Игорь Чубаха - Злаки Зодиака, или Ижица-файлы

• Название: Злаки Зодиака, или Ижица-файлы
• Автор: Игорь Чубаха
• Жанр: Современная проза

---

– Это я и сам секу, только при чем здесь церковная индульгенция? – отмахнулся Максим и на миг неосторожно вытянул шею из воротника, – Я к тебе пришел за ответом. Кто в городе надысь интересовался подобными рецептами? А если точнее, чем нынче дышит Богдухан, какие сны ему снятся, какие ордена и за что он обещает своим подручным? И, наконец, где обитает? – ах, если бы Храпунову не нравились только музыканты.

Чиркнув глазами в другую сторону, он еще приметил троих калек (один в инвалидном кресле на колесиках), скучающих у табачного киоска. Причем в этом конкретном случае дедукция пугала, что конкретные трое, не взирая на костыли и инвалидную коляску, по всем фигуральным статьям не курят и занимаются бойцовыми видами спорта.

И тогда Максим приказал себе считать, что его колбасит не от дедукции, а от нервов.

– Что ты от меня хочешь? Я давно спрыгнул с поезда! – заныл книжник, совершенно не находящий кайфа в том, что данная беседа похожа на встречу двух секретных агентов в тылу врага. – Я уже два года не совершаю ритуалы, даже мяса не ем в принципе. Я – сдулся. Я – в этих играх лишний и мои подсказки слабее фона. Я устал жить на два фронта! Мне ничего не нужно! Какая саньяса?! Отпусти ты меня!

– Не ори, люди оборачиваются! Если бы я тебя тогда не отмазал, твои кости сейчас гнили бы в одном из водостоков, аккурат, перемолотые колесами этого поезда!

Действительно, переход задрожал от прибывшего с «Лиговского проспекта» поезда. И слова Максима имели почву. Некоторое время тому, как куртуазный парикмахер, Дима промышлял по вызову бритьем ног ведьмам. Началось все обыденно, телефонный заказ по толстой газете частных объявлений «Реклама-Шанс»; ну, побрил, получил денег впятеро больше, чем привык и, конечно, смолчал, что цены на рынке другие. Потом его, как бы между прочим, пригласили участвовать в ритуале: «Пустяк, черношерстного козла надо обрить наголо, зато мажоры отпадно максают…» Потом пригласили брить грудь провинившейся гадалке, тетке пятьдесят с гаком, грудь – уши спаниэля, только, оказалось, не черным волосом обметало ее телеса, а Муромским мхом… Дальше-больше, и чужой крови дали лизнуть, и соком белены виски мазали… А Юрик, накрыв с поличным, подержал три часа в холодухе с летучими мышами и отпустил, хотя три-пять солнцеворотов за решеткой парню корячилось. Отпустил, а теперь явился вспоминать про долг, только Диме не хотелось отвечать за забытые грехи, Димыч изображал, будто прежние поляны быльем поросли, будто он уже совсем другой типаж, дружба – дружбой, но отвали, не заслоняй прилавок.

– Что ты от меня хочешь? – сморщился, будто вступил в собачью какашку, Дима, хотя до этого и так его портрет напоминал перезимовавшую грушу. И вдруг оловянные глаза книжного червя прикипели к чему-то за спиной Максима.

Вокруг традиционно толкались граждане, толпа шелестела подошвами, словно ветер в ивах. Одни застревали у прочих лотков: с театральными билетами, с радужными компакт-дисками, или сувенирами из обожженной глины. Другие спешили прокатиться по эскалатору к нижнему вестибюлю площадки «Владимирская». Третьи как раз «Владимирскую» покинули, одуревшие от вагонной духоты и мечтающие поскорей достигнуть площадки «Достоевская». А Дима в ступоре все смотрел и в глаза Максиму, и параллельно куда-то ему за спину, будто четырехглазый. И как будто уже не узнавал.

И тогда Храпунова словно такса за лодыжку цапнула.

– Я от тебя жажду получить пару-тройку имен, – машинально закрыл беседу Максим, хотя на последних словах для него уже гораздо интересней стало другое.

Самым интересным и заманчивым для Храпунова стало вовремя смыться, потому как он оценил потенциал свернувших концерт и нацелившихся с крейсерской скоростью на лоток троих широкопрофильных музыкантов. Сделав первый – инстинктивный – шажок от книжных корешков и приобретшей равномерный оловянный цвет Диминой физиономии, Максим оглянулся. Так и есть. Со стороны «Достоевской», будто шпорами бряцая костылями и уже ничуть не прихрамывая, двое инвалидов катили третьего. С ускорением!

Честно сказать, к такому повороту Максим был не готов, то есть, не готов в первое мгновение. Однако, сделав глубокий выдох и глубокий вдох, будто занимается Цигун, опальный исаявец отступил на пять шагов от лотка к середине перехода «Владимирская» – «Достоевская». Так, чтобы если хвать-команда предьявила стволы, то оказалась друг у друга на линии огня.

