Борис Воробьев - Искатель. 1987. Выпуск №3

• Название: Искатель. 1987. Выпуск №3
• Автор: Борис Воробьев
• Жанр: Детектив

На I, IV страницах обложки рисунки Юрия МАКАРОВА к повести «ВЕСЬЕГОНСКАЯ ВОЛЧИЦА».

На II странице обложки рисунок Геннадия ФИЛАТОВА к фантастическому рассказу «И УСЛЫШАЛ ГОЛОС».

На III странице обложки рисунок Константина ФАДИНА к фантастическому рассказу «ДЬЯВОЛОГИКА».

---

Зарывшись в сено, Егор почти не правил лошадью. Деревенские уже ездили на делянку, дорога была накатана, кобыла, держа хвост на отлете, бежала резво. Ошметки снега из-под копыт летели через передок дровней, попадали Егору в лицо, он смахивал их варежкой. Скоро должны были подъехать к оврагу, и этот овраг Егора беспокоил. Он прикидывал, сколько можно нагрузить бревен, чтобы не засесть с ними на подъеме, когда поедет обратно. Больше четырех не выходило. Маловато, конечно, четыре-то бревна, штук шесть не помешало бы, но шесть кобыла не потянет. Для бревен битюг в самый раз, да где ж его взять? А племенного жеребца председатель никому не дает, бережет. В саночки только и запрягает да гоняет по деревне, чтобы не застоялся. А что жеребцу эти саночки? Так, игрушка. Ему нагрузи бревен хоть на две банта, он и ухом не поведет. Зверь — не лошадь. Против него эта вот кобылка все равно что жучка против волка.

Как и думал Егор, делянку завалило с верхом, и он еле нашел свой штабель. Развернувшись, он подогнал дровни к штабелю задком, дал лошади охапку сена и принялся откапывать бревна. Полушубок мешал, и Егор снял его, оставшись в одной рубахе. Расчистив одно бревно, Егор скатил его со штабеля и, всадив в торец топор, взвалил конец бревна на дровни. Оставалось продвинуть бревно до конца вперед, но лошадь вдруг захрапела и шарахнулась, будто ее оседлал сам домовой.

— Балуй! — закричал Егор, стараясь удержать бревно ни дровнях. Но лошадь продолжала храпеть и рваться, и он не мог понять, какого шута ее так разбирает. И тут увидел: шагах в сорока от них из кустов выглядывали два волка.

Егора нисколько ни удивило и не испугало их появление. Подумаешь, волки. А то он никогда их не видел. Небось шли на дневку да и наткнулись, ишь как смотрят.

Но, приглядевшись к волкам, Егор присвистнул:

— Бляха-муха, волчица!

Узнав ее, он сразу понял, зачем она оказалась здесь, где ей делать нечего, и в нем вспыхнула тяжелая злость, какая рождается, когда человеку все время грозят из-за угла. Если до этого Егор, несмотря ни на что, в глубине души надеялся, что ошибается и волчий заговор есть результат каких-то нелепых обстоятельств, то теперь все сомнения отпали. Заговор был. Волчица выследила его и здесь.

От холода и возбуждения Егора начала бить дрожь. Он поднял лежавший на снегу полушубок и оделся. Подошел к лошади, которая тоже дрожала, и стал гладить ее по шее.

— Испугалась? Эх ты, дурашка! Да наплюй ты на них! Сейчас погрузимся и домой поедем.

Мысль о том, что волки хотят свести с ним счеты, все сильнее разжигала Егора, и сейчас он ни за что на свете не согласился бы бросить начатую работу и уехать от греха подальше. От кого бежать? От этих вонючих тварей?!

Подбодряя кобылу, Егор шлепнул ее по гладкому крупу и пошел обратно к штабелю, но тут краем глаза уловил какое-то движение слева от себя. Он посмотрел туда и увидел еще трех волков. Отрезая путь, они стояли в ельнике с другой стороны дороги.

