Егор Фомин - Лестинца

• Название: Лестинца
• Автор: Егор Фомин
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Ты, Итернир, - попросил Ригг, - спел бы. Уж на диво хорошо у тебя это выходит.

- Спеть? - спросил Итернир, тепло улыбаясь, хотя его улыбку и скрала темнота, - может, кто против?

Никто не ответил.

- Ладно, - решил Итернир, - Тогда спою. Я слышал давно одну легенду. Говорят, что где-то далеко. Очень далеко. Ночью на небе тоже светит что-то вроде солнца.

Услышав это, Ланс удивленно повел бровью, но смолчал.

- Сам-то я не видел, - сознался Итернир, - но говорят, что эта штука, ее "луной" называют. Так вот, что она бледнее солнца, хотя и больше. Свету от нее не много, но все же больше, чем от звезд. И еще, она, луна эта, каждую ночь разная. Сначала круглая, как солнце, потом истоньшается с одного боку, и превращается день за днем сначала в полукруг, а потом в серп. И в следующую ночь ее и вовсе нет. Потом появляется тоненьким серпом и снова растет. Пока полный круг не выйдет. А потом снова уменьшается и так все время. Они даже время так меряют. Полную смену луны месяцем называют. И год на месяцы делят. Вот. И они мне легенду рассказывали, откуда она, луна эта на небе взялась. В общем, я песню из этого сложил.

Помолчав, Итернир обнял руками колени, поднял взгляд к чуть светлому кругу неба над ними и запел.

Шел из города в город он

Она с рынка в деревню шла.

Он среди бескрайних полей

Окунулся в ее глаза.

Еще долго стояли они

Не могли отвести своих глаз.

Посреди дороги одни,

Во всем мире одни сейчас.

И разжались пальцы руки,

Что корзина для них и для нас?

Оказался в дорожной пыли

Нераспроданный ею запас.

Укатились яблоки прочь,

Не нужны стали ей никогда.

Позабыв родительский кров

С ним уйдет она навсегда.

Если яблоко ты в пыли

У дороги нежданно найдешь,

Если ты одинок - подними,

Коли с милой вдвоем - обойдешь.

Если плод ты смело поднял,

То с избранницей раздели,

И беззвучный тогда грянет гром,

Взвоют ветры в бескрайней степи.

Неразлучны вы станете с ней,

И на вечность обречены,

Вместе будут два сердца петь,

Как у Мастера и Луны.

Он Небесным Мастером был,

Он богам должен строить дворцы.

Только ночь раз месяц они

Своей песне были творцы.

В небесах он построил дворец,

Чтобы домом тот стал для нее,

Но уюта в стенах его

Не бывало, как Мастера с ней.

И считала она скорбно дни,

Что остались до радости дня,

Занавеску каждый тот день,

Понемногу сдвигала она.

И на небе в месяц лишь раз

Не найдете вы света Луны,

Знайте, с Мастером та сейчас,

Одну ночь лишь вместе они.

И смотря на то, что внизу,

В ожидании милых шагов,

Помогает она молодым,

Свое счастье найти средь цветов.

Лишь одну ночь среди тридцати

Предоставлены сами себе

Те, что счастья безумьем полны,

Для кого нет гор и морей.

Если яблоко ты в пыли

У дороги нежданно найдешь,

Если ты одинок - подними,

Если с милой ты - обойдешь.

Он пел все так же, без особых изысков, но ему хотелось верить.

Когда закончил, некоторое время висела тишина. Спутники, полностью поглощенные миром песни, потрясенно молчали, осознавая ее конец.

- Как про себя пел, - ошарашено прошептал Ригг.

- А? - вынырнул Итернир из забытья песни, - Да. Наверное...

Вновь повисла тишина, обнимая мохнатой лапой.

- Неужто, - нерешительно спросил Ригг в пустоту, - это все? Может, Лестница и правда здесь кончается?

- Тогда тут боги, - сказал Кан-Тун, уставившись в землю, - а нам к богам и надо.

- А если жрецы... - задумался Итернир, подыскивая слово, ошибаются? И это конец Лестницы и богов никаких нет?

- Тогда эта... - подал голос Крын, - домой бы...

- Я вот никак не пойму, - задумчиво сказал Ригг, - как же это жрецы ошибаться-то могут?

- Это что же, - усмехнулся Итернир, - они, по-твоему, не такие люди, как мы?

- Не такие... - убежденно ответил Ригг, - они же с богами...

- Да что вы все "такие", "не такие" заладили, - возмущенно повысил голос принц, - в один голос все твердят, что бежать надо, а вы про жрецов! Как быть нам? Думайте!

- Раскомандовался, - недовольно проворчал Итернир.

- Сейчас-то что мы можем сделать, - вздохнул Ригг, - утром разве что, тот-то, который жрец у стопы... он же говорил, что оружие дадут.

- Ага, когда подпалят нас, тогда и дадут, вместо дров кинут, добавил Итернир.

