Александр Липков - Толчок к размышлению

• Название: Толчок к размышлению
• Автор: Александр Липков
• Жанр: Детектив

---

Когда-то режиссер Владимир Мотыль, у которого я провел с неделю на съемках "Звезды пленительного счастья" в Иркутске, сказал мне, вернувшись из экспедиции: "Жаль, вы не задержались у нас ещё на пару дней. Нам устроили прекрасную экскурсию в городскую тюрьму. В умывальной комнате охраны почти над самым рукомойником там висит замечательный плакат: "У чекиста должны быть пламенное сердце, холодная голова и чистые руки. Дзержинский".

Возвращение церкви былой её собственности, увы, тоже не обошлось без печальных инцидентов. Вот и диакон Андрей Кураев корит журналиста Якова Кротова за строки: "Община пошла на самозахват части помещений, учинив акт вандализма — разбив все туалеты в техникуме". "Унитазы, кстати, — замечает Кураев, — стояли в алтаре. Но "актом вандализма" оказалось не устройство туалета в алтаре, а то, что верующие прекратили его функционирование…" На мой, увы, сугубо мирской взгляд, вандализм и то и другое. Кто знает, может, и унитазы, хоть на какое-то, ну, скажем, потребное для восстановительного ремонта время, могли бы пригодиться. Но, видно, ничего уж тут не поделаешь. Таков уж темперамент нации: из крайности — в крайность, и каждый раз все с той же нетерпимостью: "До основанья, а затем…"

Этот случай рассказал Аркадий Кольцатый в видеоинтервью, снятом Мариной Голдовской1 в начале 90-х в Лос-Анджелесе. Кольцатый — классик, один из первых кинематографистов, удостоенных ордена Ленина, оператор многих фильмов, и в частности снятого в сталинские годы "Великого гражданина", призывавшего к непримиримой борьбе с классовым врагом. Из его послевоенных работ более всего известна "Карнавальная ночь".

Так вот, где-то в начале 30-х работали они с Владимиром Вайнштоком (позднее они вместе снимут "Детей капитана Гранта") в Беловежской пуще. Зима. Холод. Теплый туалет — один на всю округу. В местном НКВД. Ребята общительные, прихватили пол-литровую, зашли к начальнику, поставили на стол, познакомились, поговорили, ну, естественно, и освидетельствовали местные достопримечательности. Потом не раз снова заходили, по-прежнему с бутылкой. Начальник сразу понял, почему киношники так полюбили его общество, но не обиделся и даже как-то пошутил на этот счет. Мол, надо бы ещё один стакан поставить — для унитаза. Он тоже вроде как член компании.

Спустя несколько лет Кольцатый встретил того начальника на улице в Питере — оказалось, его перевели сюда на работу. Постояли, покурили, поговорили. На прощание тот сказал:

— Знаешь, мне тут часто списки на подпись приносят. Ну, я людей-то не знаю — я и подписываю. А вас-то я знаю. Увидел — обоих вычеркнул.

В общем, повезло ребятам. Что в Беловежской пуще был теплый туалет. Единственный. В НКВД. И нам тоже повезло. А то не было бы в нашем детстве ни "Острова сокровищ", ни "Детей капитана Гранта", замечательных, романтических, полных веры в победу правды и справедливости.

"В 30-е годы Сталин озаботился созданием положительного образа первого в мире социалистического государства. Для этого, в частности, по распоряжению вождя был приглашен французский писатель Андре Жид. Принимали его по высшему разряду, показывали самое лучшее. После путешествия по СССР он, как и ожидалось, восхищенно описал увиденные достижения советского строя. Не понравились ему только туалеты, о чем он тоже сообщил. Француза поразила даже не отвратительная грязь советских туалетов, но то, как они устроены. Сталин в СССР издавать книгу запретил, и отнюдь не из-за мелочи. Заграничный писатель обнародовал тайное тайных: то, что наравне с организованным голодом и лагерями составляло один из механизмов подавления личности. Тоталитарный строй основан на унижении людей, на их психологическом подавлении, чему как раз и было подчинено устройство советских туалетов.

В СССР воспоминания А.Жида опубликовали только после сталинской смерти".

Из статьи А.Букина

"Унижение двумя нулями"

(Алфавит. 2000. № 28).

В дневниках великого нашего ученого Владимира Ивановича Вернадского (засев за его труды и книги о нем и его наследии, понимаю, какого поистине леонардовского масштаба эта фигура) подробно описано его пребывание, к счастью недолгое — два дня 14–15 июля 1921 года, — в застенке ЧК на Шпалерной.

