Аделаида Герцык - Полное собрание стихотворений

• Название: Полное собрание стихотворений
• Автор: Аделаида Герцык
• Жанр: Поэзия

Аделаида Герцык (1874–1925) была поэтом, прозаиком, переводчиком и критиком. Ее московская квартира стала в начале XX века своего рода литературно-философским салоном, в котором собирались Н. Бердяев, Л. Шестов, М. Цветаева, М. Волошин и другие философы и поэты, высоко ценившие ум, душевность и образованность Аделаиды Казимировны. Как и все ее творчество, стихотворения А.Герцык тесно связаны с религиозно-философскими исканиями, характерными для русской интеллигенции начала века. В ее поэзии преобладают мистические мотивы, поэтесса стремится вслушаться в тайны природы и передать скрытые в ней голоса. Герцык часто обращается к фольклорным жанрам, воспроизводит причитания и народные песни, и не случайно ряд ее стихотворений был положен на музыку. Символистская критика называла Аделаиду Казимировну сивиллой и пророчицей, указывала на связь ее поэзии с мифологическими пластами сознания.

---

Осень 1907

«Не смерть ли здесь прошла сновидением…»

Не смерть ли здесь прошла сновидением,
Повеяв в душу осенней страдой,
Сложив костер могильного тленья
Из желто-розовых листьев сада?
Какая тишь за рощею черной!
До дна испита златистость дали,
И мгла полей плывет миротворно,
Забвеньем серым мстя печали…
И вся земля как темная урна
До верху полная пеплом дымным,
И только Дух – единый, безбурный
Растет и зреет пустынным гимном.

Осень 1907

Вечер

Отчее oкo милостное
Сокрылось – миру прощенье кинув.
Отчая риза пламенны
За горные кряжи каймой стекает.
Миг – и ум отблеск ее
Тлеет в небе вечернем.
Холоден, сир остался
На бледной земле
Человек.
И бледны, мертвы на песке
Следы человечьи.
Острым духом пахнули
Горные злаки.
Не око отчее
Помнит душа маловерная —
По ризе алой,
За горные кряжи спадающей,
Сердце тоскует, —
Ризу пурпурную
Кличет юдольное…
Сердце! Восстань, ополчайся
На подвиг ночной,
Молчаливый!
Ухо! Приникни
И слушай
Шорохи темных посевов.
Не будет милости больше.
Долог путь одинокый.

О риза отчая, пламенная,
За горные кряжи текуая!

«Речи погасли в молчании…»

Речи погасли в молчании,
Слова как дымы.
Сладки, блаженны касания
Руки незримой.

Родина наша небесная
Горит над нами,
Наши покровы телесные
Пронзило пламя.

Всюду одно лишь Веление…
(Как бледны руки!)
Слышу я рост и движение
Семян в разлуке.

Сердце забило безбрежное
Борьбу и битвы.
Тихо встает белоснежное
Крыло Молитвы.

<Февраль – март> 1908

Обреченные

Там, где руды холмы
Закрыли дали, —
Давно сложили мы
Свои печали.
Нить путеводная
Сорвалась где-то —
Как ветр, безродные
Бредем по свету.
Не сны ли Божии
За дымкой синей
Несут прохожие
Земной пустыни?
Бесследно тратим мы
Свой путь алмазный…
Из серебристой мглы
Встают соблазны —
И в зыби душ опять
Сгорают, тая…
Как про любовь узнать —
Своя ль? Чуть?
Восплещем вольною
Игрой мечтами!
Высь безглагольная
Плывет над нами.

Январь 1908

«Развязались чары страданья…»

Развязались чары страданья,
Утолилась мукой земля.
Наступили часы молчанья,
И прощанья, и забытья.
Отстоялось крепкое зелье,
Не туманит полуденный зной,
Закипает со дна веселье
Золотистой, нежной струей.
И навстречу влаге веселой
Голоса земли потекли,
Зароились жаркие пчелы,
Просветилась душа земли.
Только этой радостью вешней
Свое сердце ты не неволь,
Еще близко, в ризе нездешней
Отгорает старая боль.

Весна 1908

«И в каждый миг совершается чудо…»

Посв. Д. Ж.

И в каждый миг совершается чудо,
Но только понять его нельзя,
Стекаются золота искры оттуда,
Как капли лучистого дождя.
Порой мелькнет за тяжелым покровом
Ведущая прямо вверх стезя,
Такая светлая, как Божье слово,
Но как к ней пройти – узнать нельзя.
И в каждый миг люди празднуют скрыто
Восторг умиранья и рождества,
И в каждом сердце, как в храме забытом,
Звучит затаенно речь волхва.
Но вдруг забудешь, разучишься слушать,
И снова заступит тьма зарю,
И в этой тьме полыхаются души,
И жмутся, дрожа, – огонь к огню.

Ноябрь 1907

«Где-то в лазурном поле…»

Где-то в лазурном поле,
За белыми в саване днями,
За ночными дремучими снами
Реет и плещет воля.

Нет там тоски желаний,
Стихают там речи забвенно,
Распускается лотос священный…
– Только б дойти до грани!

Все на пути сгорает,
Что не сгорит – застынет…
Но там, только там, только в синей,
Заозерной, загорной пустыне
Сердце молчит и знает.

Сентябрь 1907

Судак

Счастье

Посв. Е. Г.