А далее, абсолютно не заботясь, какое возмущение произведет в умах смертных пассажиров, наплевав, что заплатил за плащ триста баков в «Хьюго босс»[27], Максим опустился на карачки и, скороговоркой бормоча заклинания, мелом очертил себя сплошной линией с радиусом скругления в пределах допустимого магической формулой. Шляпа из чешского фетра кувыркнулась и укатилась за черту, фиг с ней.

И вдруг в суммарный галдеж ворвалось тонкое и злобное «Дз-з-з-зинь!». У беглеца были и другие проблемы, но эта, спасибо предыдущим урокам, стоила особого внимания.

Храпунов не поверил глазам: буквально в шаге от начерченного круга воняющая пережеванным чесноком неказистая тетка зацепила авоськой матерчатую сумку другого неактуального мужика. И теперь хозяин сумки вытряхивал с заупокойным матом на шахматные квадратики пола осколки пива «Бавария»[28]. Вот вывалилось и покатилось запертое крышкой горлышко-розочка. Но ведь у тетки в авоське ничего, кроме буханки хлеба «Столичный»!

Одновременно специально обученные те, кто пришли за Максимом со стороны «Владимирской», и те, кто возникли со стороны «Достоевской», швырнули натренированные тела вперед. И это была их первая ошибка.

Буханкой хлеба расколоть пивную бутылку? Это ж кому может потребоваться столько таскать буханку хлеба, да еще и в авоське, чтобы она зачерствела, как камень?! Наверное, тому, кто хочет внушить посторонним: «Я не несу угрозы». Что может на первый взгляд быть безопаснее невзрачной тетки с буханкой хлеба? И что может быть на самом деле смертельно опасней? Уж ни как не шестеро широкоформатных молодцев.

Те, кто пришли за Максимом со стороны «Владимирской», и те, кто возникли со стороны «Достоевской», швырнули с ускорением натренированные тела вперед. И это была их главная ошибка.

Преследователи с двух сторон облепили удерживаемое заклятием мертвое пространство и стали бессмысленно шарить в воздухе, пытаясь нащупать невидимку Максима. А пафлюжная тетка, которая была их во сто крат опасней, оттерто-растеряно засуетилась за спинами, блестя из рукава отравленной вязальной спицей. От мадам перло чесноком так, что глаза слезились. И Храпунов вспомнил заповедь продвинутых подземельщиков: молясь Гребахе, нужно жевать чеснок, ибо – чем больше сжуешь, тем меньше на его долю останется. Ибо не терпит чеснок Гребаха Чучин, хотя он и не вампир.

Пользуясь кармической беззащитностью ряженых и по инерции бормоча: «Свят, свят...», Храпунов поддал жару – вырвал у крайнего нищего костыль и двинул по ногам музыкантов; выхватил у музыканта контрабас и, обломал о коленки убогих. Кто сказал, что борьбой за права и свободы занимаются только рабы?

Глубоко под прической мелькнуло: это же та самая мымра, которую он наблюдал из окна перед визитом спецназа – получается, тоже по его душу она здесь объявилась?

Случилось чудо, инвалид выскочил из кресла и лихо запрыгал, будто от боли, на вернувших чувствительность ногах. И когда сумбур достиг апогея, Максим меж штанин группы захвата юльнул за черту, оттолкнул наперерез хвать-команде бесхозное инвалидное кресло и гигантскими прыжками помчался к эскалатору, обгоняя собственные ноги на полкорпуса. Иначе не мог – разлитое снаружи пиво угрожающе подбиралось к меловой линии, да и уровень посвящения Храпунова не разрешал использовать заклятие «Мелового круга» дольше тридцати секунд.

На прощанье мелькнувшее из-за баррикады книжных обложек Димино лицо было уже не цвета расплавленного олова, а грязно-синее, как истертая джинса на локтях куртки забубенного хипаря. Только глаза оставались оловяно-тусклыми монетками. Ведьма загарпунила спицей шляпу и сунула в авоську. Наивная, она собиралась истыкать булавками восковую фигурку с клочком из шляпы, не ведая, что шляпа – не Храпунова, а трофей.

Прозевавшие виражи конкурентки преследователи же ринулись за Максимом шумною толпой. И это была их вторая ошибка – при виде орды побирушек народ хватался за карманы и застывал поперек пути, клиня все намерения.

Площадку перед эскалатором опальный исаявец преодолел в один затяжной вздох и покатился, еле успевая подставлять ступеням ноги, вниз. Задевая испуганно жмущихся к поручню старух и мамаш, прижимающих к животам потомство. Горохом трещащий за спиной топот и лязг костылей советовал не тормозить. А проносящиеся мимо плафоны семафорили, что если хочешь жить – иди на рекорд.

И тут Максим сделал финт. Без шеста он сиганул так высоко, словно с шестом, и приземлился уже на параллельной, только ползущей вверх, дорожке эскалатора. Нарисованная на рекламе пельменей девушка сочувственно улыбнулась Храпунову.