Ольга Форш - Михайловский замок

• Название: Михайловский замок
• Автор: Ольга Форш
• Жанр: История

---

- Что, мы сразу зайдем к Брызгалову, - спросил Митя, указывая на окно комнаты кастеляна Михайловского дворца, - или обежим постройку?

- Обязательно обежим, давно я тут не был, - задумчиво огляделся Росси.

Прошли через ров укрепления на площадь Коннетабля.

Привычным общим взглядом охватил Росси возвышавшийся перед ним правильный квадрат, со всех сторон окруженный рвами в гранитных одеждах. Пять подъемных мостов переброшено было через рвы.

- Не алый, не пурпуровый, а какой-то сказочный, драконовой крови этот цвет. Точно ли говорят, - спросил Митя, - что это наш император навеки закрепил свою рыцарскую любезность по отношению Анны Гагариной? Будто явилась она на бал в такого цвета перчатках, а он тотчас одну из них послал как образец составителю краски для Михайловского замка, для наружных дворцовых стен.

- Похоже на правду, - усмехнулся Росси, - но лучше бы этот цвет остался только на перчатках Гагариной, - там он много уместнее, чем здесь. Однако вообрази, Митя, сейчас я уже полюбил эту багровую груду камней. Полюбовался как-то этим пламенем среди темно-зеленых кущ при закате солнца, полюбовался приглушенными, неожиданно мягкими, теплыми тонами среди серебристого петербургского тумана - и понравилось. И уже неотъемлема от лица нашего города мне вся эта громада.

Росси указал на торчавшие при самом входе в замок два обелиска из серого мрамора. Они вырастали до самой крыши. Но по бокам в маленьких шипах стояли несоразмерно мизерные статуи Аполлона и Дианы. Повыше шел фронтон паросского мрамора работы братьев Стаджи, изображавший Историю в виде Молвы. Еще выше две богини Славы держали герб императора Павла. И опять обилие вензелей, какое-то страстное утверждение своего имени.

- Не по душе мне, Карл Иванович, поверх всего этого железная крыша, выкрашенная притом зеленью, - ворчал Митя.

- Да и ряд плохих статуй с коронами и щитами не украшает, а только тяжелит, - запрокинув голову, отметил Росси. И медленно прочел на порфировых плитах фриза:

"Дому Твоему подобаетъ святыня Господня въ долготу дней".

- Карл Иванович, - совсем уже шепотом сказал Митя, склонившись к его уху, - знаете, что про эту надпись в народе пущено? Богомолка сказывала... будто юродивая со Смоленского кладбища прорекла; сколько букв сей надписи такова долгота лет и императора. А ну-ка посчитайте, сколько букв.

- Ерунда, Митя! - воскликнул Карл.

Однако буквы сосчитали оба, проверили - сорок семь.

- Тоже выдумал - богомолок слушать, - досадливо сказал Росси и, обойдя замок со стороны Летнего сада, остановился перед круглой лестницей из сер-добольского гранита, которая вела в обширные сени с мраморным белым полом и дорическими красноватыми, тоже мраморными, колоннами.

На площадке лестницы по обе стороны стояли великолепные статуи Геракла и Флоры, вылитые из бронзы в Академии художеств.

На гранитных консолях две бронзовые вазы, аттик с шестью кариатидами, обширный балкон над колоннадой и барельеф работы Лебо из белого мрамора. Все это было прекрасно, взятое отдельно, но не давало того общего стиля, единого вздоха, который восхищает в архитектурном совершенстве.

И, пытаясь разъяснить Мите, почему получилось столь путаное нагромождение, Росси извиняющим тоном сказал:

- Бренна не вполне виновен. Он уверяет, что так именно расположить статуи и обелиски ему приказал сам император.

От долгого неудобного положения задранной вверх головы Карл вдруг ощутил, как она у него болит, как вообще он разбит, как устал пред людьми и самим собой делать вид, будто ему совсем легко от погибшей любви, от обидного легкомыслия своей матери.

В мозгу настойчиво, как жужжанье злого веретена, застучали слова: Карло Джакомо Росси... сын итальянки, отец неизвестен. По-русски без отчества нельзя, и ему из второго личного имени Джакомо сделали Иванович. Никакой отец по имени Иван ему неведом,

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Чертежи и планы, которые надлежало отвезти на выставку, в Академию художеств, были сданы на хранение кастеляну Михайловского замка Ивану Семеновичу Брызгалову, человеку примечательному, известному всему городу.

Сын крестьянина Тверской губернии, он поступил в истопники Гатчинского дворца, когда Павел еще был наследником, и привлек его внимание тем, что с неописуемым восторгом, раскрыв рот, следил, как печатали свой шаг гатчинцы. Созвучие родственной души было у него с Аракчеевым, и столь же, как тот, оказался и Брызгалов "без лести предан". Вскорости он был сделан камер-лакеем, а затем и гоф-фурьером. В дни воцарения Павла Брызгалов в своем звании явился в Петербург, где пожалован был уже в обер-фурьеры Михайловского замка.

