Лев Троцкий - История русской революции. Том II, часть 1

• Название: История русской революции. Том II, часть 1
• Автор: Лев Троцкий
• Жанр: Публицистика

Историю русской революции можно считать центральной работой Троцкого по объему, силе изложения и полноте выржения идей Троцкого о революции. Как рассказ о революции одного из главных действующих лиц этот труд уникален в мировой литературе` – так оценивалэту книгу известный западный историк И. Дойчер. Тем не менее она никогда не издавалась ни в СССР, ни в России и только сейчас предлагается российскому читателю. Первая часть второго тома рассказывает о событиях, последовавших за Февральской революцией и предшествовавших Октябрьскому перевороту.

---

Свердлов, практический организатор съезда, докладывал: «Троцкий уже до съезда вошел в редакцию нашего органа, но заключение в тюрьме помешало его фактическому участию». Только на июльском съезде Троцкий формально вступил в большевистскую партию. Подведен был итог годам разногласий и фракционной борьбы. Троцкий пришел к Ленину, как к учителю, силу и значение которого он понял позже многих других, но, может быть, полнее их12. Раскольников, близко соприкасавшийся с Троцким со времени его прибытия из Канады и затем проведший с ним бок о бок несколько недель в тюрьме, писал в своих воспоминаниях: «С огромным уважением относился Троцкий к Владимиру Ильичу (Ленину). Он ставил его выше всех современников, с которыми ему приходилось встречаться в России и за границей. В том тоне, которым Троцкий говорил о Ленине, чувствовалась преданность ученика: к тому времени Ленин насчитывал за собой 30-летний стаж служения пролетариату, а Троцкий – 20-летний. Отзвуки былых разногласий довоенного периода совершенно изгладились. Между тактической линией Ленина и Троцкого не существовало различий. Это сближение, наметившееся уже во время войны, совершенно отчетливо определилось с момента возвращения Льва Давидовича (Троцкого) в Россию; после его первых же выступлений мы все, старые ленинцы, почувствовали, что он – наш». Уже одно число голосов, поданных за Троцкого при выборах его в Центральный Комитет, показало, что никто в большевистской среде не смотрел на него, в самый момент его вступления в партию, как на чужака.

Незримо присутствуя на съезде, Ленин вносил в его работу дух ответственности и отваги. Создатель и воспитатель партии не терпел неряшливости в теории, как и в политике. Он знал, что неправильная экономическая формула, как и невнимательное политическое наблюдение, жестоко мстят за себя в час действия. Отстаивая свое придирчиво-внимательное отношение к каждому партийному тексту, даже и второстепенному, Ленин говорил не раз: «Это не мелочи, нужна точность: наш агитатор заучит и не собьется». «У нас партия хорошая», – прибавлял он, имея в виду именно это серьезное, требовательное отношение рядового агитатора к тому, что сказать и как сказать.

Смелость большевистских лозунгов не раз вызывала впечатление фантастичности: так были встречены апрельские тезисы Ленина. На самом деле в революционную эпоху фантастичнее всего крохоборчество; наоборот, реализм немыслим вне политики дальнего прицела. Мало сказать, что большевизму чужда была фантастика: партия Ленина была единственной партией политического реализма в революции.

В июне и начале июля рабочие-большевики не раз говорили, что им приходится частенько играть по отношению к массам роль пожарной кишки, притом не всегда с успехом. Июль, вместе с поражением, принес дорого оплаченный опыт. Массы стали гораздо внимательнее к предупреждениям партии, улавливая их тактический расчет. Июльский съезд партии подтвердил: «пролетариат не должен поддаваться на провокацию буржуазии, которая очень желала бы в данный момент вызвать его на преждевременный бой». Весь август, особенно вторая его половина, окрашен постоянными предупреждениями со стороны партии по адресу рабочих и солдат: не выходить на улицу. Большевистские вожди сами подшучивали нередко над сходством своих предупреждений с политическим лейтмотивом старой немецкой социал-демократии, которая удерживала массы от всякой серьезной борьбы, неизменно ссылаясь на опасность провокации и необходимость накопления сил. На самом деле сходство было мнимое. Большевики отлично понимали, что силы накопляются в борьбе, а не в пассивном уклонении от нее. Изучение действительности было для Ленина только теоретической разведкой в интересах действия. При оценке обстановки он всегда видел в самом центре ее партию как активную силу. С особой враждебностью, вернее сказать с отвращением, он относился к австро-марксизму (Отто Бауэр, Гильфердинг и пр.), для которого теоретический анализ есть лишь ученый комментарий пассивности. Осторожность – тормоз, а не двигатель. На тормозе никто еще не совершал путешествий, как на осторожности никто еще не строил ничего великого. Но большевики в то же время хорошо знали, что борьба требует учета сил; что нужно быть осторожным, чтобы иметь право быть смелым.