— Ах, сволочь! Всю стаю привела!

Положение сразу переменилось. Два волка не брались Егором в расчет: сунься они к нему, он отбился бы топором, но от пятерых не отмахнешься. Ну одного зарубишь, а остальные? Навалятся скопом, и в клочья.

Егор отбросил лопату и выдернул из бревна топор, соображая, что делать дальше. О защите теперь нечего было и думать, речь шла о спасении, и Егор понял, что оно только в одном — пока не поздно, лезть на дерево.

Егор огляделся. Подходящая ель была шагах в десяти, но, прежде чем лезть, Егор решил сделать и еще кое-что. Он засунул топор за пояс и, стараясь не дергаться, чтобы раньше времени не стронуть волков с места, свалил с дровней бревно, намотал вожжи на оглобли и что есть силы хлестнул лошадь кнутом. Она вскинула задом и понесла. Волки из ельника, как и рассчитывал Егор, бросились вслед, а он подбежал к ели, видя, как одновременно с ним кинулись к дереву и волчица с волком. Но снег был глубоким, и звери вязли в нем, рывками выдирая тело и переваливаясь через сугробы, как через волны. Когда они подбежали, Егор был уже наверху и радовался, что догадался схитрить с лошадью: не убеги те из ельника, они не дали бы влезть, рядом были. Молодые, азартные, вот и кинулись. Вернутся — волчица их по первое число вздрючит.

Для начала все как будто и обошлось, ну а дальше? На дереве целый день не просидишь, час—другой куда ни шло, а там от холода околеешь и свалишься. А этим падлам торопиться некуда, будут караулить хоть сутки.

Волки и в самом деле не спешили. Покрутившись под елью, они легли, а Егор устроился поудобнее на суку и стал думать, как быть дальше. Кричать? До деревни десять километров, хоть разорись, никто не услышит. Выла небольшая надежда на то, что лошади удастся отбрыкаться от волков и она прибежит в деревню. Тогда хватятся и поедут искать. Но, рассудив трезво, Егор понял, что надо ставить на кобыле крест. Не убежать ей от волков, завалят. Значит, жди, когда догадаются искать, а пока что забирайся повыше да покрепче устраивайся.

Егор достал из-за пояса топор, отрубил несколько еловых лап и подложил их под себя — все не на голом суку. Работать в варежках было неловко, руки в них держали топорище некрепко, и Егор снял было варежки, но голые руки быстро застыли. Внизу, у земли, было тихо, а здесь тянул обжигающий верховой ветер, и варежки пришлось снова надеть.

Волчица и волк, настороженно следившие за Егором, вдруг вскочили, и он увидел, как от дороги к ним бегут те трое, что погнались за лошадью. Догнали или нет? Он рассчитывал по виду зверей определить, чем кончилась погоня, но так и не узнал этого: не успели молодые подбежать, как волчица, а за ней и волк с рычанием набросились на них, и под деревом началась потасовка. А вернее, расправа, потому что прибежавшие и не думали сопротивляться. Они лишь визжали, как щенки, а волчица и волк с остервенением шерстили их. Но расправа закончилась быстро, и волки, как будто ничего и не произошло, улеглись вокруг ели всей стаей.

13

…Опять прошумел ветер, снова сорвал с веток серебристую снежную пыль. Клубясь как дым, она запорошила Егору лицо, лезла в нос и в глаза, но он даже не стряхивал ее. Тело обволакивала приятная теплота, а сознание — такая же приятная сонная одурь, и было лень поднять руку и стряхнуть с лица снег. Да и зачем стряхивать, когда тепло? Знать, и вправду повернуло на оттепель, и теперь можно ждать хоть до ночи. А отойдут руки, он еще и покурит, и тогда будет совсем хорошо.

Алая полоска мелькнула в лесных просветах — загоралась ранняя зимняя заря, и, глядя на нее, Егор вдруг испытал незнакомое ему досель чувство полнейшей затерянности. Кто мог сказать сейчас, где он и что с ним? Никто. Никто во всем свете. И это всеобщее незнание как бы исключало Егора из сонма живущих; он был, и в то же время его не было, как не бывает любого, когда никому не известно о его существовании.

