Лев Троцкий - Европа в войне (1914 – 1918 г.г.)

• Название: Европа в войне (1914 – 1918 г.г.)
• Автор: Лев Троцкий
• Жанр: Публицистика

Мировая война 1914–1918 г.г., явившаяся высшим и наиболее сгущенным выражением империалистической экспансии буржуазных государств, столкнула между собою различные политические системы и государственные организмы. Война произвела невиданный перелом в представлениях и быте народных масс. Она бросила рабочие массы в объятия национализма и шовинизма. Она привела к крушению международное рабочее движение, чтобы затем возродить его для борьбы за социалистическую революцию.

Эта исключительная эпоха отразилась в литературной деятельности Л. Д. Троцкого, протекавшей во время войны в разных странах Запада. В настоящий том вошли написанные за этот период статьи, фельетоны, очерки и корреспонденции, посвященные вопросам мировой политики и отображению быта воюющей Европы. Весь этот разнохарактерный материал сгруппирован нами по отдельным странам. Статьи, относящиеся к Франции, в этот том не включены и войдут в отдельный том, который явится дополнением к настоящему.

---

IX

Разговоры, книги

Старая испанская поэма повествует, как неверные сарацины разбили благочестивых испанцев:

Vinieron los Saracenos
Y nos mataron a palos;
Pues Dios esta por los malos
Quando son mas que los buenos.
(Пришли сарацины
И разбили нас наголову,
Ибо бог вступается за злых,
Когда их больше, чем добрых.)

Это совсем хорошо сказано, и римский папа, у которого немало чад в обоих воюющих лагерях, руководствуется, надо думать, той же самой мудрой тактикой. Во всяком случае, известный афоризм Наполеона: «Господь бог всегда на стороне более многочисленных батальонов» оказывается плагиатом, ибо та же мысль гораздо ярче выражена доном Герардо Лобо еще при Филиппе V.[276]

Молодой испанец, чему-то учившийся, где-то бывавший, досужий, недовольный, разговорчивый, подошел на пристани с приветом, и после того встречается почти каждый день. Он разыгрывает из себя скептика, – ему, должно быть, 22 года, – и говорит о своем отечестве в тоне совершенной безнадежности.

– "Мы должны исчезнуть с лица земли. Испания везде отстала. Во всем – декаданс (упадок). Мы владели миром. Сейчас мы третьестепенная держава. Ужасающее невежество. Нет индустрии. Наши студенты не учатся. Никто ничего не делает. Если города тратят деньги, то на plazo de toros{19}, а не на порты, не на школы. В Андалузии 90 % безграмотных. У нас есть поговорка: голоден, как народный учитель.

– Вывести из этого положения нас могла бы только республика, а привести к республике могла бы война. Война была бы спасением для Испании, она вырвала бы нас из застоя. Но к войне мы не готовы. Срамиться в войне мы не хотим. Вот почему я говорю: мы погибли…

– Вы хвалите нас. Все иностранцы, приезжающие к нам, хвалят нас. Мы гостеприимны, общительны. Это наследие нашего старого богатства. Когда мы были могущественны, мы выработали себе манеры широкие, великодушные. Теперь у нас только и осталось, что эти манеры. Хуже всего то, что мы не верим в собственное спасение. Мы не верим ни в какие идеи. Мы, испанцы – скептики. Все партии нас обманывали, каждая в свою очередь.

– Деньги! Нет идей – все за деньги. Вся наша политика основана на этом (движение пальцами, очень общее всем испанцам и выражающее хватание или щупание). Выборы? Основаны на песетах. Граф Романонес? Вся его сила в деньгах. Один из самых богатых людей в Испании. Он даже короля ссужает деньгами. Только этим и правит.

– Пресса? У нас не верят прессе. Есть хорошие журналисты, которых знают, но честных, таких, которым верили бы, – нет. Все убеждены, что пресса, как и политика, основана на этом (движение пальцами).

– Научная и учебная работа ведется кое-как. Студенты ежегодно устраивают забастовки по произвольным поводам, чтобы приблизить каникулы. Более серьезный характер имеет требование студентов об отмене местных учебников. Борьба вокруг этого вопроса очень характерна для состояния нашей университетской науки. Молодой профессор составляет наспех «свой» учебник, т.-е. из десяти плохих делает одиннадцатый, никуда негодный, и продает, как обязательный, своим студентам. Никто из авторов и не помышляет о том, чтобы учебник вошел в обиход во всей стране. Это просто местный и персональный налог на науку.

– Кто у нас национальный герой? Хуан Бельмонте, торреадор. Я его знал несколько лет тому назад землекопом и разносчиком плохих апельсинов. Теперь он богат, знаменит, идол, – иначе его не называют как fenomeno. Спросите испанца на улице, кто у нас военный министр или председатель кортесов? Вероятнее всего, он вам не ответит. Но спросите любого, кто таков Бельмонте? Он во всех подробностях расскажет его биографию.

– А кто, кстати, у вас военный министр теперь?

