Марина Цветаева - Полное собрание стихотворений

• Название: Полное собрание стихотворений
• Автор: Марина Цветаева
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Поэзия
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-13926-5

Марина Цветаева однажды сравнила себя с деревом, в которое попадают все молнии. Многолетняя разлука с Россией, бедность и тяжкий «стопудовый быт». Одиночество – что в эмиграции, что «дома», куда по трагическому стечению обстоятельств ей выпало вернуться в эпоху «большого террора» и пережить арест мужа и дочери, которых она больше никогда не увидела. Но несмотря на все пережитое, стихи Цветаевой, по словам одного критика, "излучают любовь и любовью пронизаны... рвутся к миру и как бы пытаются заключить весь мир в объятья ".

Так осуществилась ее мечта – стать деревом, шумящим вам навстречу.

---

12 июля 1922

6. “Дабы ты меня не видел…”

Дабы ты меня не видел —

В жизнь – пронзительной, незримой

Изгородью окружусь.

Жимолостью опояшусь,

Изморозью опушусь.

Дабы ты меня не слушал

В ночь – в премудрости старушьей:

Скрытничестве – укреплюсь.

Шорохами опояшусь,

Шелестами опушусь.

Дабы ты во мне не слишком

Цвел – по зарослям: по книжкам

Заживо запропащу:

Вымыслами опояшу,

Мнимостями опушу.

25 июня 1922

7. “Вкрадчивостию волос…”

Вкрадчивостию волос:

В гладь и в лоск

Оторопию продольной —

Синь полунощную, масть

Воронову. – Вгладь и всласть

Оторопи вдоль – ладонью.

Неженка! – Не обманись!

Так заглаживают мысль

Злостную: разрыв – разлуку —

Лестницы последний скрип...

Так заглаживают шип

Розовый... – Поранишь руку!

Ведомо мне в жизни рук

Многое. – Из светлых дуг

Присталью неотторжимой

Весь противушерстный твой

Строй выслеживаю: смоль,

Стонущую под нажимом.

Жалко мне твоей упор-

ствующей ладони: в лоск

Волосы, – вот-вот уж через

Край – глаза... Загнана внутрь

Мысль навязчивая: утр

Наваждение – под череп!

17 июля 1922

8. “Леты слепотекущий всхлип…”

Леты слепотекущий всхлип.

Долг твой тебе отпущен: слит

С Летою, – еле-еле жив

В лепете сребротекущих ив.

Ивовый сребролетейский плеск

Плачущий... В слепотекущий склеп

Памятей – перетомилась – спрячь

В ивовый сребролетейский плач.

На плечи – сребро-седым плащом

Старческим, сребро-сухим плющом

На плечи – перетомилась – ляг,

Ладанный слеполетейский мрак

Маковый...

– ибо красный цвет

Старится, ибо пурпур – сед

В памяти, ибо выпив всю —

Сухостями теку.

Тусклостями: ущербленных жил

Скупостями, молодых сивилл

Слепостями, головных истом

Седостями: свинцом.

Берлин, 31 июля 1922

«Ночные шепота: шелка…»

Ночные шепота: шелка

Разбрасывающая рука.

Ночные шепота: шелка

Разглаживающие уста.

Счета

Всех ревностей дневных —

и вспых

Всех древностей – и стиснув челюсти —

И стих

Спор —

В шелесте...

И лист

В стекло...

И первой птицы свист.

– Сколь чист! – И вздох.

Не тот. – Ушло.

Ушла.

И вздрог

Плеча.

Ничто

Тщета.

Конец.

Как нет.

И в эту суету сует

Сей меч: рассвет.

17 июня 1922

“Помни закон…”

Помни закон:

Здесь не владей!

Чтобы потом —

В Граде Друзей:

В этом пустом,

В этом крутом

Небе мужском

– Сплошь золотом —

В мире, где реки вспять,[40]

На берегу – реки,

В мнимую руку взять

Мнимость другой руки...

Легонькой искры хруст,

Взрыв – и ответный взрыв.

(Недостоверность рук

Рукопожатьем скрыв!)

О этот дружный всплеск

Плоских как меч одежд —

В небе мужских божеств,

В небе мужских торжеств!

Так, между отрочеств:

Между равенств,

В свежих широтах

Зорь, в загараньях

Игр – на сухом ветру

Здравствуй, бесстрастье душ!

В небе тарпейских круч,

В небе спартанских дружб!

20 июня 1922

“Когда же, Господин…”

Когда же, Господин,

На жизнь мою сойдет

Спокойствие седин,

Спокойствие высот.

Когда ж в пратишину

Тех первоголубизн

Высокое плечо,

Всю вынесшее жизнь.

Ты, Господи, один,

Один, никто из вас,

Как с пуховых горбин

В синь горнюю рвалась.

Как под упорством уст

Сон – слушала – траву...

(Здесь, на земле искусств,

Словесницей слыву!)

И как меня томил

Лжи – ломовой оброк,

Как из последних жил

В дерева первый вздрог...

