Алекс Гарленд - Кома

• Название: Кома
• Автор: Алекс Гарленд
• Издательство: Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-10322-8

Новый роман Алекса Гарленда — третий после прославившего его «Пляжа» и упрочившего успех «Тессеракта», не считая сценария к фильму Дэнни Бойла «28 дней спустя» (Бойл, постановщик киноверсии знаменитого Ирвина Уэлша «На игле», экранизировал и «Пляж»).

Герой «Комы» приходит в себя в больнице. Вступившись в метро за девушку, он был избит хулиганами до потери сознания — и, как выясняется, памяти. Он не помнит, как его зовут. Не помнит, в чем заключается его работа. Не уверен, какого рода отношения связывают его с секретаршей. Твердо уверен он в одном: ключ к разгадке — в его портфеле, загадочно исчезнувшем с места преступления.

Роман иллюстрирован гравюрами отца Гарленда, Николаса Гарленда — видного английского карикатуриста и художника-графика.

---

— Что, наслушались? — спросил он, когда музыка замолкла.

— Да, — сказал я и тут же поправился: — Нет. А там что, что-то не так с пластинкой?

— Не так? — нахмурился продавец.

— Она то ли заедает, то ли…

— Вам кажется, она поцарапана?

— Да.

— Она не поцарапана. — Было видно, что продсавец слегка обиделся. — Я не торгую царапанными пластинками.

— Да, но…

— Вы слышали, чтобы игла скакала?

— Нет, но… она вроде как повторяется. В смысле, слова. Там же должно быть больше слов, верно?

— Послушайте, — сказал продавец, — эту пластинку крутят не ради слов. Это же Литтл Ричард, а не Леонард Коэн. Если вам не нравятся слова, подберите себе другую пластинку.

— Тоже верно, — согласился я.

— А вот мне, — добавил он, когда я снова повернулся к стеллажам, — эти слова очень даже нравятся.

Я возобновил свои поиски. И на этот раз я с удивлением понял, что, хотя пластинки и расставлены вроде бы по алфавиту, ничего подобного в действительности нет. Под буквой «А» я нашел исполнителей, чьи фамилии начинались на «Г». Под «Б» стоял сплошной Шуберт. Под «В» не было вообще никого.

— Послушайте, — окликнул я продавца, — я что-то не понимаю вашей здешней системы.

— Зато я понимаю, — буркнул продавец. — А что вы ищете?

Я на секунду задумался.

— «Бич Бойз».

— Посмотрите на «П».

— «П»?

— Или на «С».

— …Почему?

— «Пет Саундз».

«Пет Саундз» — самое то. Этот альбом был связан с моим детством даже больше, чем Литтл Ричард. Он пришел уже после того, как я научился говорить, когда я мог уже самостоятельно выбрать пластинку, а потом залезть на стул, чтобы дотянуться до проигрывателя и опустить адаптер без чьей бы то ни было помощи. И во весь голос подпевать.

На славном шлюпе «Джон-Би»
С дедулей мы в порт пришли
И по Нассау лихо гуляли целых три дня.
Шериф Джонстон, отстань от меня.
Мне так хреново, отстань от меня.
Отстань от меня, отстань от меня,
Мне так хреново, отстань от меня.

Пока что все вроде в порядке, сказал я себе. Пока что все…

Боцман жидко прибздел
И всю мою кашу съел.
Мне так хреново, отстань от меня.
Отстань от меня, отстань от меня,
Мне так хреново, отстань от меня.

Прибздел? Жидко?

— Не нравится? — спросил меня продавец, увидев, что я направился к выходу. — Зря только время на таких тратишь, — прозвучало мне в спину вместе с треньканьем дверного колокольчика.

Я был в полном недоумении, почему эти с детства знакомые песни буквально выскальзывают из рук. И я пребывал в этом недоумении, пока не зашел в книжную лавку, удобно располагавшуюся прямо через улицу.

7

В книжной лавке все было еще хуже. Я набрал на стеллажах целую пачку книг, положил их перед продавщицей и сказал, постучав пальцем по верхней:

— Один из величайших романов в мировой литературе.

Продавщица взглянула поверх очков на книгу и одобрительно кивнула:

— Великолепный роман. Истинная классика. Я три раза его прочитала.

— Три раза? Да неужели? И сколько же времени вам на это потребовалось?

Ну… — слегка растерялась продавщица, — я точно не знаю. Первый раз я прочитала его в выходные, а потом… Пожалуй, неделя или около того.

— Неделя? А я вот только что прочитал эту штуку меньше чем за минуту.

— …За минуту?

— Вам интересно, как такое может быть?

— Э-э-э… — промямлила продавщица, нервно оглядываясь по сторонам. — …Пожалуй, что да.

— А вот как. — Я начал быстро перелистывать страницы. — Просто эта книга состоит из единственной фразы «Зовите меня Измаил»,[1] напечатанной несколько сотен тысяч раз. А теперь скажите мне, пожалуйста, вы действительно считаете это великой литературой?

