Сергей Павлов - Акванавты

• Название: Акванавты
• Автор: Сергей Павлов
• Жанр: Научная Фантастика

На глубоководной станции-фабрике происходят странные вещи - производство остановлено, один член экипажа бесследно исчез, второй сошёл с ума. На поиски пропавшего подводника отправились двое опытных гидрокомбистов, «ангелов моря»...

Увлекательная и красивая обертка вокруг старой, много раз повторившейся истории о любви, которая никогда не умрёт.

---

Ну что ж, доводы веские. Он прав, это, очевидно, не аквариум. Это — картофелеуборочный комбайн, станок для печатания фальшивых денег, электромузыкальный автомат. Или — ближе к истине — сенсолинг. Но почему мне кажется знакомым это странное, верткое, неуловимое в памяти слово?..

«Ти-ти-та… — внезапно и громко запищала морзянка. — Ти-та-та-ти-ти…» Я с изумлением поднял глаза на динамики. Но Болл догадался сразу — смотрел, не мигая, в сторону акварина.

— Грэг, это он, — произнес хрипло, вполголоса. — Почерк его.

По стеклу скользило на приплюснутых присосках щупальце…

Я шагнул к пульту и рванул рукоятку рубильника. Салон мгновенно погрузился в густую мягкую тьму. Морзянка умолкла. Во мраке бесстрастно сверкали квадратики пультовой сигнализации. Я на секунду включил освещение, выключил опять. И так несколько раз. Потом оставил рубильник включенным и бросился к акварину. За стеклом метался кальмар.

Именно метался — точнее не скажешь! Уплывал, возвращался, беспокойно рыскал в воде, будто разыскивал что-то потерянное, и вдруг с непонятной, пугающей яростью бросался на акварин, облепляя поверхность стекла эластичными чашками присосок. Отскакивал, судорожно выгибая щупальца дугой. При этом быстро и хаотично менял окраску тела в невероятно широком диапазоне светло-оранжевых и буро-красных тонов.

— Он чем-то страшно возбужден, — сказал Болл. И не то спросил, не то предположил: — Уж не твоей ли сигнализацией, Грэг?..

Постепенно спрут успокоился, начал бледнеть. Одним из щупалец присосался к стенке бункера, остальные безвольно свесил вниз. Теперь он стал бесцветным и полупрозрачным, как матовое стекло. В центре туловища смутно обозначилось темное пятно чернильного мешка.

— Свен, — сказал я. — Окажи мне любезность: сходи, пожалуйста, в инструментальную кладовую и принеси глицерин.

Болл взглянул на меня исподлобья, внимательно. Спросил:

— Может быть, скажешь — зачем?

— Скажу. Мне пришла в голову мысль попробовать обменяться с кальмаром кое-какой информацией.

— Странная мысль…

Не знаю, достаточно ли она странная для того, чтобы оказаться еще и счастливой. Однако попробовать стоит…

— Кстати, захвати там какую-нибудь неглубокую, но широкую посудину. А я пока подготовлю все остальное.

Пожав плечами, Болл ушел из салона.

Я вынул из шкафа черный свитер и принялся резать его на полоски, не забывая поглядывать в акварин. Погоди, мой хороший, не уплывай! Ты мне нужен сейчас для одного отчаянного эксперимента…

Вернулся Болл. Принес бутыль глицерина и кювету для промывки мелких механических деталей. Стоял — руки в карманы — и молча смотрел на растерзанный свитер. Я вылил глицерин в кювету и бросил туда же нарезанные лоскуты. Руки дрожали от возбуждения.

Внезапно Болл сорвался с места, бросился к пульту. Щелкнул рубильником. Свет за стеклом акварина угас. Болл приволок длинный цилиндрический футляр и вынул из него рулон белой бумаги. Понял…

Я выловил из кюветы две черные пропитанные маслянистой жидкостью полоски и выложил на стекле акварина первую букву. Примитивно, конечно, но что поделаешь — некогда. Завтра придумаем способ общения посовременней… А, черт, в спешке забыл, что надпись следует делать прямую, с той стороны акварина она будет выглядеть так, как удобно кальмару: наоборот.

Готово! Два коротеньких слова: «Кто ты?» Теперь лист бумаги для контрастного фона. Ну, мой хороший, давай!..

Прошла минута. Динамики молчат. Вторая… Ни звука. Провал?.. Смешно и обидно. Для смеха повода лучше и не придумать. Я оглянулся на Болла.

Болл не смеялся. Крутил пальцами карандаш и сосредоточенно глядел на динамики. Я снял бумажный лист, скомкал, отшвырнул прочь. Приплюснув нос к стеклу, затенил ладонями отсветы. Едва-едва различил во мраке неясные контуры щупалец кракена. Кто ты?..

— Грэг, — сказал Болл. — Для него это слишком светло. Он ослеплен и абсолютно ничего, не видит… Попробуем убавить освещение.

Он ушел к пульту, и свет в салоне померк.

— Хватит, — сказал я, уже почти не видя в полумраке собственных рук.

