Ник Хорнби - Логорея

• Название: Логорея
• Автор: Ник Хорнби
• Издательство: Амфора
• Жанр: Проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00252-8

Ник Хорнби, финалист Национальной книжной премии критиков за произведения в жанре музыкальной критики, теперь обращает свой взгляд на книги.

В этом сборнике ежемесячных эссе, в которых он рассказывает о прочитанном, а также о книгах, которые он купил и собирается однажды прочитать, Ник Хорнби мастерски исследует все – от классики до графических романов, а также стихи, пьесы и рассуждения на спортивные темы. И если порой он молит биографа о лаконичности или бросает литературную работу ради игры «Арсенала», еще не все потеряно. Его теплые, искренние строки, полные юмора, удивления и отчаяния, объясняют, почему мы все еще читаем, даже когда по телевизору передают футбол, в гостиной стоит детская коляска, а в ближайшем кафе выступает классная группа.

Уморительно смешной и точный отчет о борьбе человека с ежемесячным наплывом книг, которые он покупает, и книг, которые он собирается прочитать.

Сборник эссе за четырнадцать месяцев из журнала «Беливер».

---

С тех пор, как я начал писать эту колонку, со мною такого не было: дочитав книгу, я испытываю горечь утраты, я по всем ним скучаю. Давайте не будем лукавить: обычно, дочитав книгу, вы с радостью ставите для себя очередную галочку, но в этом месяце я жил в другом мире, полном незабываемых, удивительных и необычных людей, в мире смеха (надеюсь, вы знаете, как смешно пишет Диккенс) и историй, следить за которыми – одно удовольствие. Боюсь, мне какое-то время будет непросто читать сжатые, обрезанные и обглоданные до костей книги.

ОТРЫВОК ИЗ «ДЭВИДА КОППЕРФИЛДА» ЧАРЛЗА ДИККЕНСА

Пер. А. В. Кривцовой и Евгения Ланна

В эту лавчонку, низенькую и маленькую, которую скорее затемняло, чем освещало завешенное одеждой оконце, я вошел, спустившись на несколько ступеней, вошел с трепещущим сердцем и отнюдь не почувствовал успокоения, когда из грязной конуры позади лавки выскочил безобразный старик, обросший щетинистой седой бородой, и схватил меня за волосы. На вид это был ужасный старик в омерзительно грязном жилете, и от него несло ромом. В каморке, откуда он вышел, стояла кровать, покрытая измятым и рваным лоскутным одеялом, и было еще одно оконце, за которым виднелись все те же крапива и хромой осел.

– Ох, что тебе нужно? – скривив рот, спросил старик злобным, хнычущим голосом. – Ох, глаза мои, ноги мои, руки, что тебе нужно? Ох, легкие мои, печень, что тебе нужно? Ох, гр-ру, гр-ру!

Я пришел в такой ужас от этих слов – в особенности от последнего, непонятного и произнесенного дважды, которое звучало так, словно у него в горле была трещотка, – что ничего не мог ответить. Тогда старик, все еще держа меня за волосы, повторил:

– Ох, что тебе нужно? Ох, глаза мои, ноги мои, руки, что тебе нужно? Ох, легкие и печень, что тебе нужно? Ох, гр-ру!

Это слово он выкрикнул столь энергически, что глаза его чуть не выскочили из орбит.

– Я хотел узнать, не купите ли вы куртку, – дрожа, пролепетал я.

– Ох, посмотрим эту куртку! – крикнул старик. – Ох, сердце мое в огне, покажи нам эту куртку! Ох, глаза мои, ноги мои, руки, подавай эту куртку!

Он выпустил мои волосы из своих трясущихся рук, похожих на когти огромной птицы, и надел очки, которые отнюдь не украсили его воспаленных глаз.

– Ох, сколько за эту куртку? – крикнул старик, предварительно осмотрев ее. – Ох... гр-ру!.. Сколько за эту куртку?

– Полкроны, – ответил я, немного оправившись.

– Ох, легкие мои и печень, нет! – крикнул старик. – Ох, глаза мои, нет! Ох, ноги мои и руки, нет! Восемнадцать пенсов. Гр-ру!

Каждый раз при этом восклицании его глазам, казалось, грозила опасность выскочить из орбит, и каждую фразу он произносил нараспев, словно на какой-то мотив, всегда один и тот же, больше всего, пожалуй, напоминавший завывание ветра, которое начинается на низких нотах, потом взбирается все выше и, наконец, снова замирает, – другого сравнения я не могу подыскать.

– Ну, что ж, я возьму восемнадцать пенсов, – сказал я, радуясь заключению сделки.

– Ох, печень моя! – воскликнул старик, швырнув куртку на полку. – Ступай вон из лавки! Ох, легкие мои, ступай вон из лавки! Ох, глаза мои, ноги мои и руки... гр-ру! денег не проси! Давай меняться.

Никогда в жизни, ни до, ни после этого, не был я так испуган; все же я смиренно сказал ему, что мне нужны деньги, а все остальное мне ни к чему, но, если ему угодно, я готов подождать денег на улице и торопить его не собираюсь. Затем я вышел на улицу и уселся в углу, в тени. Здесь просидел я много часов, тень уступила место солнечному свету, солнечный свет снова уступил место тени, а я все сидел и ждал денег.

Полагаю, среди подобного рода торговцев не нашлось бы второго такого сумасшедшего пьяницы. Что он хорошо известен в округе и про него идет молва, будто он продал душу дьяволу, это я скоро понял благодаря визитам, наносимым ему мальчишками, которые все время вертелись около лавки и разглашали эту легенду, требуя, чтобы он принес свое золото.

