Георгий Гулиа - Викинг

• Название: Викинг
• Автор: Георгий Гулиа
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1986

«… Жизнь викингов была полна приключений на больших просторах суши и моря. Бывая в различных странах, я пытался увидеть какие-нибудь следы их, чтобы лучше понять, что же это были за люди. Ведь любопытно, например, что осталось от эпохи викингов в Швеции и Дании, Финляндии и Иране, Египте и Тунисе, во Франции и Англии, в Болгарии и Ливане… Не упускал я из виду викингов и в Эстонии, на Нижней Волге и Каспии, на днепровских берегах и в Новгороде…

А что говорить о знаменитых сагах, посвященных далеким, далеким временам, в частности, о сагах Снорри Стурлусона? Это несомненно правдивые рассказы о повседневном житье-бытье и битвах викингов. Музейные экспонаты служат бесценной вещественной иллюстрацией к этим сагам…

Может быть, эта непритязательная история из жизни Кари, сына Гуннара, сына Торкеля, сына Гутторма, и Гудрид, дочери Скегги, ответит на некоторые вопросы, возникающие, когда уходишь мыслями к восьмому веку и представляешь себя живущим на хуторе где-нибудь в древнем Раумсдале или Согне. …»

---

Скальд зачерпнул воды и пригубил ее.

– Вкусна? – спросил Кари.

– Как мед! – ответил восхищенный скальд.

Тогда и Кари испил воды и чуть не задохнулся: она была холодная-холодная. Отдышавшись, как после ожога, он почувствовал истинный вкус: да, это был сущий мед!

Тент сказал:

– Я бы прочел одну из своих песен, если бы они были достойны этой красы: поляны этой, этих зеленых стражей, этого неба и этого небесного ока. Я не хочу нарушать гармонию, которая вокруг нас и которая есть символ жизни. Отражение всегда слабее самого предмета. Источник этот есть начало всему, а все прочее – лишь отражение.

– Ты говоришь о мире? – спросил Кари.

– Я говорю о жизни.

И Тейт снова зачерпнул воды. Ладонь его была груба, и тем ярче искрилась на ней вода, подобная ртути.

– Я не думал, что в этом страшном лесу может быть такая нежная поляна, такой нежный родник. – Это сказал Кари.

– Нарочно привел тебя сюда. Ты должен усвоить одно: когда тебе плохо, когда на душе камень – приходи на эту поляну, наберись здесь светлых мыслей, и тебе будет легче. Запомни. Это мой добрый совет.

– Запомню, – сказал Кари.

– А дорогу найдешь легко. Иди от переправы прямо на север. И ты не минуешь родник. Когда полюбишь – а ты, наверное, полюбишь, – приведи свою избранницу сюда, и оба поклянитесь в любви друг другу возле этого небесного ока.

– А я уже люблю, – признался Кари.

Тейт промолчал. Что он хотел этим сказать?

XV

Отец Фроди, узнав о происшедшем на Форелевом ручье, сказал:

– Сыновья Лютинга теперь поймут, на кого посмели поднять руку.

Жена его, неистовая Торхалла, поклонившись идолу, молвила:

– Я клянусь перед его ликом: мои мужчины сробеют – я отомщу!

XVI

Смерть Ана потрясла семью Лютинга. Глава ее сказал:

– Мне не нужен тинг. Тинг только для слабых. Мы сами разделаемся со всеми мужчинами из этого подлого рода.

И он склонил голову перед идолом, которому поклонялся всю жизнь.

XVII

Кари казалось, – он в этом почти был уверен, – что за этот день повзрослел на несколько зим. Во всяком случае в нем что-то сильно изменилось. Это происшествие на переправе через Форелевый ручей перевернуло в нем всю душу. Он, разумеется, слышал о схватках берсерков, но видеть собственными глазами обильную кровь и слышать собственными ушами лязг мечей ему еще не доводилось. Больше всего волновал его один вопрос: ради чего все это? Ради чего проливалась нынче кровь и ради чего бились на переправе эти ошалевшие люди?

Объяснение скальда не давало четкого ответа на его вопрос. Говорить, что все это жизнь, можно. Но это требует еще и дополнения. Отчего же она такая, эта жизнь? Должно быть, Тейт знал это, но многое, несомненно, держал при себе. Может быть, до поры до времени?..

– О чем задумался? – спросила мать во время ужина.

– Сам не знаю, – ответил сын.

– Мясо стынет…

– Успею…

Отец поглядел на него искоса. А потом проговорил словно бы между прочим:

– Весною в голову лезут всякие мысли. Особенно молодым.

Мать сказала на это:

– Зима слишком сковывает чувства. Они прячутся в глубине сердца, как в норе. С солнцем они выходят наружу, бередят душу…

– Это так, – подтвердил отец.

Потом все продолжали трапезу и, казалось, вовсе позабыли о задумчивом Кари. И вот тогда-то Кари сказал:

– Ульв и Фроди поссорились… Они дрались…

– Ты видел сам? – Отец перестал жевать.

– Да, сам.

– Что же ты видел?

– Как они дрались.

– Эти двое?

– Нет, еще и братья их.

– А ты?

– Я стоял за деревом. Вместе со скальдом Тейтом.

– Они тебя приметили?

– Нет. Тейт не разрешил мне вмешаться.

– Значит, никто не знает, где ты был и что ты видел?

Отец бросил кость в огонь.

– Когда слишком много знаешь, – сказал он, – то придется держать ответ. Рано или поздно. Каждый должен твердо знать: что ему следует ведать, а чего – нет. Такова жизнь. Без этого не проживешь и дня.

