Юрий Козлов - Условие

• Название: Условие
• Автор: Юрий Козлов
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-235-01246-1

В повестях Юрия Козлова предпринято своеобразное художественное исследование последних лет нашей действительности. Тут и семейная драма — повесть «Условие», и исполненные психологических коллизий взаимоотношения старшеклассников — повесть «Имущество движимое и недвижимое», и яркая картина сегодняшнего распада — повесть «Разменная монета». Главные герои произведений Ю. Козлова — молодые люди, наши современники. Написанная живо, увлекательно, динамично, книга вряд ли оставит равнодушным читателя.

---

Феликс настаивал, она поддавалась. Внизу хлопнула подъездная дверь. Суркова вздрогнула. Феликс подумал, что за радость будет ей вот так вздрагивать, прислушиваться. А ну как в самом деле явятся родители? Да и Феликс будет выглядеть… «Действительно, — пробормотал он, — вдруг приедут?» Суркова оттолкнула его. Феликс понял: пока он колебался, она решилась. Он опять сыграл не в масть. Пожалел её, хотел сделать как лучше, а получилось не в масть. Что ж, можно переиграть. Феликс обнял Катеньку, но внизу снова хлопнула дверь. «Завтра увидимся!» Суркова проскользнула в квартиру, щёлкнул замок. Некоторое время Феликс, как баран, смотрел на закрытую дверь. Ему почудилось, в квартире у Сурковой зазвонил телефон, но он мог с равным успехом зазвонить в какой угодно квартире на этаже. Феликс пошёл вниз.

На улице не было ни души. Кто мог приехать в такое время? Феликс остановился под деревом в сквере, куда одним боком выходил дом Сурковой. Он чувствовал себя странно удовлетворённым. Вроде бы его мучила жажда, он мог торопливо утолить её, но предпочёл не прикасаться к воде, чтобы напиться позже, когда никто не будет мешать. И чем дольше он стоял под деревом, тем сильнее ему казалось, что и какую-то ошибку он совершил, вот только какую — он не мог уяснить. Она была вне разума, как и большинство ошибок, омрачающих отношения между мужчинами и женщинами. «На такие темы, — вспомнил Феликс совет хипушницы, — не надо много думать. Иначе возникнут проблемы».

Он решил последовать мудрому совету, отправиться восвояси, как вдруг увидел бодро вышедшую из подъезда Суркову. Куда могла идти она в неурочный час? Если вот-вот должны нагрянуть родители? Феликс шагнул из-за дерева, чтобы окликнуть её, но какая-то сила удержала. Суркова была в красивом зелёном платье. Свежая, надушённая, румяная, она прошла мимо. Феликс хотел пойти следом, но, во-первых, пространство улицы было совершенно пустынным, во-вторых, действовала ночная акустика — каблучки Сурковой звенели по плитам, как будто скакал всадник. Вздумай Феликс пойти за ней, она бы услышала, оглянулась.

То, что у Сурковой внезапно возникли неотложные дела, бесконечно огорчило Феликса. Он вспомнил, как обманула его хипушница, сказав, что уезжает в Ростов. Феликс не мог разобраться в своих чувствах. Ему очень хотелось знать, куда пошла Суркова, но красться за ней он считал ниже своего достоинства. «Лучше бы мне не задерживаться под этим деревом!» — с тоской подумал он.

Суркова исчезла за поворотом. «Надо идти», — очнулся Феликс, но не тронулся с места. Суркова была слишком домашней девочкой, чтобы уйти куда-то на всю ночь.

Забыв про время, Феликс стоял под деревом в странном оцепенении. Он не мог поверить, что это конец. А, в сущности, чего он хотел? На что надеялся? «В мире нет долгов, — сказал однажды Клячко, — как ты, так и к тебе». Серёгу, похоже, это не очень удручало. Феликс подумал тогда: ну, его-то это никак не коснётся. В отношении Сурковой его помыслы были совершенно чисты. С Наташей, с хипушницей он, возможно, был плохим, но с ней-то хорошим! Даже слишком! За что же она так с ним?

Тем временем сделалось темно. С Невы подул холодный ветер, и сразу стало ясно, сколь призрачна, случайна неурочная весенняя жара.

«Вдруг она пошла к родственникам? К подруге? Да куда угодно! Чего это я?» — опомнился Феликс. На душе у него стало легче, но это была обманчивая — не от хорошей жизни — лёгкость. Феликс оторвался от ствола, хотел было идти, но замер: где улица заворачивала, где в глубоком просвете между домами угадывалась река, возникли две фигуры. Феликсу не надо было мучиться, отгадывая, кто это. Навстречу шли: любимая девушка Катя Суркова и лучший друг Серёга Клячко. Широко открытыми глазами Феликс смотрел из-за дерева, как они скрылись в подъезде, как в одном из окон Сурковой вспыхнул на мгновение свет и тут же погас. В одно мгновение Феликс лишился их обоих.

Он, помнится, не стал ничего выяснять, допытываться. Увидев утром в школе Клячко, отвернулся. А Сурковой спустя полтора месяца — уже были позади школа, экзамены — на выпускном вечере, когда она пригласила его танцевать белый танец, задал единственный вопрос: «Скажи, это тогда у вас было в первый раз, или… раньше тоже?» Суркова не ответила. Она была бесконечно красива. Порочно красива, как отметил про себя Феликс. Смотреть на неё было невыносимо. Феликс по-прежнему любил Катю, но уже иначе. Сейчас его бы не смутили ни приезжающие родители, ни Клячко. Он устрашился приступа карамазовщины. Как только закончился танец, оттолкнул Суркову. А когда потянулись на воздух, вообще отбился от родного класса, пристал к чужой компании.