– Военный министр? Да… военный министр – генерал Лукэ, да, конечно, он…

– Хуан Бельмонте. Какая у него ступня (подробности). Это торреро, который может в последний момент плюнуть на быка. Для чего? Зачем? Чтобы показать, что у него горло не пересохло от волнения – высший признак самообладания! Галстуки Бельмонте! Шляпы Бельмонте! Испанцы стригутся под своих фаворитов – aficionados. Есть плешивый торреадор – полунегр, – его партизаны бреют голову. За последнее время все это не ослабевает, а усиливается. Король останавливает автомобиль, чтобы приветствовать торреадора. Богачи ему покровительствуют. В свою очередь и Бельмонте покровитель: через него хлопочут. Секретарь министерства собирается за него выдать дочь. Если в Испании есть справедливость, так в торрео. Даже сторонники свищут фавориту, если он не в ударе, и, наоборот, аплодируют противнику… Не едят, не пьют, закладывают платье, чтобы посетить торрео. Как жаль, что теперь не temporada{20} и вам не удастся повидать Бельмонте. Я не заражен нашей национальной страстью, но Бельмонте действительно феномен.

– У нас все думают, что после войны будут большие перемены. В чем? Во всем. А так как для Испании возможны перемены только к лучшему, – к худшему некуда, – то испанцы доверяют этим переменам и ждут их. Может быть, сильные станут слабее, а слабые сильнее. Но я этих надежд не разделяю. Я пессимист".

X

Ауто-да-фе удосужились отменить, а бой быков сохранили. Между тем в бое быков не многим меньше варварства, чем в сожжении ведьм. Борьба за отмену боя быков насчитывает столетия. В начале девятнадцатого века (1805 г.), во время борьбы с Наполеоном, Карл IV[277] запретил «наконец» бои быков. Французский автор Бургоен писал в те времена по поводу запрета: «Эта мужественная реформа делает честь правлению Карла IV и свидетельствует о мудрости его первого министра. Все и вся будут, без сомнения, в выигрыше от этого: промышленность, земледелие и нравы»{21}. Но гроза великой революции стихла, и бои быков нашли свою реставрацию – одновременно с тем, как коронованные быки возвращали себе европейские троны. И теперь, 111 лет спустя, от «мужественной реформы» не осталось и следа.

Как филистеры склонны верить в отвлеченный прогресс! И как медленно тащилась в прошлые века его несмазанная телега! Единицы или группы достигали поразительных высот уже в древнейшие времена. А массы?..

Мальчики Мурильо, босоногие оборвыши, искатели вшей. Они и сейчас те же: сквозные дыры, грязные носы, вши в черных волосах. В 1680 г. – последнее публичное ауто-да-фе на Plaza Mayor в Мадриде. Балконы ломились от жадных зрителей. В благочестивой Севилье была сожжена женщина ровно 100 лет спустя, в 1780 г., следовательно, за девять лет до Великой Французской Революции.

Очень-очень медленно движется скрипучая телега прогресса, особенно в Испании, которая больше, чем какая-либо другая страна, живет вчерашним днем. Католицизм долго был знаменем в борьбе с сарацинами и крепко въелся в нравы. Инквизиции нет, на кострах не сжигают, но в Кадиксе есть газета («El Correo de Cadiz»), на которой значится: con cenzura, т.-е. выходит под церковной цензурой. Благочестивая газета печатает по поводу дороговизны статью, в которой укоряет дорогих сограждан в том, что они больше интересуются ценою баранины, чем спасением души (la Salvacion de nuestra alma). Это обличение превосходно звучит в дни великой людской войны, когда у самых католических народов человеческое мясо стало много дешевле баранины. Бедная католическая душа, которую заставляют нюхать иприт и накрывают сверху снарядом в 50 пудов весом. Но на этот счет вы тщетно бы стали искать сведений в испанских газетах. Кадикские поступают особенно находчиво – они вообще ничего не сообщают о войне, как будто бы ее не существовало. В конце концов, воюют далеко за Пиренеями, и французская пальба не заглушает звуков мессы. Когда я обращал внимание туземных собеседников на полное отсутствие военных бюллетеней в самой распространенной кадикской газете («El Diario de Cadiz»), мне отвечали удивленно: «Неужели! Не может быть!.. Да, да, действительно». Значит, раньше не замечали.

В 1777 г. будущий французский полномочный министр при Мадридском дворе Бургоен в качестве секретаря посольства въезжал в Испанию на шести мулах. Он написал об этой стране большой труд, который выдержал четыре издания. Первое вышло в год Великой Французской Революции. Посол старой Франции отнюдь не лишен наблюдательности. Его труд и сейчас выше того, что пишут об Испании иные лощеные французские академики. Во всяком случае Бургоен читается с интересом, особенно, если человек случайно застрянет в Кадиксе, ожидая парохода на Нью-Йорк. «С того времени как Европа цивилизовалась с одного конца до другого, – читаем мы во втором томе, – обитателей ее надлежит скорее распределять по профессиям, чем по нациям. Так, отнюдь не все французы, не все англичане и не все испанцы походят друг на друга, но лишь те из них, которые внутри каждого из этих трех народов получают примерно одинаковое воспитание и ведут примерно одинаковый образ жизни. Так, все их юристы сходны по своей приверженности к форме и страсти к кляузе; все их эрудиты сходственны своим педантизмом; все их коммерсанты – своей жадностью, все их матросы – грубостью, придворные – гибкостью». Этими словами Бургоен хочет опровергнуть ходячее представление об Испании, как о совсем особенной фантастической стране.