Как только замок достроился, Брызгалова, как лицо доверенное и проверенное, назначили кастеляном внутренних дворов с обязанностью наблюдать за

своевременным поднятием и спуском мостов над каналами, которыми замок был окружен.

Брызгалов женился на дочери одного из придворных служителей Зимнего дворца и немедленно превратил свою жену в боязливую рабыню, неустанно попрекая ее, что цвет красный, присвоенный ливреям Зимнего дворца, где был ее отчий дом, ниже краской, беднее, чем цвет малиновый, который император утвердил за одеянием дворцовой службы Михайловского замка.

Брызгалов, мелкая пылинка, попавшая в орбиту самодержавного солнца, был, как и царственный хозяин его, охвачен болезненной манией величия и, по мере своих возможностей, воплощал ее в свой быт.

Одевался с иголочки по форме, в руках носил саженной вышины трость для представительства. Двое мальчишек, рожденных от жены-молчальницы, обращены были в рабов и слушались мановенья его бровей.

Когда Росси и Митя постучали в дверь, им открыла молодая, но преждевременно увядшая женщина с грудным ребенком на руках. На вопрос, дома ли Иван. Семенович, потупясь, ответила:

- Во дворце они, на приеме. Их двое уже ожидают. Присядьте и вы.

Она провела в комнату, которая окнами выходила на площадь Коннетабля, а сама скрылась в детской.

В приемной действительно сидели двое. Один из них - европейского вида, хорошо одетый человек лет тридцати, с умным и тонким лицом художника.

Завидя Росси, он стремительно двинулся ему навстречу.

- Павел Иванович, дорогой, - ответил Росси дружеским объятием, - Що чего рад тебя видеть!

- Да я уж два дня как приехал. Справлялся о тебе у твоего отчима, а он в ответ только рукой машет, словно ты какой стал беспутный. Я, грешным делом, подумал, не пустился ли ты зашибать от огорчения какого или по слабости? Да нет, ясен ликом, как некий греческий бог.

- Какие бы огорчения на меня ни сваливались, я никогда не запью, сказал с твердостью Росси. - Не сдаваться жизни хочу, а ее побеждать.

- Легко тебе гордо чувствовать - ты рожден свободным, - горько усмехнулся Аргунов и указал на сидящего на скамье человека довольно странного вида. - А вот нам с Артамонычем без шкалика хоть в воду!

Сидевший на скамье вскочил и стал весело кланяться. Он был острижен празднично, "под горшок", волосы смочены квасом. Поддевка, хоть из дешевеньких, - новая.

- Вот, рекомендую, - сказал Павел Иванович, - изобретатель. Шутка сказать - самокат . выдумал. Из своей Сибири по нашим-то дорогам на нем прикатил.

- Дороги, что говорить, родовспомогательные, - кивнул Артамоныч.

- Полагаю, не везде пехтурой, где и подвозили тебя вдвоем с самокатом? - подмигнул Павел Иванович. И, повернувшись к Росси, отрекомендовал: Зовется он - Иван Петров Артамонов.

- А ей-богу, не подвозили, - веселой скороговоркой зачастил Артамонов. - Деньги нужны в мошне, чтобы подвозили, а у меня в кармане - вошь на аркане да блоха на цепи. Сейчас в разобранном виде моя машинка, а как соберу ее, просим милости поглядеть. Авось в грязь не ударим!

- Кому-кому, а тебе надо ладиться уж только на победу: сам знаешь, либо пан, либо пропал - перед государем нельзя тебе сплоховать.

Росси с интересом оглядел изобретателя. Был он сухой, среднего роста, с лицом остреньким, как у лисички. Глаза умные, с быстрым, легким взглядом. Глянут - сразу все высмотрят.

- Это, значит, про вас мне на днях говорил Воро-нихин? - осведомился Росси. - Не у него ли вы и остановились?

- А как же не у него, когда мы с ним во всем городе только и есть земляки. У них и стоим, у господина Воронихина, пока его величество перед свои очи не потребует.

- Император заинтересован его выдумкой, - пояснил Аргунов, - прослышал от кого-то, приказал выписать. Все сейчас ему предоставлено, чтобы он мог свою машину в совершенном виде представить. В случае успеха посулили дать вольную не только ему всей семье.

- А сорвется дело, - с привычной усмешкой сказал изобретатель, - ежели мы, к примеру, опростоволосимся, - плетьми угостят, не хвались!

Митя взволновался:

- За самокат дадут вольную? И всей семье посулили? Иван Петрович, да неужто?

- Царское слово - закон, - важно сказал самокатчик.