Дик Фрэнсис - В мышеловке

• Название: В мышеловке
• Автор: Дик Фрэнсис
• Жанр: Детектив

---

- Постарайтесь не тереть глаза, мистер Кассэветес, - говорила она, держась за ручку двери. - Если вам что-нибудь понадобится, позвоните портье, и я приду. - Она подарила мне профессиональную полуулыбку и быстро зашагала по коридору, а я вошел в номер.

- Как глаза? - бросил я пробный камень.

- Ужасно красные.

Глаза были воспаленные, но сухие, и выглядели гораздо лучше.

- Дело зашло слишком далеко, - поджав губы, произнесла Сара. - Конечно, в этот раз через день-два Джик поправится, но мы не намерены больше рисковать.

Джик молчал и не смотрел в мою сторону. Нельзя сказать, что ее слова поразили меня неожиданностью.

- Очень хорошо… Желаю приятного уикенда и спасибо за все.

- Тодд… - начал Джик, но Сара быстро перебила его:

- Нет, Джик. Это не наше дело. Тодд может думать что угодно, но неприятности его кузена к нам не имеют никакого отношения. Мы не должны влезать в эту историю. С самого начала я была против этого идиотского шатания по галереям. И теперь все.

- Тодд все равно будет продолжать, - заметил Джик.

- Тогда он дурак! - сердито, печально и горько воскликнула Сара.

- Согласен, - кивнул я. - В наши дни любой, кто хочет воспользоваться своим правом поступать не по правилам, дурак. Лучше не совать нос не в свое дело, не вмешиваться, не впутываться в историю. Конечно, мне бы надо спокойно сидеть у себя в мансарде в Хитроу и рисовать, а Дональд пусть себе гибнет. Согласен, это самое благоразумное. Беда в том, что я просто не могу так поступить, потому что видел, какой кошмар свалился на него. Разве я могу повернуться спиной и притвориться, что ничего не вижу? Тем более когда есть шанс спасти его. Вероятно, мне ничего не удастся, но я постараюсь использовать этот шанс.

Я замолчал. Полная тишина.

- Ну вот, - я выдавил улыбку, - вы выслушали исповедь первоклассного дурака. Повеселитесь на скачках. Может, я тоже пойду, но вас не побеспокою. - Попрощавшись, я вышел и поднялся на лифте к себе в номер.

Как жаль, подумал я, что Сара собирается держать Джика в теплом халате и домашних шлепанцах и не позволит ему вырваться на волю. И он больше не будет рисовать свои великолепные гнетущие картины, потому что они рождаются из мучений, которые ему теперь не дозволены. Покой для него как художника - своего рода отречение, своего рода смерть.

Взглянув на часы, я решил, что галерея изящных искусств «Ярра-Ривер» может быть еще открыта. Стоит попытаться.

Я шел по площади Уэллингтона к улице Свенстон и размышлял о том, встречу ли в галерее молодого человека, швырнувшего банку со скипидаром, и, если встречу, узнает ли он меня. Я видел его мельком, потому что стоял у него за спиной, но все равно мог бы поклясться, что у него светло-русые волосы, прыщи на подбородке, круглая линия челюсти и пухлые губы. Ему нет двадцати. Наверно, лет семнадцать. Синие джинсы, белая майка и теннисные туфли. Рост примерно пять футов восемь дюймов, вес около ста тридцати фунтов. Быстрый на ногу. Склонный к панике. И не художник.

Галерея была открыта и ярко освещена. В витрине выставлен позолоченный мольберт и на нем, в центре, лошадь. Не Маннингс. Картина-портрет австралийской лошади и жокея, каждая деталь четко прорисована, выделена и, на мой вкус, слишком пестро раскрашена. Рядом золотыми буквами по черному фону сообщалось, что в галерее выставлены выдающиеся произведения, посвященные конному спорту. А чуть ниже тоже золотыми, но меньшего размера буквами написано: «Добро пожаловать на Мельбурнский Кубок».

Типичная художественная галерея, похожая на сотни других во всем мире. Узкий вход и зал, уходящий от улицы в глубину здания. Внутри два-три человека рассматривали картины, вывешенные для продажи на нейтрально-серых стенах.

Я в нерешительности топтался перед входом. Вдруг в руках у меня кончик нити, который поможет распутать весь клубок? У меня было такое чувство, будто я стоял на вершине горы перед прыжком с трамплина. Глупо, упрекал я себя. Никакого риска, никакой корысти - вообще ничего. Галерея как галерея. А если не войти, то ничего и не увидишь.

Сделав глубокий вдох, я перешагнул манящий порог.

Серо-зеленый ковер и стратегически расположенный недалеко от входа старинный стол. За ним моложавая женщина с приветливой улыбкой и горкой каталогов под рукой.