Резолюция VI съезда, предупреждавшая против преждевременных столкновений, указывала в то же время, что бой надо будет принять, «когда общенациональный кризис и глубокий массовый подъем создадут благоприятные условия для перехода бедноты города и деревни на сторону рабочих». При темпах революции дело шло не о десятилетиях и не о годах, а о немногих месяцах.

Поставив в порядок дня разъяснение массам необходимости готовиться к вооруженному восстанию, съезд решил в то же время снять центральный лозунг предшествующего периода: переход власти к советам. Одно было связано с другим. Смену лозунгов Ленин подготовил своими статьями, письмами и личными беседами.

Переход власти к советам означал непосредственно переход власти к соглашателям. Это могло совершиться мирно, путем простого увольнения буржуазного правительства, которое держалось на доброй воле соглашателей и на остатках доверия к ним масс. Диктатура рабочих и солдат была фактом начиная с 27 февраля. Но рабочие и солдаты не отдавали себе в этом факте необходимого отчета. Они доверяли власть соглашателям, которые в свою очередь передавали ее буржуазии. Расчет большевиков на мирное развитие революции покоился не на том, что буржуазия добровольно передаст власть рабочим и солдатам, а на том, что рабочие и солдаты своевременно помешают соглашателям переуступать власть буржуазии.

Сосредоточение власти в советах, при режиме советской демократии, открывало бы большевикам полную возможность стать большинством в советах, а следовательно, и создать правительство на основах своей программы. Вооруженного восстания для этой цели не нужно было. Смена партий у власти могла бы совершиться мирным путем. Все усилия партии с апреля по июль направлялись на то, чтобы обеспечить мирное развитие революции через советы. «Терпеливо разъяснять» – таков был ключ большевистской политики.

Июльские дни радикально изменили положение. Из советов власть перешла в руки военных клик, сомкнувшихся с кадетами и посольствами и лишь до поры до времени терпевших Керенского в качестве демократической фирмы. Если бы Исполнительный комитет вздумал теперь вынести постановление о переходе в его руки власти, результат получился бы совсем не тот, что три дня тому назад: в Таврический дворец вступил бы, вероятно, казачий полк вместе с юнкерскими школами и попытался бы попросту арестовать «узурпаторов». Лозунг «власть советам» предполагал отныне вооруженное восстание против правительства и стоящих за его спиной военных клик. Но поднимать восстание во имя власти советов, которые этой власти не хотят, было бы явной бессмыслицей.

С другой стороны, отныне стало сомнительным – некоторые считали даже маловероятным, – смогут ли большевики завоевать большинство в этих безвластных советах посредством мирных перевыборов: связав себя с июльским разгромом рабочих и крестьян, меньшевики и эсеры будут, разумеется, и дальше прикрывать насилия над большевиками. Оставаясь соглашательскими, советы превратятся в безвольную оппозицию при контрреволюционной власти, чтобы вскоре совсем прекратить свое существование.

О мирном переходе власти в руки пролетариата при таких условиях не могло быть больше и речи. Для большевистской партии это значило: надо готовиться к вооруженному восстанию. Под каким лозунгом? Под открытым лозунгом завоевания власти пролетариатом и крестьянской беднотой. Надо поставить революционную задачу в ее обнаженном виде. Из-под двусмысленной советской формы надо высвободить классовое существо. Это не был отказ от советов, как таковых. Овладев властью, пролетариат должен будет организовать государство по советскому типу. Но это будут другие советы, выполняющие историческую работу, прямо противоположную охранительной функции соглашательских советов.

«Лозунг перехода власти к советам, – писал Ленин под первые раскаты травли и клеветы, – звучал бы теперь как донкихотство или как насмешка. Этот лозунг, объективно, был бы обманом народа, внушением ему иллюзии, будто советам и теперь достаточно пожелать взять власть или постановить это для получения власти, – будто в Совете находятся еще партии, не запятнавшие себя пособничеством палачам, – будто можно бывшее сделать небывшим».

Отказаться от требования перехода власти к советам? В первый момент эта мысль поразила партию, вернее сказать, ее агитаторские кадры, которые за предшествующие три месяца до такой степени сжились с популярным лозунгом, что почти отождествляли с ним все содержание революции. В партийных кругах открылась дискуссия. Многие видные работники партии, как Мануильский, Юренев и другие, доказывали, что снятие лозунга «власть советам» порождает опасность изоляции пролетариата от крестьянства. Это возражение подменяло классы учреждениями. Фетишизм организационной формы представляет, как это ни странно на первый взгляд, весьма частую болезнь именно в революционной среде. «Поскольку мы остаемся в составе этих советов, – писал Троцкий, – …мы будем стремиться к тому, чтобы советы, отражающие вчерашний день революции, сумели подняться на высоту задач завтрашнего дня. Но как ни важен вопрос о роли и судьбе советов, он для нас целиком подчинен вопросу о борьбе пролетариата и полупролетарских масс города, армии и деревни за политическую власть, за революционную диктатуру».