«Дева, тихая Дева!
Что ты все дома днюешь?
Днюешь дома, ночуешь»
– Счастье мне прилучилось.
Счастьем душа осенилась.
Надо с ним дома сидеть,
Дома терпенье терпеть.
«Дева, избранная Дева!
Молви, какое же счастье?»
– С виду, как шар огнистый…
Тронешь – огнем опаляет,
Глянешь – слеза проступает.
«Ох, сиротинка Дева!
Лютое, знать, твое счастье?»
– Счастье мое неизбывно.
Вех унимай – не уймешь!
Век заливай – не зальешь!
Душу поит мне струями зноя —
Нет с ним покоя.
«Дева! трудная Дева!
Ты бы его удремила!»
– Как же его укачаешь?
Хватом его не охватишь,
Словом молить – не умолишь,
Знаю – его катаю,
Сердцем-умом привыкаю…
«Дева! умильная Дева!
Что же ты петь перестала?»
– Что же и петь близ счастья?
Песни сами играют,
Жизнь да Смерть закликают.
Прежде, бывало, ночи
Реют темны-темнисты,
Звери вокруг зверисты,
Лешие бродят думы…
Песнями их разгоняешь,
Песнями тьму просветляешь.
Ныне же – яpoe небо
Гудом над сердцем стало,
Все, что и встарь певала —
Счастью пошло на требу.
Только б за ним углядеть!
Где уж тут петь!

Декабрь 1907

Петербург

«Кто неутоленный…»

Кто неутоленный
Ищет, просит встречи?
О как хорош мой вечер —
Безымянный, бездонный вечер!

Чьи сердца устали
Ждать себе призыва?
Как огневое диво,
Угасают немые дали.

Из нагорной мяты
Кто венки свивает?
Сердце блаженно тает,
Не прося для себя возврата.

Кто устал от ласок?
Кто воззвал к покою?
Хочешь возлечь со мною,
Слушать песни вечерних красок?

Руки

Еще слабые мои руки,
Еще бледные от разлуки,
Что-то ищут они неутомно,
Одиноко им и бездомно —
Зажать, унять их!..
Как слепые, безвольно реют,
И под взглядами, что не греют,
Они движутся и белеют.
Вся их жизнь идет затаенно,
С ними тяжко мне и бессонно —
Укрыть, забыть их!..

«Я только уснула на песке прибрежном…»

Я только уснула на песке прибрежном,
Я не забыла, не забыла ничего,
В сверкающей выси и в прибое нежном
Слышу все то те, все о том те, что прошло.
На солнце рука моя лежит, разжата,
Камни горячие блестят на берегу,
И все, что случилось, ты безвинно свято,
Знаю, что зла не причинила никому.
Большое страданье я прошла до краю,
Все будет живо, ничего не пропадет,
Вот только я встану, и наверно знаю —
Всех я утешу, кто захочет и поймет.
Я только уснула, на песке, случайно,
В солнечной чаше пью забвенья игру,
И неба лучистость и лазури тайна
Нежат доверчиво усталую сестру.

Лето 1908

«С дальнего берега, где, пылая…»

С дальнего берега, где, пылая,
Встает заря,
Мир озираем, в него играя,
Дитя и я.
Tак незнакомо и так блаженно
Нам все кругом,
Нас колыбелит душа вселенной
– Мы в ней плывем.
Люди и звезды, слова и взгляды
Как дивный сон…
Столько любить нам, и столько надо
Раздать имен!
Образы смутные жизни старой
Скользят вдали —
Где их душа? И какие чары
Тот путь смели?
Утро зареет. Мы все воскреснем,
В любви горя.
Будет учиться цветам и песням
Мое дитя.

Декабрь 1909

Канашово

«Отчего эта ночь так тиха, так бела?…»

Отчего эта ночь так тиха, так бела?
Я лету, и вокруг тихо светится мгла.
За стеною снега пеленою лежат,
И творится неведомый белый обряд.
Если спросят: зачем ты не там на снегу?
Тише, тише, скату, – я здесь тишь стерегу.
Я не знаю того, что свершается там,
Но я слышу, что дверь отворяется в храм,
И в молчаньи священном у врат алтаря
Чья-то строгая жизнь пламенеет, горя.
И я слышу, что Милость на землю сошла…
– Оттого эта ночь так тиха, так бела.

Ноябрь – декабрь 1909

Канашово

«Были павлины с перьями звездными…»

Были павлины с перьями звездными —
Сине-зеленая, пышная стая,
Голуби, совы носились над безднами —
Ночью друг друга средь тьмы закликая.
Лебеди белые, неуязвимые,
Плавно качались, в себя влюбленные,
Бури возвестницы мчались бессонные,
Чутким крылом задевая Незримое…
– Все были близкие, неотвратимые.
Сердце ловило, хватало их жадное —
Жизни моей часы безоглядные.
С этого луга бледно-зеленого,
С этой земли непочатой, росистой
Ясно видны мне чаш окрыленные,
Виден отлет их в воздухе чистом.
В бледном, прощальном они опереньи
Вьются и тают – тонкие тени…
Я ж птицелов Господний, доверчивый,
Вышел с зарею на ширь поднебесную, —
Солнце за лесом встает небывалое,
В небо гляжусь светозарное, алое,
Птиц отпуская на волю безвестную.

Февраль – март 1909