Полина Поплавская - Уроки любви

• Название: Уроки любви
• Автор: Полина Поплавская
• Издательство: Крылов
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-94371-509-6

Ее родители знамениты, и перед ней открыты все пути. Как выбрать среди них тот, что предназначен именно ей? Она ищет любовь, разбивая мужские сердца. Но сможет ли она сохранить свое? Кто станет для нее лучшим учителем любви: знаменитый танцовщик, блестящий адвокат или колумбийский маг?

---

– Не трудитесь, прошу вас, – остановила его Джанет. – Это моя картина.

– Вы!? – на лице старика отразилось явное недоверие. – Но, деточка, вам никак не больше двадцати пяти, а здесь я вижу психологию людей именно четвертьвековой давности, когда вы, возможно, еще и зачаты не были.

– Была, – просто и ясно глядя ему в глаза, ответила Джанет.

– Предположим, – усмехнулся старик. – Но здесь я вижу не только поколение, я вижу душу моего сына, которого вы никак не могли знать, поскольку он погиб, вероятно, еще за несколько лет до вашего рождения…

«Да, потому что это был мой отец», – готово было сорваться с губ Джанет, но в последний момент она вспомнила о Стиве, стоявшем где-то в глубине зала за ее спиной, и поняла, что не может предать его сейчас так публично и скандально. И она тихо сказала:

– Но моя мать была почти этого возраста…

– Господи, причем здесь ваша матушка!? – неожиданно взорвался старик, явно приходившийся ей дедом. – Я говорю о сознании одного-единственного человека! Кстати, как вас зовут? Ах да, – и старик уткнулся носом в проспект, но пока он искал фамилию, со всех сторон уже угодливо неслось:

– Шерфорд, Джанет Шерфорд!

– Это дочь покойной Патриции Фоулбарт… Но ни одно из этих имен ничего не изменило в старческом брезгливом лице. Он снова повернулся к Джанет.

– Итак, жду вас у себя. Машина завтра в восемь. – И, гордо закинув голову, повернулся, чтобы уйти.

– Но разве вам не интересно посмотреть остальные картины? – уже почти в спину ему спросила Джанет.

– Нет, – буркнул он. – Мне и так все ясно. – И толпа раздалась, пропуская мэтра бостонской школы.

После завершения легкой коктейль-парти, как обычно, венчающей подобные мероприятия, Стив сам подошел к дочери.

– Ну что, познакомилась с дедушкой?

– Это действительно он?

– Да, Губерт Вирц собственной персоной. Ханжа, великолепный талант и невозможный сплетник. А ведь когда-то его слово было для меня законом. Теперь же… Живет отшельником, если не считать его, так сказать, миньонов.[39]

– Даже не знаю, радоваться или нет. И… признаваться или…

Стив положил теплую руку на ее зардевшуюся щеку.

– Это ты можешь решить только сама. Здесь я тебе не советчик… и не судья. – Джанет посмотрела прямо в его глаза – так, что Стив с радостью и болью, которые, впрочем, поспешил скрыть, прочитал в родном синем взоре именно тот ответ, на какой в глубине души надеялся. – Ведь лишней славы это тебе не принесет, – словно извиняясь, добавил он. – К тому же Губерт перестал общаться с Мэтом задолго до его гибели…

– О чем ты говоришь, папа!? – возмущенно остановила его Джанет, которой мучительно было слышать оправдания того, кого она любила теперь больше всех на свете.

* * *

Утром машина, за рулем которой сидел надушенный и подкрашенный юноша, поглядывавший на Джанет несколько свысока, примчала ее в Бостон, вернее, на уединенную виллу по дороге в Куинси. Дом ей сразу не понравился: слишком много внешнего, причем внешнего не для того, чтобы закрыть от посторонних свое внутреннее, а внешнее как выражение себя истинного. И десятиминутное ожидание мэтра в длинном, со стеклянным потолком, полукабинете-полустудии только укрепило Джанет в этом мнении. Наконец мэтр появился – в довольно-таки непристойном халате. Впрочем, Джанет уже давно не реагировала на подобные проявления мелочности.

– Так… так… – забормотал Губерт, чуть ли не обходя ее со всех сторон и оглядывая, как оглядывают произведение искусства, в подлинности которого сомневаются.

«Ему не хватает сейчас только достать лупу», – мысленно усмехнулась она, но вслух довольно сухо сказала:

– Если вам действительно интересно обсудить со мной мою работу, то приступим. У меня не так много времени.

– Я собирался обсуждать не картину, а вас, – огорошил ее Губерт. – С картинами мне все понятно: у вас фантастический темперамент, и это немного портит дело. Вложенная в ваши произведения страсть слишком тягостна, слишком перенапряжена. Вы замужем?

– Нет.

– Так я и думал. Но Бог с вами. – Он вдруг вцепился в ее плечо своей холодной и костлявой рукой. – Ответьте мне прямо: как вы могли быть знакомы с моим сыном?

– Простите, – выдавила из себя Джанет, – но я даже не знаю, кто он.

