Елена Блаватская - Теософические архивы (сборник)

• Название: Теософические архивы (сборник)
• Автор: Елена Блаватская
• Жанр: Эзотерика

В данном сборнике предоставленно Вашему вниманию 324 статьи.

---

После того как вождь отпустил заклинателей дождя, одарив их скотом и дорогими подарками, я пробралась в хижину, в которой они находились, и всю ночь напролет провела в беседе, расспрашивая магических искусников. Это была обычная тростниковая хижина диаметром в сорок футов, плетеные стенки которой прочно держались на деревянных сваях, глубоко вогнанных в землю; конусообразная крыша была настолько плотной, что ни капли дождя не проникало во внутрь. В конце концов я уговорила их продемонстрировать мне парочку своих трюков. Они завели заунывную песню, или, вернее, длинное неразборчивое заклинание, и по прошествии нескольких минут младший из них подпрыгнул, словно его подбросила вверх некая скрытая пружина, и завис под самым потолком, свободно паря в воздухе. Яркий свет от большого костра в центре хижины освещал все вокруг до мельчайшей детали, поэтому я встала и подошла поближе, чтобы хорошенько разглядеть человека, парящего в трех футах от земли, – не было ни малейшего сомнения в его левитации. Потом он подплыл к сплошной стене и просочился сквозь нее наружу. Я стремительно рванулась к дверному проему, расположенному в противоположной стороне, и, обежав хижину, огляделась по сторонам. Я увидела светящуюся фигуру, которая была похожа на человека, натертого фосфорным маслом; но мне хотелось поскорее укрыться от потоков нескончаемого дождя. Когда я вернулась в хижину, там находился только старик. Я тщательно обследовала стену, но не нашла никакого отверстия. Старик ни на минуту не прекращал своего монотонного пения, и вскоре в хижине снова появился его товарищ, по-прежнему парящий в воздухе. Он медленно опустился на пол, и я увидела его темную кожу, блестевшую от дождя. Лохмотья, служившие ему одеждой, были такие мокрые, хоть выжимай.

Настала очередь старика, который для демонстрации своих феноменальных способностей несколько раз мгновенно исчезал и неожиданно появлялся вновь; причем в результате этих таинственных исчезновений он оказался таким же насквозь промокшим, как и его молодой спутник.

Дальнейшее представление было еще более захватывающим. Следуя указаниям старика, мы расположились вокруг костра таким образом, чтобы каждый из нас сидел в точке, являющейся вершиной воображаемого правильного треугольника. Мужчины стали медленно раскачиваться в такт пению, делая в направлении огня пассы руками, как вдруг, к моему неописуемому ужасу, из раскаленных углей выползло с дюжину ядовитых змей – самых смертоносных змей во всей Африке – и, свиваясь в кольца и вставая на хвосты, закружились в своем дьявольском танце внутри хижины, непрерывно и устрашающе шипя. По команде старого колдуна они все бросились в пламя и исчезли. Затем молодой мужчина вскочил и начал описывать круги вокруг костра; оказавшись напротив меня, он упал на колени и открыл рот, из которого тут же высунулась голова ядовитой змеи. Он схватил ее и вытащил из глотки – змея оказалась не менее трех футов длиной – и швырнул ее вслед за другими змеями в огонь. В скором времени он вытащил семь змей, одну за другой, и точно также всех их приговорил к сожжению, переправив в костер.

Это было весьма впечатляющее зрелище, но им не терпелось узнать, каким образом они вызывают материализацию духов. К тому моменту, когда стала образовываться человеческая фигура, медленно поднимаясь из огня, колдовство продолжалось уже не менее двадцати минут. Это был мужчина преклонных лет, такой же белый человек, как и я сама, но совершенно голый. Я попыталась задать ему несколько вопросов, но ни на один из них не получила ответа. Тотчас я встала, обошла вокруг костра и внимательно оглядела его со всех сторон, обнаружив синевато-багровый рубец у него на спине. Хотя мне так и не удалось установить, кто же это был, но – из замечания, которыми обменивались мои ночные собеседники – мне показалось, что они относятся к нему с некоторой опаской, – очевидно, они рассчитывали на встречу с духом черного человека.