«Опять эта жизнь!» – подумал Кари.

– Говори дальше, – приказал отец.

Кари рассказал все, что запомнил из виденного на Форелевом ручье. И о скальде сказал, который цепко держал Кари возле дерева на потаенном месте.

– Скальд умен, – сказал отец. – Все, что слышали, должно умереть возле этого очага. Все поняли?

И, не дожидаясь ответа, встал и ушел в темный угол. И бросил уже оттуда, из угла:

– Забыть о слышанном, забыть о виденном… И не болтать. Не болтать, а заниматься делом. Завтра уходим за рыбой. В море.

XVIII

Было поздно. Кари сидел на дубовом обрубке и смотрел на луну. Она была бледная, как песок на берегу фиорда. Такая бесцветная, бескровная, хилая.

Было ему тяжко. Наверное, очень он глуп – поэтому так тяжко. Наверное, просто цыпленок он – такой несмышленыш, который не может понять, где живет и почему живет. Ведь этак и щенок существует…

К нему подошел отец его – Гуннар, сын Торкеля. Уже немного грузный, морщинистый, пропахший морской сыростью, изъеденный солью… Он уселся рядом с сыном. Долго сопел, а потом сказал так:

– Нас теперь никто не слышит. В доме все улеглись. Наверное, человеку бывает кое-что непонятно…

Сын молчал.

– Да, да. Он живет, он дышит, он любит, он размножается. Часто подобно зверю. Да, да! Может быть, скальд Тейт тебе говорил что-либо иное?

– Нет, не говорил.

– И не может сказать! Ты у меня из сыновей остался один. Ты должен жить, но при этом непременно думать. Все время думать, думать, думать… А почему?

Кари промычал:

– Не знаю.

– Да, бывает и так, что человек не знает. Но случается, что кое-что и узнает. Кое-что вгрызается ему в голову и остается там надолго. На всю жизнь. Если, разумеется, мозги у него на месте.

Кари слушал. Ждал. Что-то еще скажет отец…

– Послушай, Кари, надеюсь, ты не чурбан, подобный тем, на которых мы сидим. Неужели ты полагаешь, что Ульв, Фроди и все прочие головорезы дерутся из-за форели? Нет! Они рассуждают так: отдай сегодня несколько форелей, завтра отнимут у тебя всю твою землю, оберут до ниточки. Тебе известно, что звери оберегают свою берлогу и прилегающий участок?

Кари кивнул.

– Так и они… Эти… Фроди, Ульвы, Аны… Если ты сунешься к ним и сорвешь в их лесу хотя бы одну ягодку – они оторвут тебе голову. Они чувствуют свою силу. Они не могут без нее. Ты это должен понимать. Не маленький.

Кари пробормотал:

– И все-таки – отдать жизнь за несколько рыбешек? Он лежал в воде, и шея его была проткнута… Из нее текла кровь. Вниз по речке.

– Да, так и должно быть.

– Тейт сказал, что это – жизнь.

– А я добавлю: страшная жизнь.

И больше ничего не сказал. Ни слова. Встал Гуннар и пошел спать. В теплую постель к своей жене.

А Кари глядел на луну, и разные мысли толкались в голове его. В беспорядке. А когда он снова присмотрелся к луне, она показалась знакомой. «Да, это она, – подумал Кари, – это она, Гудрид, дочь Скегги». Вдруг сделалось на душе легко-легко. Отвращение, которое он испытывал ко всему сущему на земле, сменилось ожиданием чего-то особенного, необыкновенного. Луна и Гудрид! Что между ними общего? Одна слишком высоко, а другая хотя и рядом вроде бы, но еще более непонятная, необыкновенная…

Понемногу мысли ею сошлись на одном: Гудрид. Думал только о ней, а смотрел на луну.

Ночь была светлая, Кари не торопился в свою каморку…

XIX

А уснуть Кари так и не мог. Что-то перевернулось в душе. Он вроде был прежний Кари и не прежний. Как можно жить по-прежнему после всего виденного и пережитого на Форелевом ручье? Пусть Тейт сколько угодно твердит, что это – сама жизнь. Пусть отец объясняет, откуда берутся эта злоба, остервенение, это желание ранить, убить, утопить в воде себе подобного, все равно трудно понять и – тем более! – принять такую жизнь.

До сего дня было все как будто просто: отец, мать, сестры, очаг, бабушкины сказки, выход в море, работа на поле… Ничего загадочного. Все ясно, как летний день. Но недаром, как видно, рассказывались страшные истории за очагом. Битвы между конунгами были любопытными. Поединки берсерков тоже будоражили воображение. Кровь и стоны в сказках – одно, а на Форелевом ручье – совсем другое. Есть над чем призадуматься!

Лежал Кари на спине и смотрел вверх – в черную пустоту. Там было страшно, как страшна оказалась и сама жизнь. Но как это бывает очень часто, из пустоты и мрака показалась звезда. Правда, пока очень маленькая. Огонек, что зажегся вверху, над головою Кари, звался Гудрид. Сказать откровенно, он ее тоже не понимал, так же, как жизнь. Было у них что-то общее: и та и другая были полны всяческого значения, от которого на душе становилось тревожно.

Чем ярче разгорался огонь над головою в темной вышине – тем сильнее билось сердце. Нет, это не был страх. И ничего плохого не внушал ему этот огонек. Но отчего же в нем непонятная трусость? А если не трусость – то что же? Смотреть на Гудрид долго невозможно: поджилки трясутся. Значит – это трусость. И в то же время приятно. Значит – не трусость, а нечто новое, неведомое доселе.