Вячеслав Морочко - Прикосновение

• Название: Прикосновение
• Автор: Вячеслав Морочко
• Жанр: Современная проза

---

– Я помогу вам, – сказала Маша, перелезая к нему.

– Не шевелитесь! – прорычал он, хватая ртом воздух. Из груди вырывался кашель. Наконец, рыжий подтянул ноги, сел. Какое-то время сидел без движения, а потом неожиданно заговорил: «Вот это встреча! Всю жизнь мечтал побывать на море! Я только вчера прилетел. Никогда раньше не видел сразу столько воды!»

– Неужели отец не возил вас на пляж?! – удивилась Маша.

– Отца мы почти не видели. Бывало появиться, прижмет, ощупает, что-нибудь спросит, убедится что у нас все на месте – ноги, руки и прочее, как у людей, и снова исчезнет… Вот что, – прервал он воспоминания, – поглядим, что имеем.

– Весло – доложила Маша, – и черпак.

– Черпак это вещь, – сказал рыжий, вынимая единственное весло из уключины. – Что бы мы делали без черпака? – Он устроился на корме и стал потихоньку грести то слева, то справа.

– До лодочной станции засветло не добраться, – подумал он вслух. – Успеть бы – до ближайшего берега.

– Не успеем: – сказала Маша, – здесь короткие сумерки.

Она сидела, скрестив на коленях усталые руки. Море совсем успокоилось. Багровое око солнца почти касалось воды. На горизонте вспыхнул маяк.

– Все-таки я везучая, – думала она. – Это чудо, что мне посчастливилось встретить его в таком человеческом муравейнике, где имя, адрес, профессия – все спрессовано в индексе – целом наборе чисел, без которого не отыщешь теперь даже близкого человека.

Она заметила, вдруг, что рыжий разглядывает ее руки. Но не спрятала их, а улыбнулась – «пусть смотрит».

Из-за мыса выскочил глиссер. Он летел, едва касаясь воды.

– Наверное за нами, – предположила Маша.

Описав дугу, глиссер заходил со стороны солнца. Человек на корме перестал грести, положил весло. В вечернем свете его рыжие волосы казались еще рыжее. Глиссер несся беззвучно. За штурвалом во весь рост стоял богатырь в красных трусах. На фоне солнца его фигура казалась вылитой из бронзы.

– Артист! – засмеялась Маша.

– Есть вещи забавнее, – отозвался рыжий. – Еще вчера мне бы и в голову не пришло, что я продержусь на поверхности больше минуты.

После душа она проторчала в салоне-гардеробе лодочной станции. Обычно Маша надевала первое, что предлагал модельер-автомат. Но сегодня выбор вечернего платья стал вдруг проблемой: ей не хотелось «выглядеть пресно». Она потратила на туалет уйму времени и осталась собой недовольна.

Рыжего Маша увидела в холле. В одежде он показался ей старше. Впрочем, после всеобщей ретемперации, о возрасте стало трудно судить. Молодость продолжалась теперь до восьмидесяти, но то, что начиналось за ней, отнюдь не было старостью, – а долгой прекрасной порою зрелости.

– Сейчас он как-будто другой, – отметила Маша. – Пожалуй, он даже красив… Что я?! Он просто чудо!

Ожидая ее, человек задремал. Подкравшись на цыпочках, Маша легонько притронулась к бритой щеке и отдернула руку. Рыжий вскочил, покраснел, почему-то стал извиняться: «Простите. Кажется, я задремал… Всю эту ночь слонялся по берегу: Спать не хотелось».

– И вы извините, – призналась она. – Ужасно хочется есть! Предлагаю поужинать в старой харчевне «У поющих фонтанов».

Минут через пять они уже выходили на площадь, которая примыкала к большой магистрали, Приморскому парку, аллее фонтанов и Городу Старых Башен. Под ногами лежала экзотика: асфальт, брусчатка и совсем древний камень. Над головами торчали архитектурные памятники второго тысячелетия. Их стены хранили гулкое эхо. Нижние этажи были одеты хрупким стеклом. В далекие времена люди приобретали здесь нужные вещи. Теперь витрины были превращены в многоцветные витражи, придававшие улицам романтический вид. Здесь высились громадные здания из стекла и бетона – символы той эпохи, когда человек делал первые шаги в небо. Большинство этих монстров пришло в ветхость. В них уже давно никто не бывал. Кое-где взамен старых, снесенных, поднялись совсем новенькие бутафорские небоскребы с несчетным количеством этажей. Их назначение – поддерживать колорит архитектурного заповедника. Рядом с площадью жила магистраль. За ее светящимся обрамлением с легким шелестом проносились едва различимые транспортеры. Мимо сказочных нагромождений она уходила туда, где в тиши садов лежал просторный сегодняшний город.