Эта неожиданная мысль сильно поразила Егора и вызвала щемящую тоску в сердце, какая охватывала, наверное, первого человека, еще беспамятного и безъязычного первожителя, бродившего в смутной тревоге по холмам и равнинам земной юдоли, где не было ничего, кроме одиночества и безвременья.

Безвременье окружало и Егора. Он уже не мог сказать, сколько сидит здесь и утро или вечер предвещает красная полоска зари: минуты обрели иное значение, иной физический смысл — теперь они не были ни мерой конкретного, ни конкретным понятием вообще, а были всего-навсего условной величиной, которая могла вместить в себя и сколь угодно мало, и сколь угодно много. Мыслей не стало. В голове проносились одни обрывки, не выстраивавшиеся ни в какую логическую цепь, а составляющие хаотичную картину из образов, которых Егор не знал и не помнил.

А потом Егор увидел деда. Он выглядывал из-за дерева и манил Егора к себе; в заячьей шапке, в латаном полушубке и с берданкой на плече — точь-в-точь такой, каким Егор его помнил. «Слезай, не бойся, — говорил дед. — Не тронут тебя волки. Со мной не тронут». И Егор слез на землю, и волки не тронули его, словно и не видели, и он подошел к деду. «Пошли», — оказал тот и повел Егора в глубь леса. Егор не спрашивал, куда и зачем ведет его дед, но почему-то знал, что тот сейчас откроет ему какую-то тайну. Единственное, чему удивлялся Егор, так это полному незнанию мест, по которым они шли, хотя ему всегда казалось, что он исходил здесь все вдоль и поперек. А дед молчком, как и всегда в лесу, все шел и шел и все, казалось, чего-то искал. Наконец они вышли на поляну, посередине которой стоял пень. «Нашел, слава богу, — сказал дед и повернулся к Егору. — Сколько охотишься, а волков не знаешь. Побегай-ка теперь сам волком». Дед подвел Егора к пню. «Втыкай нож». Егор хотел сказать: нет, мол, ножа, не на охоту ехал нынче, за бревнами, но тут увидел, что нож висит на ремне, — тот самый, Гошкин, который отдал председателю. «Втыкай, — повторил дед, а когда Егор воткнул, велел: — А сейчас говори за мной: на море, на океане, на острове на Буяне, на голой поляне светит месяц на осинов пень — в зеленой лес, в широкий дол. Около пня ходит волк мохнатый, на зубах у него весь скот рогатый». Егор повторил дедов заговор. «А теперь, — сказал дед, — прыгай через пень». Егор разбежался и прыгнул, но ничего с ним не случилось. «Не так, — сказал дед. — Перекувырнуться надо». Егор перекувырнулся, ударился о землю и стал волком. Смотрит, а деда на поляне уже и нет. Да он и не нужен был теперь Егору: у людей дела человечьи, а у волков свои — волчьи. Отряхнулся Егор от снега и побежал куда глаза глядят. Долго ли бежал, недолго, не знал, а остановился дух перевести, видит: лежат под деревом другие волки, а на дереве человек сидит — в инее весь, то ли живой, то ли уже мертвый. Присмотрелся Егор, а это он сам на дереве-то. Тут бы и удивиться, а Егору хоть бы что. Подбежал он к стае и лег рядом с волчицей. И они узнали друг друга, и волчица сказала ему по-волчьи вот что: «Люди думают, что им можно все. Но есть тайна. Тайна совместного проживания на земле, которую люди не знают. Ты взял у меня детей и думаешь, что это забудется. Не думай. И у тебя возьмется, придет время. Вон ты сидишь, видишь? А твоя лошадь валяется на дороге. И хотя сегодня ты спасешься, потому что я уже слышу, как за тобой едут, расплата будет за все…»