Дальше жизнь полетела как отпущенная резинка. Экзамены, недобранный балл в университет, бессмысленные пьянки после вручения повестки, женщина-провизор, с которой Феликс внезапно сошёлся, придя в дежурную аптеку за анальгином.

Он был не то чтобы пьян, но и, конечно же, не вполне трезв, когда вдруг шагнул в прохладную глубину аптеки вслед за этой женщиной в белом халате — стерильной, опрятной, как таблетка в ментоловой глазури. И после — в дни томительного ожидания числа, обозначенного в повестке — Феликс наведывался к женщине-провизору. Пару раз приносил с собой шампанское, но она оказалась убеждённой трезвенницей. Белый халат, ясные безмятежные глаза женщины, аптечный порядок, лекарственный запах, узкая кожаная кушетка, застланная хрустящей крахмальной простынёй, стеклянные шкафы с колбами и пробирками явили Феликсу новую — медицинскую — разновидность отношений. До сих пор Феликс грешил, исходил похотью, честно любил, но не предполагал в этом деле спокойной деловитости, какая сродни лечебной гимнастике, дыхательным упражнениям, упражнениям для позвоночника. Как бы там ни было, прежде Феликс чувствовал себя мужчиной, а не бессловесным партнёром, от которого требовали не любви и страсти, а спокойного, мощного исполнения обязанностей. Феликс терялся, когда женщина-провизор аккуратно вешала свой белый халат на плечики. На прощание она собрала ему в армию аптечку, которая пока Феликсу не пригодилась. За всё время он ни разу не болел.

…Феликс потряс головой, прогоняя тени прошлого. Самостоятельная жизнь началась как-то не так: с непоступления в университет, с пьянок, с женщины-провизора. Феликс думал, армия спишет, но что-то не списывала. Раньше он столько размышлял о народе, об общем благе. Наконец оказался в армии среди самого что ни на есть народа. Чем же он здесь занимается? Утверждает собственную гордыню. «Разве я виноват, — разозлился Феликс, — что не угодил Родину? Это не я — он попёр! А народ холуйствует, безмолвствует, ждёт, когда он меня сломает! Не гордыню утверждаю — достоинство! Может, уже и есть благо для народа — видеть, как человек сражается за достоинство и… побеждает. Только будет ли так? — мрачно усмехнулся он, срывая со спящего Родина одеяло. — Ещё кинутся защищать ефрейтора…»

Родин мычал, не соображая. Феликс лил ему на голову воду из бутылки. Когда вода кончилась, бросил бутылку. Она с грохотом покатилась по полу. Тут уж вся казарма проснулась.

— Шура! — Феликс рванул обалдевшего ефрейтора за ухо. — Я тебя предупреждал: не спи на моей кровати? Зачем опять лёг?

Опомнившийся ефрейтор кинулся на Феликса, но что он мог с кровати? Феликс уложил его коротким тычком в зубы, а когда ефрейтор снова дёрнулся, ударил под дых, после чего разогнул скрюченного ударом в челюсть.

— Мужики… Наш призыв бьют… — прохрипел Родин.

Самые горячие старики отозвались возмущённым матом, схватились за ремни.

— Да какой он ваш призыв? — обернулся Феликс к старикам. — Вы служили, а он по начальству шестерил, клыки-рожки обтачивал! Ты прыгал с парашютом, гад? Мёрз, как мы, в тундре? Корячился на полосе? Ишь, сволочь, ещё значок парашютиста прицепил! — рванул значок с гимнастёрки Родина. — Вон они, — кивнул на стариков, — по сто прыжков, а без значков, а ты… Пошёл вон с моей кровати!

В казарме стояла тишина. Весы колебались. Феликс мучительно ждал дурного вопля: «А ты тут за всех не говори!» Но, к счастью, не дождался. Молодым любить Шуру было не за что. Старикам, судя по всему, вступаться за него тоже не очень-то хотелось. Слишком долго Шуры не было в части. Да и вёл он себя не лучшим образом. Феликс подумал: хорошо, что ему попался на глаза этот несчастный значок.

— Это его койка, — нарушил молчание кто-то из стариков, — он здесь до тебя, Родин, спал. Чего ты лезешь? Он на второй год пошёл, уже не молодой…

— Выруби свет, дневальный, завтра поговорим!

— Мужики, да разве можно так с дедом? Молодые вконец оборзеют!

— Да какой он дед… Родин, где значок взял?

— Вырубай свет, дневальный!

— Ладно, падла, ещё не вечер… — Шура ушёл на свободную койку.

Свет вырубили. Стало тихо.

Феликс ухитрился заснуть. Ему приснилось, что он едет на собственной машине к отцу на дачу. Не ту — писателя-мариниста — а какую-то новую, принадлежащую отцу. В машине был магнитофон. Неизвестной национальности, неизвестного гражданства певец мычал что-то ресторанно-воровское. Феликсу захотелось размяться, он остановил машину. Светило солнце. Феликсу было хорошо и спокойно. Он не сомневался в прочности того, чего достиг, хотя чего именно он достиг, во сне было неясно. «Что это? — во сне же подумал Феликс. — Предостережение или пророчество?»