Маша уже держала рыжего под руку. Она шла и думала: «Наверно и сто и четыреста лет назад вокруг фонарей вот так же вились тучи бабочек, а между шпилями кралась луна. Сколько людей тут прошло! Но может быть все это дожидалось только его одного, а сама я со своими капризами и диссертациями жила для того лишь, чтобы сегодня он не был один».

Маша замедлила шаг, испугавшись, что ему с ней скучно.

– Вы славная, – он признался задумчиво. – С вами приятно молчать.

Не разжимая губы, она пыталась изобразить шутовскую гримаску, но не выдержала, – вспыхнула, засветилась радостью.

Возле пальмы на краю площади в ноги им бросился темный живой комочек. Маша нагнулась. Перед ней на теплом асфальте гарцевал уличный кун – веселый беспризорный щенок на тонких козлиных ножках.

– Какой милый! – залюбовалась Маша. Кун стрелял черными глазками и вертелся, вертелся, не мог ни секунды прожить без движения. Короткая бурая шерстка искрилась в лучах фонарей. Это был очень юный представитель вида, пришедшего в свое время на смену славного племени собак. Куны оказались сильнее, понятливее и жили значительно дольше. Когда-то, подобно дельфинам, их чуть было, не причислили к элите разумных. Но хотя этого не случилось, люди и куны остались друзьями.

Чувствуя, что на него обращают внимание, зверек вертел хвостиком.

– Ах ты плутишка! – сказал рыжий и присел на корточки. – Где твоя мама?

Прислушиваясь, кун шевелил ушками, видимо, что-то соображая.

– Обождите меня здесь, – попросила Маша. – Я мигом. Только сообщу домой, чтобы не волновались.

На углу площади светился «аквариум» переговорного зала. Маша спешила. Едва заняв место у пульта с экраном, вдавила первую клавишу индекса матери. Нажимая следующую – подумала: «Сейчас мама увидит мое лицо. Интересно, заметит, что со мной происходит?» Маша взглянула на площадь. Там возле пальмы стоял человек.

– Да разве он человек? – улыбнулась она. – Он – чудо! А мама, конечно, скажет: «Маша, голубка моя, когда, наконец, ты отучишься преувеличивать?»

Перед тем, как нажать последнюю клавишу, она снова глянула через витраж и застыла в недоумении: на краю площади, у магистрали, появилась процессия, напоминавшая кордебалет.

– А вот и «солист», – подумала Маша, увидев скромно одетого человека среднего роста. В нем все было скромным и средним. Ординарность, доведенная до предела, бросалась в глаза резче всякой экстравагантности и была призвана оттенять «знак ответственности», сияющий на груди «солиста». Этот символ когда-то вручали, как поощрение за успехи в администраторской деятельности. Традиция портить строгий костюм всевозможными знаками почему-то особо живучей была в управленческой сфере. На лице значкиста сияла самая доброжелательная из улыбок, какую только можно разучить перед зеркалом. Случайные прохожие, вытесненные на другую сторону площади, тянули шеи: не каждый день удается видеть фигуру облеченную высокой ответственностью. «Кордебалет» запрудил площадь. На лицах участвующих застыл оптимизм пополам с деловитостью. Процессия уже обтекала пальму, когда Маша потеряла рыжего из вида. Однако вокруг «солиста» пространство оставалось свободным, и она продолжала видеть щенка. Зверек облизывал лапки похожим на фиолетовую ленточку языком. При этом он так изогнулся, что стал похож на известный скульптурный шедевр: «Туалет маленького куна». «Солист», вытянув губы, сидел перед ним на корточках. Закончив туалет, щенок стрельнул глазками вверх. Его завораживал сверкающий «жук». Кун встал на задние лапки и, забавно сложив на груди передние, потянулся мордочкой к «знаку ответственности». «Солист», смеясь, раскачивался из стороны в сторону, и кун раскачивался вместе с ним, поворачивая нос за блестящим предметом. Все смеялись. В том числе те, кто даже не мог видеть куна. «Солист» отодвинулся, и любопытный щенок на задних лапках потопал за ним. Смех набирал силу. «Солисту» неудобно было смеяться сидя на корточках. Он встал. А кун разочарованно опустился на передние лапки и сделал изящный прыжок. Тогда человек нагнулся и поманил его пальцем. Кун приблизился, весело семеня ножками, задрав хвостик, лизнул палец и вопросительно посмотрел на «солиста». А тот поманил опять.

– Изволь, – наверно подумал щенок и, приблизив рыльце, опять собирался лизнуть, когда палец свернулся крючком, а потом, распрямившись, хлестнул его по носу. От неожиданности зверек проглотил визг. Он сел и зажмурился, прикрыв лапками голову. Смех толпы перешел в рев. «Солист» вытирал слезы, а указательный палец правой руки еще изгибался возле мордочки куна… И вдруг лицо человека перекосилось – толпа онемела, как по команде. «Солист», будто знамя, поднял над собой окровавленный палец. Зверек прижался к асфальту: он и сам не ожидал, что решится укусить этот голый отросток человеческой лапы.