Сергей Кузнецов - Шкурка бабочки

• Название: Шкурка бабочки
• Автор: Сергей Кузнецов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-12668-6

«Когда-то я мечтал быть рок-звездой. Стоять на сцене, залитой кровью, как Игги Поп или Ник Рок-н-Ролл. Моя мечта сбылась. Я стал серийным убийцей».

Интернет-газета рассказывает о преступлениях маньяка-убийцы. Амбициозная журналистка, склонная к мазохизму, ищет экстремального секса. Маньяк убивает снова и снова. Эти двое искали друг друга всю жизнь. Там, где они встретятся, останется лишь пустота и боль. А боль не знает лжи.

«Я бы хотел написать книгу, где красота природы и красота смерти слились бы воедино. Эта книга была бы ложью – потому что, когда убиваешь, не думаешь о временах года. Убивая, ты просто убиваешь. И внутри у тебя – только ужас. Ужас и возбуждение».

Если я услышу слово «любовь» – я тебя ударю.

Новый роман Сергея Кузнецова бьет наотмашь.

---

– Эк тебя колбасит, – говорит Ксения. – А помнишь, что ты говорила, когда была беременна? Что мальчик – это враг внутри, как Intel Inside, можно даже логотип на живот вешать. Потому что мужчины и женщины – это два разных вида, а не самцы и самки homo sapiens.

– Прикинь, я была такая глупая, – говорит Марина, – такая дура, я так хотела девочку, я так разозлилась из-за этой беременности, так тормозила, помнишь?

Как уж такое забыть, конечно. Неделя японского кино в Москве, свободный вход, полный зал народа, драка за места, плохо различимые субтитры, чья-то голова загораживает пол-экрана, Марина вежливо просит пригнуться, а потом бесцеремонно пригибает голову рукой, чего он тупит, по-русски, что ли, не понимает? А когда зажигается свет, видит, что да, не понимает, раскосые глаза, желтоватая кожа, ой, как неудобно. Марина говорит «аригато», надеясь, что в японском одно вежливое слово заменяет другое, мужчина смеется и говорит по-английски, что он не японец, хотя у него есть друзья японцы, с которыми он должен был встретиться тут, но вот, видимо, они не пришли, а сам он мало что понял, честно говоря, японский язык и русские субтитры – почти без шансов. Может быть, девушка, которая так хорошо говорит по-английски, расскажет ему, что же все-таки произошло?

Марина рассказала, и они выпили за дружбу народов в ближайшем ресторане, а потом поймали такси, целовались на заднем сиденье, и Марине, уже немного пьяной, было ужасно интересно, потому что у нее никогда еще не было азиатских мужчин. А это правда, что азиаты умеют такое, ну, ты понимаешь, ну, в смысле в постели? The Asians much better do it on the mat than in the bed. What is the mat? Показывает рукой себе под ноги, на резиновый коврик, а, блин, на циновке, из рисовой соломы, right?

Найти ночью в Москве циновку все-таки не удалось, поэтому они попробовали и на кровати, и на коврике, а потом Марина посмотрела на часы и внезапно вспомнила, что утром ей должен звонить любовник из Калифорнии, тот самый, который потом подарит ей красивую майку, ручной работы, с кислотным узором, в которую она одета прямо сейчас. Прямо сейчас – это когда с той ночи прошло восемнадцать месяцев, как нетрудно подсчитать, зная возраст ребенка и среднюю продолжительность беременности у самок вида homo sapiens – если, конечно, по-прежнему верить в существование такого вида.

А год назад, таким же зимним депрессивным вечером, Марина так же сидела на полу, скрестив ноги, натянув майку на круглый живот, и говорила, что мальчик – это враг внутри, да еще и китаец какой-то вдобавок, как и его папаша.

– Почему ты ему не позвонила? – спрашивала тогда Ксения.

– А у меня нет его телефона, – отвечала Марина, – я ему свой оставила, а его не взяла. То есть он мне его написал, а я его забыла на столе на кухне, потому что тормозила утром, еще бы, мы ведь такую работу с ним сделали, целого ребенка, часа четыре трудились, взмокли оба.

– Как же ты не предохранялась?

– Прикинь, я была такая глупая, – говорила Марина, – такая дура, я предохранялась два первых раза, а потом презервативы кончились, и у него уже не так хорошо стояло, и я сказала а давай так, потому что мне очень хотелось, и к тому же я слышала, что вероятность забеременеть от третьей эякуляции подряд гораздо меньше. И вообще я собиралась с утра принять постинор, но дома затормозила, свалилась и уснула, а потом все забыла, я вообще все забыла, даже его телефон на кухонном столе, но я бы все равно не стала звонить, раз он не позвонил, мало ли, что я забеременела, самой надо было думать, ведь правда?

– Хорошо еще, что он здоровый оказался, – говорила Ксения, – а то была бы ты сейчас не беременная, а ВИЧ-инфицированная.

– Не надо, не надо меня парить, я же тебе не говорю, что какой-нибудь твой садист-любовник тебя когда-нибудь запросто прирежет.

– Это ты не говоришь? Да я от тебя это каждый раз слышу!

– А ты зато можешь меня теперь пугать, что я умру от родов.

– Вот еще, и не подумаю. Ты родишь прекрасного младенца, здорового и крепкого.