— Я…

— А как насчет этого? — Я показал ей вторую книгу из пачки. — Еще один великий роман, который можно прочитать секунды за три или меньше. «Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время».[2] Хотите знать, что там происходит дальше?

— Я…

— А ничего там больше не происходит. Но это еще ладно, а вот посмотрим «Над пропастью во ржи». — Я откашлялся и произнес с выражением: — «„Чистая липа“, — сказал Холден Колфилд». Конец.

— Сэр, — начала девушка.

— Подождите, я не дошел еще до Остин.

«Все знают, что молодому человеку, подыскивающему себе женщину, нужны вещи, нужные женщине, которой нужно, чтобы все о них знали».[3] — Я захлопнул книгу. — И дальше все в таком же роде на протяжении трех с чем-то сотен страниц. Тут поневоле задумаешься: и зачем эту книгу изучают в школе? Вы со мной согласны?

— Сэр, — гордо выпрямилась девушка, — я попросила бы вас удалиться.

8

Выйдя из книжной лавки, я окинул взглядом здание на противоположной стороне улицы и еще раз поразился, до чего же бредово устроена моя память. Глядя на эти здания, я видел кирпичи, из которых они сложены. Я видел, что кирпичи различаются по цвету, и видел участки стены, на которых следовало бы наново расшить швы. Я видел ржавые пятна под подоконниками и вокруг водосточных желобов, видел свинец в рамах мансардных окон. Окна были из двух половинок, верхней и нижней. Глядя на одно из них, я видел, что стекло в нижней его половинке идеально плоское, в то время как стекло в верхней половинке чуть-чуть искажает отражающиеся в нем предметы, и я понимал, что кривое стекло — старое, первоначальное, а идеально плоское — новое, поставленное взамен разбитого старого.

Дорожное покрытие. Вариации дорожного покрытия, разные типы гудрона, разные оттенки серого. Контуры участков, покрытых разным гудроном, — соприкасающиеся и взаимно накладывающиеся прямоугольники. Длинные полосы в тех местах, где покрытие взломали при ремонте водопровода, или газовых труб, или электрического кабеля. Разновысокие участки гудрона. Заделанные выбоины. Незаделанные выбоины.

Тротуар, сплошь испятнанный машинным маслом и жевательной резинкой, бессчетное множество комков резинки, тонко размазанных подошвами прохожих. Если я наклонюсь и дотронусь до тротуара, то почувствую под пальцами его зернистую поверхность. К естественному жиру моей кожи непременно прилипнут песчинки. Если я затем подниму руку и взгляну на эти песчинки, то увижу, что все они отличны друг от друга.

Подробности. Эффектные. Фрактальные. Нитки, из которых состоит моя рубашка, и тонкие ниточки, из которых свиты более толстые нитки. Формы облаков над головой, формы, переходящие затем в другие формы и в неспешный бег облаков по небу. Тени облаков, проносящиеся по гудрону и смягчающие блеск закрытых окон. Открытое окно, через которое я смутно различаю рисунок на обоях.

Эффектные, фрактальные, ошеломляющие подробности всего, на что ни взглянешь. Выдаваемые памятью безо всяких усилий, без нужды сосредоточиться. Изображения, собирающиеся из них мгновенно, как только мой взгляд перебегает налево или направо, вверх или вниз, куда угодно.

И в то же самое время. Попроси мою память припомнить жалкую горстку слов из знакомой песни, и она тут же садится в лужу. И вот теперь, окруженный этим изобилием бесполезных подробностей, я начал подозревать, что выход из комы окажется куда более трудным делом, чем мне до того представлялось. Скорее всего, проблема состояла в том, что мое первоначальное прозрение — прозрение о том, что я все еще сплю, — заставило кому казаться куда более мирной, чем она была на самом деле. Да и то сказать, до этого момента я всю свою жизнь только и делал, что пробуждался от снов. Пробуждение было самой гарантированной частью сна, было неразрывной его частью, наподобие того, как смерть есть часть жизни.

Ты спишь, ты просыпаешься — ты живешь, ты умираешь.

И наоборот. Мне внезапно пришло в голову, что, умирая, ты просыпаешься.

Я ступил на карниз плоской крыши одного из тех высоких домов, на которые только что смотрел. Это было строение из красного кирпича, на первом этаже которого располагался магазин, продававший пластинки с перекореженными песнями. Теперь между мной и заляпанным жвачкой тротуаром было восемь этажей.

Я слегка развел руки и расправил пальцы, как перья на концах ястребиных крыльев. Нет, я ничуть не полагался на аэродинамику своих пальцев. Полет не входил в мои намерения.

Я глядел вниз, то теряя, то обретая решимость, и слегка раскачивался вперед-назад. На высоте решимость, как правило, находится не в ладах с направлением ветра. Когда я был полон решимости, ветер отталкивал меня от края, цепляясь за мою рубашку, пузырем вздувая ее на спине. Когда решимость меня покидала, ветер толкал меня в спину, силился спихнуть меня вниз, плотно обтягивал спину рубашкой.