После появления этого неожиданного духа колдуны наотрез отказались продолжать демонстрацию этой ночью, зато на следующую ночь от их страхов не осталось и следа. Самое невероятное из того, что они мне впоследствии показали – это старинный обряд жрецов Ваала. Начав скорбное песнопение, они медленно двинулись вокруг костра (кстати говоря, огонь – всегда неотъемлемая часть действия), придерживаясь некоего ритма и в движении, и в голосовых вибрациях. Постепенно темп стал набирать силу, и они ускоряли свои движения до тех пор, пока не закружились вихрем, подобно танцующим дервишам. Причем, вращаясь в бешеном темпе вокруг своей собственной оси и вокруг костра, они еще и ухитрялись крутить над головами секирами, со свистом рассекающими воздух. С нарастанием темпа их голоса становились все выше и пронзительнее, пока не стали совершенно нестерпимыми. Потом, сохраняя синхронность в движениях, каждый из них начал рубить свою обнаженную плоть: руки, грудь, бедра, – до тех пор, пока их тела с ног по головы не покрылись глубокими ранами, на которых обильно сочилась кровь. Старик первым прекратил это сумасбродное действо и в изнеможении опустился на землю, пристально наблюдая за своим напарником, который в одиночку продолжал это безумное неистовство, до тех пор, пока тот совершенно не обессилил и не рухнул бездыханным у наших ног. Старик взял нож, просунул его лезвие в узкое горлышко калебасы и достал на его кончике какую-то дурно пахнущую мазь, которой обильно смазал каждую рану своего товарища, после чего ладонями рук энергично растер все его израненное тело.

Через какое-то время молодой человек поднялся; на его упругой черной коже не осталось ни малейшего следа от ран, нанесенных им самому себе во время вышеописанного безумства. Затем он оказал ту же самую услугу своему старшему товарищу и с точно таким же результатом. Десять минут спустя они оба забылись на циновках в сладкой глубокой дреме.

Это представление, изобилующее заклинаниями, характерными телодвижениями и плясками вокруг костра, и многими другими деталями, окончательно убедило меня в том, что если не все, то по крайней мере большая часть магических искусств Западной Африки была унаследована с тех незапамятных времен, когда Ваал был официальным богом и был повсеместно почитаем в этой части Черного Континента.

Теории о реинкарнации и духах

Перевод – К. Леонов

Множество раз в течение первых десяти лет существования Теософского общества возникал этот трудный для понимания, спорный вопрос о перерождении или перевоплощении. При этом ссылались на prima facie [на первый взгляд] очевидные свидетельства значительных разногласий, обнаруженных между утверждениями, сделанными в «Разоблаченной Изиде», том I, стр. 492–493, и более поздними наставлениями, вышедшими из-под того же пера и сделанные под влиянием того же учителя.[696]

Утверждают, что в «Изиде» отрицается перевоплощение. Допускается лишь случайное возвращение «порочных духов». «За исключением этой редкой и весьма сомнительной возможности, „Изида“ допускает только три случая – аборт, смерть в очень раннем возрасте и идиотизм – при которых происходит перевоплощение на этой земле». («Light» за 1882 г.)

На это обвинение был дан ответ тогда же и там же, как это может увидеть каждый, кто обратится к августовскому номеру «Теософиста» за 1882 год. Тем не менее, ответ либо оказался бессильным удовлетворить некоторых читателей, либо остался незамеченным. Оставляя в стороне странность заявления о том, что реинкарнация – то есть серия периодических перерождений каждой индивидуальной монады от пралайи к пралайе,[697] – отрицается перед лицом того факта, что это учение является частью, составным элементом и одной из фундаментальных особенностей индуизма и буддизма, обвинение фактически сводится к следующему: автор данной статьи, открытый поклонник индийской философии, так же как и последователь буддизма за много лет до того, как была написана «Изида», отрицая перевоплощение, должна сходным образом с необходимостью отрицать и КАРМУ! Ибо последняя – это краеугольный камень эзотерической философии и восточных религий; это величественное и единственное основание, на котором зиждится вся философия перерождений, и если отрицать последние, то все учение о карме превращается в бессмыслицу.

Тем не менее, оппоненты, не останавливаясь для того, чтобы подумать о несомненном «разногласии» между обвинением и фактом, обвинили буддистов в том, что они исповедую веру, отрицающую перевоплощение, а следовательно, что подразумевается, – и карму. Не желая спорить с человеком, который был ее другом, и в то же время привлекать для защиты детали и доказательства, относящиеся к сути дела – из-за недостатка времени – автор ответил тогда просто несколькими фразами. Но сегодня необходимо лучше определить суть учения. Наши критики избрали ту же самую линию, и, благодаря неправильному пониманию отрывков из «Изиды», относящихся к этому вопросу, они и пришли к столь удивительным заключениям.