Год назад они так говорили, и так оно все и получилось, вот и младенец, здоровый и крепкий, ползает по белому ковру, как по спине белой медведицы, конечно же, медведицы, а не медведя, потому что это мамин ковер, мамина комната, мамина квартира, мамин маленький китайчонок, мандаринчик, апельсинчик, кто у нас такой вкусненький? Я потому и набила себе дракона, говорит Марина, чтобы Восток был, раз уж у меня китайский сын, я сама теперь немного китаянка, правда? А красное пятно – не переживай, оно пройдет к лету, а сейчас все равно, кроме тебя, показывать некому.

Вау, говорит Ксения, что значит некому? А куда ты растеряла всех своих мужиков, любовников со всех концов земного шара, всех возрастов и цветов кожи, с которыми тебе интересно, потому что ты никогда раньше таких не пробовала? Неужели ты исчерпала все комбинации, неужели у тебя были все, кого только можно вообразить, даже столетний афро-американец с примесью эскимосской крови, плод недолгого пребывания на Аляске в канун Первой мировой войны батальона морской пехоты, как их там зовут по-английски – морские котики? Белые медведи? Смейся, смейся, отвечает Марина, я нашла главного мужчину моей жизни, посмотри только на него, только полюбуйся, он самый лучший и самый красивый на Земле, посмотри на его лицо, посмотри на его яйца, посмотри на его член – ни у одного мужчины я не видела таких красивых яиц и такого красивого члена. А я, ты знаешь, многое повидала.

В самом деле – многих повидала, я знаю. И неужели устал смотреть зрачок, потускнел глазной хрусталик, погас взгляд? Где та Марина, с которой нельзя было прийти в гости, потому что она тут же начинала высматривать, кого бы утащить трахаться в ванную? Где та Марина, которая, когда не могла заснуть, начинала считать своих любовников, как другие считают овец или слонов, и всякий раз засыпала, так и не добравшись до конца? Где та Марина, которая все знала о сексуальных пристрастиях любого мужчины в Москве и странах, прилегающих к Шереметьево-2? Где та Марина, которая в пятнадцать лет познакомила меня с Никитой, узнав, что я – в Теме? Где та Марина, которую я так любила, что ради нее хотела бы стать мужчиной на одну-единственную ночь?

Она сидит на полу, поджав под себя ноги, в майке ручной работы, от любовника из Калифорнии, и кислотный узор на ткани – как сияние, что исходит от ее живота, и кислотный узор на мониторе – как благословение кибернетических богов, и маленький Глеб ползает рядом, как божественный эскимосский младенец по спине Великой Матери Медведицы.

11

Вот проходит время жизни, думает Оля, вот проходит время, мне уже тридцать пять лет. Восемь лет назад я приехала в Москву из Питера, год назад купила себе квартиру. Восемь минус один будет семь, семь лет по чужим углам, из них два года – в одной квартире с Владом и всей кодлой его вечно меняющихся друзей. Значит, семь минус два – пять. Пять лет одиночества, пять лет сама себе хозяйка. Пять плюс один будет шесть. Значит, все-таки шесть лет, потому что когда в своей квартире – тоже одна, с этим числом ничего не поделать, как ни верти.

Числа – это моя специальность, думает Оля и затягивается сигаретой из длинного мундштука. Откуда у филологической девочки из интеллигентной питерской семьи такая любовь к цифрам? Может, все дело в шахматах? У меня все-таки был когда-то второй разряд. Я неплохо умела считать варианты. Черные и белые клетки, латинские буквы по горизонтали, числа по вертикали.

Числа – это моя специальность. Я начинала бухгалтером, я была IT-менеджером, вот уже три года как я – исполнительный директор, совладелица небольшой компании. Финансовые потоки мало отличаются от компьютерных сетей, цифры складываются в числа, числа строятся в колонны, колонны собираются в таблицы, единицы и нули маршируют по проводам, превращаясь на выходе в картинку, слово или другую цифру. Все это называется финансовая отчетность; все это называется Интернет. Место, где финансы встречают Интернет – это и есть та точка, где я нахожусь.

Та точка, где я нахожусь сейчас физически, называется «Ямки и поваляться». Здесь самый дешевый японский ланч в Москве, 149 рублей. Числа – это моя специальность, они не оставляют меня даже за обедом. Ксюше двадцать три года, мне – тридцать пять, значит, она моложе меня на двенадцать лет. Если бы я забеременела сразу после первой менструации, моей дочери как раз было бы столько. Мне бы хотелось, чтобы она сейчас походила на Ксюшу. Если бы это, конечно, была дочь, а не сын. Она бы называла меня «мама», а я бы гладила ее по головке и говорила что ты, Ксюшенька, все будет хорошо, ты же знаешь, я люблю тебя. Я бы гладила ее по растрепанным черным волосам, потому что это очень нужно, чтобы кто-то тебя любил.

Когда мне было двадцать три года, я этого еще не понимала. Мне казалось, в мире есть множество других, куда более важных вещей, чем любовь одной женщины к другой. Например, любовь мужчины к женщине или женщины к мужчине. Впрочем, Влад уже тогда преподал мне урок, объяснив, что любовь мужчины к мужчине тоже много чего стоит. Влад старше меня на пять лет. Двадцать три плюс пять это двадцать восемь. Он вышел из шкафа в двадцать пять, значит, уже три года я знала, что мой брат – гомосексуалист. С двадцати, значит, лет.