Сидони-Габриель Колетт - Клодина в Париже

• Название: Клодина в Париже
• Автор: Сидони-Габриель Колетт
• Издательство: АСТ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-88196-315-6

В предлагаемой читателю книге блестящей французской писательницы, классика XX века Сидони-Габриель Колетт (1873–1954) включены ее ранние произведения – четыре романа о Клодине, впервые изданные во Франции с 1900 по 1903 годы, а также очерк ее жизни и творчества до 30-летнего возраста. На русском языке публикуется впервые.

---

Ландыши на камине раздражают меня, вызывают головную боль… Что со мной? Я так печалюсь из-за Люс? Да, конечно, но тут ещё и кое-что другое, сердце моё разрывается от тоски по родному краю. Я чувствую себя такой же смешной и нелепой, как эта трогательная гравюра, висевшая в приёмной у мадемуазель Сержан, – «Миньона, тоскующая по родному краю». А мне казалось, что я уже излечилась от многого, освободилась от некоторых пристрастий! Увы, я снова возвращаюсь в Монтиньи… Сжимать целые охапки высокой и свежей травы; утомившись, засыпать, прижимаясь к низенькой нагретой солнцем ограде; пить дождевые капли с листьев настурции, которые перекатываются на них, как шарики ртути; рвать на берегу реки незабудки ради удовольствия видеть, как они потом увядают на столе, и слизывать тягучий сок с ивового прутика, ободрав с него кору; дуть, точно в дудочку, в толстые травяные стебли; воровать яйца синичек, мять душистые листья дикой смородины – словом, заключить в свои объятья, обнять всё то, что я люблю! Мне хотелось бы поцеловать прекрасное дерево и чтобы оно ответило мне на мой поцелуй… «Ходите пешком, Клодина, побольше двигайтесь».

Я не могу, не хочу, это нагоняет на меня тоску! Пусть лучше меня трясёт лихорадка дома. Вы, верно, думаете, что под солнечными лучами ваши парижские улицы заблагоухали! С кем мне поделиться всем тем, что тяготит мою душу? Марсель, желая утешить меня, поведёт по магазинам. Его отец лучше понял бы меня… но я робею, я никогда не решилась бы быть с ним совсем откровенной. Синие глаза кузена Дядюшки, видно, и без того уже многое угадывают, эти прекрасные, смущающие меня глаза с коричневатыми морщинистыми веками, которые внушают доверие… и однако даже в то самое мгновение, когда его взгляд говорит вам: «Вы можете мне всё рассказать», у меня вдруг вызывает тревогу улыбка, прячущаяся под серебристыми усами. А папа… папа работает с господином Мариа (должно быть, господину Мариа жарко летом от его бороды. Может, он на ночь заплетает её в косичку?).

Как много я уже утратила из того, что было мне свойственно прежде! Я лишилась невинной радости, которую испытывала от того, что двигаюсь, лазаю по деревьям, прыгаю, точно Фаншетта… Фаншетта не танцует больше из-за своего тяжёлого живота. А у меня тяжёлая голова, хоть, к счастью, нет живота.

Я без конца читаю, читаю, читаю. Всё подряд. Неважно что. Чем ещё мне заняться, чтобы избавиться от самой себя, от всего, что меня окружает? Мне не нужно больше выполнять домашние задания. И хотя я не объясняю больше в своих сочинениях по стилистике раза два в год, почему «праздность – мать всех пороков», думаю, я сумела гораздо лучше понять, как ей удаётся посеять семена некоторых из них…

Я посетила тётушку Вильгельмину в воскресенье, в её день приёмов.

Омнибус проезжает мимо дома Люс… я опасаюсь встречи с ней. Она, не задумываясь, может закатить мне сцену со слезами при всём честном народе, а мои нервы уже на пределе.

Тётушка, измученная жарой, отменила визиты, она выказала некоторое удивление при виде меня. Я не стала тратить время на красивые фразы.

– Тётушка, мне что-то совсем плохо. Я хочу вернуться в Монтиньи. Париж убивает меня.

– Девочка моя, вы и правда неважно выглядите, и к тому же глаза что-то слишком блестят… Почему вы так редко у меня бываете? О вашем отце я не говорю, он неисправим.

– Я не прихожу потому, что я злюсь и всё меня раздражает. Я бы только расстроила вас, я вполне на это способна.

– Верно, это то, что называется «тоской по родине»? Хоть бы Марсель был дома! Этот скрытник, конечно, не сказал вам, что проведёт весь день за городом?

– Он поступает правильно, он увидит зелёную листву. Он поехал один? Вас это не беспокоит, тётушка?

– О нет! – говорит она со своей неизменной мягкой улыбкой. – Его пригласил его друг Шарли.

– Ах, ну тогда… – выпаливаю я, вскакивая с места, – он в хороших руках.

Решительно, эта старая дама глуповата. Нет, конечно, не ей стану я поверять свои печали, изливать свои жалобы деревца, вырванного из родной почвы. В нетерпении я переступаю с ноги на ногу, она с некоторым беспокойством старается удержать меня.

– Может быть, покажетесь моему врачу? Это старый доктор, очень учёный и мудрый, я ему полностью доверяю.

– Нет, не хочу. Он посоветует мне немного рассеяться, побольше общаться с людьми, завести подружек моего возраста… Ох эти подружки моего возраста! До чего презренные существа!