- Вход бесплатный, пожалуйста, проходите и смотрите. Большинство картин внизу, - ласково проговорила она и вручила каталог - несколько страниц, напечатанных на машинке и вложенных в белую лакированную папку. Я пролистал их, сто шестьдесят три названия, последовательно пронумерованных, возле каждого - фамилия художника и запрашиваемая цена. В примечаниях говорилось, что на рамах уже проданных картин сделана красная наклейка.

- Я просто мимоходом, - сказал я, поблагодарив приветливую женщину.

Она кивнула, профессиональная улыбка не исчезла, но глаза быстро скользнули по моему костюму и сразу же определили, что я не принадлежу к разряду покупателей. Сама она носила моднейший туалет с беззаботной небрежностью и искрящейся искренностью женщины, поймавшей удачу в виде опекуна-миллионера. Австралийцы уверяют, что в их стране даже выдающаяся личность может служить смотрителем в художественной галерее.

- В любом случае мы рады вам. - Женщина завершила осмотр на моих туристских ботинках.

Я медленно двигался по длинному залу, сверяя картины с номерами в каталоге. В выставке участвовали в основном австралийские художники, и я понял, что имел в виду Джик, когда говорил о чертовски злой конкуренции. Здесь художников было не меньше, чем дома, в Англии, и критерии живописи в некотором отношении даже выше. И, как всегда, увидев расцветшие таланты других, я начал сомневаться в собственном.

В конце длинного зала огромная стрела с надписью «Продолжение осмотра» показывала на лестницу, ведущую вниз.

Я спустился. Такой же ковер, такое же освещение, но нет посетителей, то разглядывающих картину, то изучающих каталог.

Нижнее помещение отличалось от верхнего. Прямо от лестницы в обе стороны шел длинный коридор, в который выходили двери небольших комнат. Первая, куда я заглянул, оказалась офисом, где стоял такой же антикварный стол, как и при входе, два-три удобных кресла для перспективных покупателей и ряд шкафов из тикового дерева. Картины в массивных рамах украшали стены, и человек под стать внушительной мебели сидел за столом и что-то записывал в книгу, переплетенную в кожу.

Почувствовав мой взгляд, он поднял голову и спросил:

- Могу ли я вам помочь?

- Хочу только посмотреть.

Человек равнодушно кивнул и продолжил писать. Он, как и вся галерея, производил впечатление солидности и респектабельности, не то что галерея-однодневка в пригороде Сиднея. Видно, это фирма с хорошей репутацией, и вряд ли следы мошенничества ведут сюда, подумал я, мысленно проклиная себя за то, что взялся за дело не с того конца. Лучше бы дождаться встречи с Хадсоном Тейлором и посмотреть, кому он перечислил деньги за картину, купленную Дональдом.

Вздохнув, я продолжал осмотр, хотя мелькнула мысль, что можно бы и уйти. На рамах многих картин красовались красные наклейки, цены отпугнули бы всякого, кроме очень богатых людей.

Открыв последнюю дверь в конце коридора, я увидел Маннингса. Три картины. На всех лошади. Одна - эпизод скачек, другая - охота, и третья - цыгане.

Их не было в каталоге.

Картины висели без всякой помпы, чуть ли не затерявшиеся среди других, а для меня - будто чистокровные скакуны среди рабочих лошадей.

Мурашки забегали у меня по спине. Но не от искусства великого мастера. От самой картины. Лошади направлялись к линии старта. Длинный ряд жокеев в ярких формах на фоне темного неба. На ближайшем к зрителям всаднике ярко-красная шелковая рубашка и зеленая шапка.

Без умолку тараторивший голос Мэйзи зазвучал у меня в ушах, она описывала то, что я сейчас видел: «…Вы, конечно, подумаете, что это глупость с моей стороны, но это одна из причин, почему я купила картину… Арчи и я… решили выбрать для наших цветов ярко-красную рубашку и зеленую шапку, конечно, если у других уже нет таких».

Маннингс всегда использовал ярко-красный и зеленый на темном фоне. Но все равно… Эта картина, размер, сюжет, цвет, точно соответствовала той, которую Мэйзи спрятала за радиатором и которая, как предполагалось, сгорела.

Картина, висевшая на стене, выглядела подлинником. Естественная патина, появившаяся за время после смерти Маннингса, свойственный ему отличный рисунок и нечто неопределимое, что отличает высокое искусство от просто хорошего. Я осторожно провел пальцем, чтобы почувствовать поверхность холста и красок. Ничего лишнего там не было.

- Могу ли я помочь вам? - раздался у меня за спиной голос, безусловно, англичанина.

- Ведь это Маннингс? - равнодушно спросил я, оглядываясь.

На пороге стоял человек с выражением настороженной готовности: лучший товар высоко оценен покупателем, на вид слишком бедным, чтобы купить его.