– Он? – Старик на секунду задумался. – Он был божественным мальчиком, которому дано слишком многое. Но сначала его испортила мать, нимфоманка от природы, потом вся эта музыкальная сволочь и, наконец, какая-то девка решила его доконать, забрюхатев и имея наглость поставить его об этом в известность. Слава Богу, что он не успел повесить себе на шею еще и младенца!

– Но, может быть, он любил ее? – заставив себя не двинуться ни единым мускулом, поинтересовалась Джанет.

– Любил!? – Губерт даже задохнулся от возмущения, и на лице его застыла маска отвращения и ненависти. – Женщин нельзя любить, ими можно только так или иначе пользоваться. Мэтью любил только творчество и мысль, ибо был настоящим мужчиной…

– И вы никогда не интересовались, что стало с его ребенком?

– Нет, конечно! Я вообще полагаю, что все это было блефом и провокацией.

– Но откуда же вам стала известна эта история?

– Не понимаю, о чем мы говорим! – снова возмутился Губерт. – И черт меня дернул рассказывать женщине такие подробности! Но, поверьте, здесь нет никаких тайн, на которые вы, несчастная романтическая душа, вероятно, надеетесь. После гибели моего сына в номере отеля была обнаружена пачка неотправленных в Штаты писем, адресованных этой шлюхе, и из них явствовало… Его мать побрезговала дотронуться до них, а…

– И эти письма у вас? – даже не спросила, а потребовала Джанет, неожиданно для Губерта резко поднимаясь с кресла.

– Да, где-то лежат…

– В таком случае, я делаю вам вполне выгодное предложение. Мою столь привлекшую ваше внимание работу я меняю на эти ветхие бумажки.

– Что за чушь! Картина стоит больших денег, а эти сортирные листки! Здесь какой-то подвох, деточка.

– Никакого. Я действительно интересуюсь тем поколением – и, судя по тому впечатлению, которое произвела на вас моя вещь, вполне успешно, а потому никогда не упускаю возможности понять его еще глубже. Письма – всегда ценное свидетельство времени.

– Но, Боже мой, я бы отдал их вам просто так, они не имеют решительно никакой ценности!

– Я привыкла платить за свои интересы и удовольствия. К тому же я видела, что картина действительно тронула вас. Ну что ж, вы согласны?

– О, разумеется, разумеется, – заторопился Губерт. – Жанно! Жа-а-нно! – позвал он. – Сейчас же найди в третьем архиве картонную папку под номером сто семьдесят четыре!

«Ага, – почему-то со злорадством подумала Джанет, – значит, не просто где-то лежат!»

Не прошло и пяти минут, как Губерт протянул ей старую, каких она никогда не видела, картонную канцелярскую папку:

– Прошу вас. Когда же я буду иметь удовольствие увидеть у себя вашу картину?

– Сразу же после закрытия выставки. Вот моя визитка.

– Не надо, не надо, – отмахнулся старик. – Я вам вполне верю. Вы ведь дочь знаменитого Стивена Шерфорда, президента Си-Эм-Ти?

– Да, – отчеканила Джанет. – Я дочь Стивена Шерфорда. – И с этими словами она покинула виллу, отказавшись от услуг напомаженного шофера.

Красная папка жгла ей руки, и в Бостоне Джанет зашла в первое попавшееся кафе, оказавшееся русским бистро, где забралась в самый дальний угол, попросив официанта никого не сажать за ее столик. Она ожидала увидеть такую же аккуратную стопку, как и та, что однажды открылась ей в мамином кабинете, но обнаружила ворох самых разных бумаг, начиная от ресторанной салфетки и заканчивая счетом из борделя. Она взяла первую попавшуюся.

«…я человек жестокий и жесткий, а потому крайне сентиментальный. Впрочем, долгое время не подозревавший об этом последнем своем качестве. А такое сочетание никогда ни к чему хорошему не приводило, особенно если принадлежит человеку, скажем так, творческому и не мыслящему себя вне искусства. Знаешь ли ты печальную историю последнего рыцаря – Людвига Баварского? И видела ли когда-нибудь сокровенное творение его души – замок снов и грез в бесстрастных альпийских предгорьях? Порой я думаю, что этот замок – мое „я“, нашедшее свою форму в камне. Место это гибельно и сладко, как наркотик, даже сильнее наркотика, ибо берет в плен не тело, а душу. Тот, кто видел хоть раз эти рвущие облака и сердце узкие белые башни, это болезненно-пряное, тускло-золотое убранство и готовые оборваться в бездны мосты под равнодушным Божьим взглядом с пустых и прозрачных небес, тот никогда уже не сможет забыть их. Он просто не сможет без них жить. Даже сейчас, выгнав от себя очередную девку, взятую лишь потому, что в повороте ее шеи я на секунду увидел что-то твое, я закрываю глаза и грежу о том, чтобы глаза того существа, которое сейчас поднимает твой живот, хоть отдаленно напоминали пронзающую человека насквозь синь альпийского озера, еще хранящего жар опущенных в него ладоней безумного короля…»