Эта поганая Люс…

– Прощайте, тётушка. Если Марсель сможет меня навестить, я буду рада. – И, чтобы смягчить некоторую свою резкость, я добавляю: – Кроме него, у меня нет подружек моего возраста.

На этот раз тётушка Кёр не удерживает меня. Я смущаю душевный покой слепой и нежной бабушки, насколько легче ей воспитывать Марселя.

О-о! Эти два красавчика ищут прохлады в тени деревьев, в пригороде! Зелень листвы разнеживает их сердца, оживляет румянцем щёки, окрашивает в аквамарин голубые глаза Марселя и придает блеск чёрным глазам его дорогого друга… Было бы чертовски забавно, если бы их застукали вдвоём. Господи! Вот уж я бы повеселилась! Но у них богатый опыт, они не дадут себя застукать. Они вернутся вечером поездом, печально задумчивые, под руку, и расстанутся, бросая друг на друга такие красноречивые взгляды… А я по-прежнему буду совсем одна.

Стыдись, Клодина! Неужели не наступит никогда конец этим навязчивым мыслям, этому тоскливому одиночеству?

Одна, совсем одна! Клер выходит замуж, я остаюсь одна.

О, дорогая моя, ты сама этого хотела. Оставайся же одна – наедине со своей драгоценной честью.

Да. Я просто несчастная грустная девочка, которая по вечерам зарывается в нежную шёрстку Фаншетты, чтобы спрятать там свои горящие губы и синяки под глазами. Клянусь вам, клянусь, тут вовсе нет и не может быть обычной девичьей нервозности, потребности выйти замуж. Мне нужно что-то большее, чем муж…

Ко мне заглянул Марсель. Сегодня его серый костюм, такого серо-сизого цвета, что это могло бы взволновать горлицу, дополняется странным, цвета лютика галстуком, крепдешиновым полотнищем, обёрнутым вокруг белого воротничка, от которого видна только узенькая кромка, галстуком, драпирующимся на груди складками и заколотым булавками с жемчужными головками, совсем как у женщин, – находка, за которую я ему отвешиваю комплимент.

– Удачная была прогулка в воскресенье?

– О, бабушка вам рассказала? Ох уж эта бабушка, она в конце концов может меня скомпрометировать! Да, чудесная прогулка! Изумительная погода!

– И такой же друг!

– Да, – отзывается он, и глаза у него какие-то растерянные. – Друг под стать погоде.

– Значит, новый медовый месяц?

– Почему новый, Клодина?

Он какой-то томный, нежный… выглядит усталым и прелестным… синие глаза с сиреневатыми веками. Кажется, он готов к доверительным излияниям, без всякой сдержанности, без оглядки.

– Расскажите о своей прогулке.

– О прогулке… ничего особенного. Пообедали в трактире на берегу реки, словно двое…

– …влюблённых.

– Выпили горьковатого белого винца, – продолжает он, не возражая против моей реплики, – поели жареной картошки, ну и, говорю вам, ничего, ничего особенного… бродили, укрываясь в тени, по траве… Право, не знаю, что в этот день чувствовал Шарли…

– Он чувствовал вас рядом, вот и всё. Удивлённый моим тоном. Марсель вскидывает на меня томный взгляд.

– У вас какое-то странное выражение лица, Клодина! Личико встревоженное, заострённое, впрочем, совершенно очаровательное. И глаза ваши, кажется, стали больше, чем в прошлую нашу встречу. Вас что-то мучит?

– Нет, да, всякие неприятности, вам они будут непонятны… И ещё одно, это уже будет вам понятно: я встречалась с Люс.

– О! – восклицает он, чисто ребяческим жестом соединив ладони, – и где же, где же она?

– В Париже, и уже давно.

– От этого-то у вас такого утомлённый вид, Клодина! О, Клодина, что я должен сделать, чтобы вы рассказали мне всё?

– Да ничего. История короткая. Я встретила её случайно. Да, случайно. Она привела меня к себе: всюду ковры, дорогая мебель, платья стоимостью в тридцать луидоров… Вот так-то, дружок! – говорю я смеясь, потому что он, как удивлённый ребёнок, приоткрыл рот. – Ну а потом… она по-прежнему такая же нежная, ласковая Люс, слишком ласковая, обвивает руками мою шею, меня овевает её аромат, слишком доверчивая Люс, она мне обо всём рассказала… друг мой Марсель, она живёт в Париже с неким пожилым господином, она его любовница.

– Фу! – восклицает он с искренним возмущением. – Какую, должно быть, боль это вам причинило!

– Не такую, как я предполагала. Но всё же, однако…

– Бедная моя Клодиночка! – повторяет он, бросив перчатки на мою постель. – Я так вас понимаю…

Исполненный нежных братских чувств, он обнимает меня за плечи, а другой, свободной рукой прижимает мою голову к своей груди. Выглядим мы трогательно или смешно? Эта мысль пришла мне гораздо позднее. Он так же, как Люс, обвивает рукой мою шею. От него исходит такой же приятный аромат, как от неё, но более тонкий, изысканный, и я близко вижу белокурые ресницы, затеняющие его глаза… Неужели сейчас нервное напряжение всей этой недели разрешится у меня рыданиями? Нет, он станет утирать мои слёзы, промочившие его великолепного покроя пиджак, с боязливой тревогой. Стоп, Клодина! Прикуси как следует язычок, это лучшее средство сдержать подступающие слёзы…