность? А манеры, вид, осанка? Просто похож на нигилиста!

Гейфельдер даже рассердился.

– Помилуйте! – сказал он. – Кто полтора года здесь, у того нет времени бриться и употреблять Eau de Botot (любимое полосканье). – Скобелев подумал, оставил врача при себе и потом в высшей степени благоволил к нему. 12 декабря этот врач был ранен во время рекогносцировки.

28 декабря отряд Скобелева потерпел легкую неудачу. 23-24 декабря была заложена первая траншея. Вначале текинцы не поняли, в чем дело. “Русские роются, – говорили они, – как свинья рылом”. Ночью 28 числа текинцы ловко подкрались и через низкий бруствер бросились в первую траншею, где начали рубить караульных, взяли пушку и штандарт. Скобелев был бледен и расстроен. Он предвидел возможность ночных атак и был взбешен беспечностью солдат, спавших в траншее. “Вы не правы, – сказал ему Гейфельдер. – Утомленные люди, попав в спокойное место, впадают в непреодолимый сон”. Скобелев обвинял себя, солдат, офицеров, спросил, сколько раненых.

Второе ночное нападение текинцев было совсем в другом роде. С дикими криками “Аллах!” они налетели на наш лагерь и едва были отбиты ротою ширванцев. Эти ночные атаки смутили даже Скобелева.

– Никто не может заподозрить меня в трусости, – сказал он однажды, – mais ces attaques nocturnes me font l'effet comme si j'avais bu de l'eau de Kissingen (но эти ночные атаки на меня производят впечатление, как будто я напился киссингенских вод).

Киссингенские воды были особенно противны Скобелеву, по связи с именем Бисмарка.

Еще первого декабря Скобелев получил известие, что русская сметка Громова не спасла его верблюдов. Партия текинцев напала на транспорт Громова, отбила 3 тысячи верблюдов, перебила прикрытие и взяла в плен вожаков.

Это известие рассердило Скобелева необычайно. Он стал необыкновенно суров, молчалив; еще раньше он чувствовал себя скверно, теперь его била лихорадка. Его обычное упрямство было, однако, сломлено. По словам Арцишевского, Скобелев всегда делал наперекор. “Едем мы вдвоем, я скажу: “Держите левее, там обрывы”, – а он возьмет и нарочно переедет чуть не кубарем и говорит потом: “Я бы сам объехал, но ужасно не люблю забот обо мне”. Но теперь он последовал совету и спрятался от холода в кибитку, а Арцишевскому поручил всю линию.

На 9-й день, когда Арцишевский явился с докладом, Скобелев был уже вполне здоров и, выслушав доклад, стал шагать, распевая: “Моя звезда не угасает”. Арцишевский просто не узнал местности: в семь дней под руководством Скобелева были построены редуты, батареи, возник могущественный укрепленный лагерь; солдаты упражнялись в работе динамитом.

20 декабря все войска, числом до семи с половиной тысяч человек, двинулись к Геок-Тепе, а 12 января 1881 года и эта крепость была взята штурмом, причем погибло 20 тысяч текинцев.

Во время текинского похода Скобелев услышал страшную весть, не помешавшую ему, однако, довершить поход. Это было еще в июне, во время пребывания в Бами.

Спустя несколько недель после занятия Бами Скобелев находился в своей палатке. Был вечер. В палатке еще светился огонь. Послышался звонкий фальцет генерала, который кликнул своего денщика Петрова, чтобы узнать, спит ли Гродеков. Петров доложил, что спит.

Гродеков в эту ночь действительно лег рано с целью не попадаться на глаза Скобелеву. Почта в Бами получалась в 9 часов вечера. Гродеков как начальник штаба вскрывал все пакеты. Вскрыв несколько пакетов, Гродеков распечатал какую-то телеграмму и вдруг побледнел. Телеграмма была на имя Скобелева из главного штаба за подписью генерала Мещеринова; в ней сообщалось, по не совсем верным данным, будто “турки” в Филиппополе варварски убили старушку-мать Скобелева.

Любовь Скобелева к матери была всем известна. На другое утро Скобелев был удивлен странным видом и голосом Гродекова. Наконец Гродеков собрался с силами и сказал, что с близким ему лицом случилось несчастье.