Болл включил настольную лампу, накрыл ее полотенцем, оставив себе узкую полоску света. За акварином — кромешная темь. Кто же ты, никому неведомое, неразгаданное существо?..

Внезапно в тишину, словно в живое тело, вошла короткая очередь точек-тире. Так-так, мы начинаем понимать друг друга.

— «Аттол»! — крикнул мне Болл и тут же поправился: — То есть, «Лотта», конечно. Сыщики-гангстеры! Грэг, это уже настоящий ответ!..

В лихорадочной спешке я лепил на стекле новую фразу, смеясь про себя и чуть не плача одновременно. Я уже не верил в это, я знал, что все напрасно, что ничего не получится — мистика это, смех сквозь слезы, чепуха и нелепость! Новая фраза, против моих намерений, вышла забавно галантной: «Прошу поподробней». Едва я закончил, динамики выдали новую порцию знаков.

— «Была человеком… стала…» — Коллега запнулся. — Грэг, мне с этим текстом не справиться.

Я подскочил и выхватил у него из рук бумагу. Потом карандаш. Машинально прочел ему текст в английском переводе:

— «Была человеком. Стала подводным кошмаром. Теперь я больше животное. Животный инстинкт побеждает. Я не могу. Не хочу. Верните безличность. Если возможно. Боюсь невозможного. Лучше не быть. Хотелось быть. Искала способ. Вернуться. К людям. Ошибка».

Бумажный лист выпал из рук и лег на стол. Я рванул ворот свитера.

— Без паники, Грэг!

Я задыхался. Закружилась голова. Сквозь зеленую дымку надвигалось что-то большое, ужасно громоздкое и неуклюжее — сверху. Как днище океанского корабля…

Болл, словно откуда-то издалека, встревоженно:

— У тебя слишком богатое воображение, Грэг. Слишком. Будем работать? Или будем друг друга пугать ненормальными взглядами?

— Будем работать, Свен, будем…

Я ободряюще похлопал его по спине и мужественно улыбнулся. Моя улыбка почему-то испугала его еще больше.

Разбрызгивая глицерин, накладываю на стекло черную мозаику букв. Верный, но дьявольски медленный способ. Придумай быстрый. Ну, не сегодня, завтра. И завтра новым способом ты сможешь выудить у этого спрута еще одну порцию странного бреда. Ведь это все-таки животное. Животное, на мозг которого влияет (или повлияло) что-то человеческое. И совершенно естественно, что зверь испытывает беспокойство от тяжести чуждого его природе груза в мозговой коре. Беспокойство и, может быть, даже мучения… В одном теле — по-своему сильном и ловком — заключены два противодействующие друг другу начала: интеллект и животный инстинкт. Интеллект не может победить, потому что он должен во многом уступать звериному инстинкту самосохранения: тело спрута живет в первобытно диких условиях борьбы за существование. Но разум не может и уступать бесконечно, на то он и разум. В конце концов возникает дилемма: либо как зверь, либо… никак. «Хотелось быть. Искала способ вернуться к людям, но выбрала этот способ ошибочно. Лучше не быть».

Обрадовались: ах, какое удивление — мыслящий цефалопод! Дрессированный, прирученный, разумный! Познакомились ближе — волосы дыбом… Ну кто из нас способен измерить глубину его страданий, вызванных какой-то непоправимой ошибкой?! Сколько дней, месяцев, лет он одиноким призраком бродил в холодных пучинах, пугая братьев по образу. Но только по образу! Он не был подобен ни одному из жителей бездны.

Один… Для всех чужак. Ни человек — ни спрут… Разум хотел возвращения к людям — спрут опасался. Разум настаивал — зверь бунтовал. И разум понял, наконец. И снял осаду. Но вот люди сами пришли. Из тлеющей искры выросло пламя надежды, зверь отступил. До поры. Люди грозили квантаберами, травили Мантами — близко не подпускали. Выдержал. Вошел в доверие, добился дружбы, получил охранную грамоту — пеналы с радиоактивным веществом… И все напрасно: все развеялось, как облако чернил. Пришли другие — пугались, кололи ножами. Потом успокоились. Но ничего не поняли, как и те, которые были до них… Темный, было придавленный зверь поднимал голову, щетинясь инстинктами. Интеллект — на грани поражения: «Теперь я больше животное, чем мыслящее существо, — животный инстинкт побеждает». Заламывая щупальца, молил: «Верните безличность. Нет равновесия!» Не понимали ни те, ни другие… Опять повторял: «Верните безличность, если возможно. Иначе, будет плохо зверю и мне. Я боюсь, что погублю и его и себя. Я больше так не хочу, не могу!»

И погубит, если мы не сумеем вернуть хозяину его загадочную «безличность». Но что говорить там о чем-то другом, если мы не знаем даже «хозяина». Тело одно, мозг, очевидно, один — и мы не в состоянии понять, кто же кричит из кальмарьего мозга, требует и умоляет — вынь да положь ему какую-то «безличность»… Да и возможно разве отделить от живой материи мозга мыслящую субстанцию! Ведь это же абсурд, поповщина. Нет, что-то здесь имеется в виду иное…