- Не след щас говорить-то, - пробасил Крын, - все одно - не надумаем... завтра, видать... эта... виднее будет.

- Да, - покачал головой Итернир, - это, наверное, самая трезвая мысль и есть на сегодня.

- Да вы что? - громко изумился принц, - как же? Столько прошли и теперь сдаться? Сложить руки и ждать казни?

- А что делать? - спросил Итернир, тоже повышая голос, помнишь, тогда, в лесу, когда нас дикари те поймали? Тоже ничего не оставалось делать, кроме как ждать. Только Ригг нас и спас, углубившись в воспоминания, Итернир расхохотался, - помнишь, как мы с тобой ругались, когда он развязывал нас?

- Да, - ответил принц, неохотно отступая, - помню. Помню еще как в замке, в бочке мылся, а принцы эти дружбу предлагали...

- Нам есть, что вспомнить, - кивнул Ригг, - помнишь, Крын, как на скале-то, на уступе посреди Стены сидели?

- А как Крын косил?

- Как за обоз бились?

- И мальчик этот с нами тогда стоял. Кто бы мог подумать...

- Как же это, все-таки, - спросил Ригг, - как же это так можно - предать?

- Видать - обманулся, - пожал плечами Итернир, - а вообще, такое часто бывает. Может, пообещали они ему что-нибудь, а может, еще как? Из-за государственных интересов часто приходится идти на предательство. Верно, принц?

Кан-Тун ничего не ответил.

- Все равно, - мотал головой Ригг, - никак в толк не возьму, как же так можно?..

Крын, слушая перебор воспоминаний, попытался и сам вспомнить, что же сделал для общего дела. Он уже давно стал считать это Восхождение общим делом. И готов был отдать жизнь за этих людей. Из своего вклада, напрягшись, вспомнил только, как держал мост. Строили все-таки, вместе.

Улыбнулся. Если бы не его сила, не дойти бы сюда. Хотя, из-за силы, этой проклятой он здесь и оказался. Даже самое далекое воспоминание о детстве было связано с силой. Сейчас ему уже четырнадцать, почти пятнадцать, потому далекое детство помнил мало, одну только картинку.

Он совсем маленький стоит в одной рубашонке до пят посреди двора, а в руке желтый пушистый цыпленок.

- Мама! Мама! - кричит он, - гляди! Какой маленький!

Мать подходит и смотрит на зажатого в кулаке мальчика цыпленка. Охает и качает головой.

- Что же ты, - говорит она, - гляди, он уж мертвый, все нутро наружу. Что же ты сжал-то его так...

- Как же, мама?! - бросается в плач мальчик, всхлипы дергают грудь, душат слезы, - как же?! Он же... Я же только погладить. Мама!..

Проклятие силы преследовало всю жизнь. Только один раз она послужила добру. Тогда, как помнил Крын, из стойла Рушни Корявого сбежал бык. Здоровый черный, как смоль, в самом соку. Его и держали отдельно, потому как был совсем дурной и рвал и других быков и коров. Года два назад это было, как помнилось Крыну. Подросток шел по деревне, а вокруг слышались крики, вопли, и только он безмятежно не придавал им значения. Когда прямо перед ним появился бык, мальчик даже не успел испугаться, просто сунул кулаком прямо в широкий лоб, промеж рогов. Потом все радовались, ходили вокруг него, сам старейшина, Нишок Костлявый хвалил.

Но во всех остальных случаях, сила приносила одно несчастие. Он редко думал, и к родителям то и дело приходили, кто за поломанную руку сына, кто за задушенную скотину, кто за развороченный амбар али плетень. Отец ругал его дурнем и нещадно порол.

Так Крын и попал сюда. Деревню давно беспокоила его удаль. Он, хотя никогда не задирал других, и редко понимал, когда задирают его, в играх способен был перегнуть палку по недомыслию. И однажды, когда сошлись стенка на стенку с другой деревней, вышиб из соседского парня дух. Мать долго убивалась над телом. Отец отвел на тризну своего бычка, но старейшины порешили при первом удобном случае отправить его из деревни. А к этому году Костлявый и предложил, чтобы послужил дурень деревне.

Большую часть своей жизни Крын вместе со старшими братьями ходил с отцом на работы. Отец был знатным плотником и его приглашали и из дальних деревень то мосты ладить, то избы рубить. Однажды даже ставили терем наместнику. Там-то Крын и давал выход силе, попутно трудолюбиво стараясь уяснить уроки отца. Совсем еще пацаном он один поднимал бревна, которые таскали два взрослых мужика. Зато с ремеслом было тяжелее. Вроде все поймет, и, получив лесину, правильно определял волокно и видел, к чему та сама тяготит, но, работая, постоянно делал что-нибудь на свой лад. Отец ругался. Поминал не одно поколение мастеров, которые, знать, не дураки были, что так всегда делали. И порол. Крын сам очень печалился от своей непутевости. Старался делать, как все, но нет-нет да сбивался.