Дерева – первый – вздрог,

Голубя – первый – ворк.

(Это не твой ли вздрог,

Гордость, не твой ли ворк,

Верность?)

– Остановись,

Светопись зорких стрел!

В тайнописи любви

Небо – какой пробел!

Если бы – не – рассвет:

Дребезг, и свист, и лист,

Если бы не сует

Сих суета – сбылись

Жизни б...

Не луч, а бич —

В жимолость нежных тел.

В опромети добыч

Небо – какой предел!

День. Ломовых дрог

Ков. – Началась. – Пошла.

Дикий и тихий вздрог

Вспомнившего плеча.

Прячет...

Как из ведра —

Утро. Малярный мел.

В летописи ребра

Небо – какой пробел!

22 – 23 июня 1922

“По загарам – топор и плуг…”

По загарам – топор и плуг.

Хватит – смуглому праху дань!

Для ремесленнических рук

Дорога трудовая рань.

Здравствуй – в ветхозаветных тьмах —

Вечной мужественности взмах!

Мхом и медом дымящий плод —

Прочь, последнего часа тварь!

В меховых ворохах дремот

Сарру-заповедь и Агарь —

Сердце – бросив...

– ликуй в утрах,

Вечной мужественности взмах!

24 июня 1922

“Здравствуй! Не стрела, не камень…”

Здравствуй! Не стрела, не камень:

Я! – Живейшая из жен:

Жизнь. Обеими руками

В твой невыспавшийся сон.

Дай! (На языке двуостром:

На! – Двуострота змеи!)

Всю меня в простоволосой

Радости моей прими!

Льни! – Сегодня день на шхуне,

– Льни! – на лыжах! – Льни! – льняной!

Я сегодня в новой шкуре:

Вызолоченной, седьмой!

– Мой! – и о каких наградах

Рай – когда в руках, у рта:

Жизнь: распахнутая радость

Поздороваться с утра!

25 июня 1922

“Некоторым – не закон…”

Некоторым – не закон.

В час, когда условный сон

Праведен, почти что свят,

Некоторые не спят:

Всматриваются – и в скры-

тнейшем лепестке: не ты!

Некоторым – не устав:

В час, когда на всех устах

Засуха последних смут —

Некоторые не пьют:

Впытываются – и сти-

снутым кулаком – в пески!

Некоторым, без кривизн —

Дорого дается жизнь.

25 июня 1922

“В пустынной храмине…”

В пустынной храмине

Троилась – ладаном.

Зерном и пламенем

На темя падала...

В ночные клёкоты

Вступала – ровнею.

– Я буду крохотной

Твоей жаровнею:

Домашней утварью:

Тоску раскуривать,

Ночную скуку гнать,

Земные руки греть!

С груди безжалостной

Богов – пусть сброшена!

Любовь досталась мне

Любая: большая!

С такими путами!

С такими льготами!

Пол-жизни? – Всю тебе!

По-локоть? – Вот она!

За то, что требуешь,

За то, что мучаешь,

За то, что бедные

Земные руки есть...

Тщета! – Не выверишь

По амфибрахиям!

В груди пошире лишь

Глаза распахивай,

Гляди: не Логосом

Пришла, не Вечностью:

Пустоголовостью

Твоей щебечущей

К груди...

– Не властвовать!

Без слов и на слово —

Любить... Распластаннейшей

В мире – ласточкой!

Берлин, 26 июня 1922

“Ночного гостя не застанешь...”

Ночного гостя не застанешь...

Спи и проспи навек

В испытаннейшем из пристанищ

Сей невозможный свет.

Но если – не сочти, что дразнит

Слух! – любящая – чуть

Отклонится, но если навзрыд

Ночь и кифарой – грудь...

То мой любовник лавролобый

Поворотил коней

С ристалища. То ревность Бога

К любимице своей.

2 июля 1922

“И скажешь ты…”

И скажешь ты:

Не та ль,

Не ты,

Что сквозь персты:

Листы, цветы —

В пески...

Из устных

Вер – индус,

Что нашу грусть —

В листы,

И груз – в цветы

Всего за только всхруст

Руки

В руке:

Игру.

Индус, а может Златоуст

Вер – без навек,

И без корней

Верб,

И навек – без дней...

(Бедней

Тебя!)

И вот

Об ней,

Об ней одной.

3 июля 1922

“Неподражаемо лжет жизнь…”

Неподражаемо лжет жизнь:

Сверх ожидания, сверх лжи...

Но по дрожанию всех жил

Можешь узнать: жизнь!

Словно во ржи лежишь: звон, синь...

(Что ж, что во лжи лежишь!) – жар, вал...

Бормот – сквозь жимолость – ста жил...

Радуйся же! – Звал!

И не кори меня, друг, столь

Заворожимы у нас, тел,

Души – что вот уже: лбом в сон.

Ибо – зачем пел?

В белую книгу твоих тишизн,

В дикую глину твоих “да” —