– Не прикидывайся, Чарли, сам знаешь, что ты не бедняк! Тащи-ка сюда свое золото! Тащи золото, за которое продался дьяволу! Живей, Чарли! Оно зашито в тюфяке! А ну-ка, вспори тюфяк и дай нам немножко золота!

Эти выкрики и многочисленные предложения одолжить ему для этой цели нож приводили его в такое исступление, что в течение целого дня он то и дело выбегал из лавки, а мальчишки то и дело пускались наутек. В ярости своей он иной раз принимал меня за одного из них, бросался ко мне с пеной у рта, словно хотел разорвать на куски, потом, узнав меня в последний момент, нырял в лавчонку и, судя по звукам, доносившимся оттуда, валился на кровать и орал как безумный, распевая на свой лад «Смерть Нельсона» и вставляя перед каждым стихом «ох!», а в промежутках бесчисленные «гр-ру!». В довершение всех бед мальчишки, заметив, с каким терпением и настойчивостью я, полуодетый, сижу у лавки, установили мою связь с эти заведением, принялись швырять в меня камнями и весь день жестоко меня обижали.

Старик делал немало попыток вынудить у меня согласие на мену: то он выходил с удочкой, то со скрипкой, то с треуголкой, то с флейтой. Но я уклонялся от всех предложений и продолжал сидеть, охваченный отчаянием, всякий раз со слезами на глазах умоляя его отдать мне деньги или вернуть куртку. Наконец он начал выплачивать мне по полпенни, и прошло добрых два часа, прежде чем у меня постепенно набрался шиллинг.

– Ох, глаза мои, ноги мои и руки! – после длинной паузы воскликнул он тогда, с отвратительной гримасой выглядывая из лавки. – Уйдешь ты, если я дам еще два пенса?

– Не могу, я умру с голоду, – сказал я.

– Ох, легкие мои и печень! А если еще три пенса, тогда уйдешь?

– Я ушел бы и так, если бы мог, но мне до зарезу нужны деньги, – ответил я.

– Ох, гр-ру!

Право же, невозможно передать, как он вывинчивал из себя это восклицание, когда посматривал на меня из-за дверного косяка, так что было видно только его злое, старое лицо.

– А если четыре пенса, тогда уйдешь?

Я так ослабел и устал, что принял это предложение, взял не без трепета деньги из его когтистой руки и ушел незадолго до заката солнца, терзаемый таким голодом и такой жаждой, каких никогда еще не ощущал. Но, истратив три пенса, я вскоре совсем оправился и, придя в лучшее расположение духа, проковылял семь миль по дороге.

Июнь 2004

КУПЛЕННЫЕ КНИГИ:

• Тони Хогланд «Ослиное евангелие»

• Честер Браун «Ты мне никогда не нравилась»

• Лайонел Шрайвер «Нам надо поговорить о Кевине»

ПРОЧИТАННЫЕ КНИГИ:

• Адриан Николь Леблан «Обычная семья»

• Тони Хогланд «О моем понимании нарциссизма»

• Дзвид Эдмондс, Джон Айдиноу «Бобби Фишер выходит на тропу войны»

Не так давно редакция «Беливера» – девяносто девять молодых и пугающе безмятежных людей – пригласила ведущих постоянных колонок на мероприятие, которое, судя по всему, должно было оказаться буйным праздником, если не оргией. Пора признаться, я не держал в руках ни одного выпуска журнала, поскольку все время тратил на споры с Комитетом (по-моему, на правах автора я могу претендовать на бесплатный экземпляр, но они настаивают на десятилетней подписке – по-вашему, это справедливо?), и потому даже догадываться не мог, что кроме моей в журнале есть только одна постоянная рубрика и ее ведет женщина из Хорватии, которая не приехала. Я подозреваю, ее вовремя предупредили, приняв во внимание ее пол (редакция считает мужчин виновными в смерти Вирджинии Вулф). Хотя большой роли это не должно было сыграть, ведь с сотней-то людей можно хорошо провести время, правда?

Неправда. У редакции журнала свое понимание выражения «хорошо провести время». Они купили билеты на литературный вечер – чтения всех номинантов Национальной книжной премии критиков, – где всем пришлось просидеть два с половиной часа. Впрочем, я не совсем точен: никто там не сидел. Гости оказались столь страстными поклонниками печатного слова, что не могли даже присесть, все стояли. Они рыдали, обнимались, иногда даже танцевали под стихотворения и рассказы особо бойких номинантов-биографов. У нас в Англии даже на танцах нечасто танцуют, не говоря уж о литературных чтениях, и я оттого даже не знал, куда деваться. Не к чему объяснять, что выпивка, наркотики, еда и секс в программу праздника не входили. Да и кому это нужно, если можно наслаждаться литературой?

Однако на этом вечере я все же открыл для себя две книги: «О моем понимании нарциссизма» Тони Хогланда, оставшегося без премии в области поэзии, и «Обычную семью» Адриан Николь Леблан, оставшейся без премии в области документальной прозы. Книги победителей я не читал и потому не стану комментировать необъяснимые решения судей, но это, наверное, шедевры, ведь стихи Хогланда и заметки Леблан о жизни в Бронксе исключительно хороши.

Средний класс – особенно молодая его часть – тратит кучу времени и сил, пытаясь узнать, как живут остальные люди. Есть выход попроще – «Обычная семья», где рассказано все, что вы должны знать, и, прочитав ее, вы, возможно, поймете: пушка и наркотики – не самое лучшее начало взрослой жизни. Да знаю я, в любой книге реальность на самом деле сводится к обобщениям, но Леблан пишет как человек, который очень хорошо разбирается в предмете.