"В тюрьме попадаю — в темноте — в камеру 245; ватерклозетный запах, три постели, где спят, один предложил примоститься рядом на скамье и табуретках; решил сидеть до 8 (было, должно быть, около 4-х), когда утром один из арестованных обещал освободить койку. Впечатление пытки. Прикорнул, вынул подушку. Тяжелый запах клозета. Окно открыто, но воздуху недостаточно. Это уже настоящее не только моральное, но и физическое истязание. К утру начал писать бумагу в ЧК обо всем этом, настаивая на допросе… Но оказалось, нельзя писать по начальству до среды, а я был арестован в четверг, решил писать старосте, вызвал доктора, решившись требовать перевода из клозета.

Но в 6 часов меня вызвали к допросу. Следователь Куликов явно дал понять свое благожелательное отношение… Рассказал ему о моих попытках и необходимости уехать для окончания моей работы, причем я вовсе не хочу эмигрировать, сказал я, конечно, если вы не станете ставить меня в такое положение, как сейчас…

Он заявил, что меня выпустят, вероятно, завтра, но я попросил, чтобы он постарался выпустить меня раньше: в моем возрасте и при моем здоровье сидеть в клозете мучительно. Он обещал и исполнил свое обещание. Прощаясь, он сказал: "Советская власть должна перед вами извиниться за этот арест". Что-то вроде того, что они сознают мое значение как умственной силы и как нужного специалиста.

Через два часа меня вызвали к освобождению — такая быстрота была совсем необычной, и тюремщики удивлялись…"

Кто знает, может быть, пережитое в тот день спустя годы помогло Вернадскому сформулировать один из основополагающих, универсальных законов биосферы, впрямую относящийся к теме нашей книги: ни один биологический вид не может существовать в среде, образованной отходами его жизнедеятельности. К человеку это относится в максимальной степени: позднее профессор МГУ В.А. Ковда подсчитает, что человечество производит отходов органического происхождения в 2000 раз больше, чем вся остальная Природа. Еще раз повторяю: что бы мы делали без сортиров?!

Что же касается самого случившегося, то, как оно ни безобразно, в сравнении с тем, что творилось в этих местах ежечасно и как там обращались с теми, кто был менее известен, за кого не хлопотали напрямую перед Лениным, рассказ выглядит почти святочным…

Гадильбек Шалахметов, тележурналист, председатель Межгосударственной телерадиокомпании «Мир», ссылается в своей книге "Мир приносит счастье" на детские воспоминания своего друга Тимура Сулейменова, ныне председателя Союза дизайнеров Казахстана:

"Какое детство было у моего друга Тимура Сулейменова, родившегося близ Долинки, страшного лагеря для политических, в семье выпущенных на поселение зеков! Какими были его первые жизненные уроки! Никогда не забуду его рассказ о том, как в мартовскую морозную ночь он шел в лагерь со стенгазетой, которую ему доверили разрисовывать, и среди снежного поля прямо на него вылетела собачья свадьба — свора одичавших ошалевших кобелей во главе с распаленной сукой. Взрослого они, наверное, просто бы разорвали в клочья, а мальчику повезло. Сука остановилась, обнюхала его, замершего от ужаса, но не тронула, а лишь, присев, обдала струей горячей зловонной мочи. Следом и кобели, один за другим, повторили то же: до лагеря он дошел промокший, провонявший, обледеневший, оцепеневший от ужаса…"

Из автобиографической книги писателя, многолетнего сидельца ГУЛАГа Олега Волкова "Погружение во тьму":

"…Надзиратель стоял надо мной и орал во весь голос:

— Вставай, интеллигент моржовый, не то пну ногой и угодишь в очко — в дерьмо головой! Открыл мне тут заседание… Все давно оправились, а он расселся, профессор говеный…

Я отчаянно цепляюсь за стену, ищу, за что ухватиться, другой рукой опираюсь в икру, в грязную доску стульчака, хочу подняться, лишь бы смолк крик, и продолжаю раскорякой сидеть перед расходившимся вахтером, ещё ниже опускаю голову. Жду, что толкнет, ударит. От страха растерял последние силы. Наконец, наскучив криком, дежурный зовет уборщика, тот помогает мне подняться и проводит в камеру".

В интервью для фильма "Власть соловецкая" (в окончательный монтаж оно не вошло) Олег Волков рассказывал о том, как паханы, верховодившие в соловецких казематах, всю грязную работу взваливали на политических — ну и, естественно, обязанность выносить парашу. Как-то зимой доходяга-политический, поскользнувшись, не удержал парашу, пролил, и немалую толику на себя. Обратно в камеру уголовники его не пустили — чтоб не вонял. А на дворе — мороз. Утром парня нашли уже окоченевшим…

Инна Генс, коллега моя по киноведческому цеху, японистка, ныне волею семейных обстоятельств душеприказчица архива Лили Брик. Родилась и выросла она в Таллинне, в 40-м году вместе со всей Эстонией, а заодно Литвой и Латвией, под ликование масс влившемся в состав СССР. С началом войны семья её оказалась перед необходимостью эвакуации. Ехать предстояло в неведомые края, что, конечно же, было страшно. Оставаться было ещё страшнее — об отношении нацистов к евреям все было известно.