Д'Арси Найленд - Ширали

• Название: Ширали
• Автор: Д'Арси Найленд
• Жанр: Современная проза

---

Он отступил, пока Келли добирался до стола и вытаскивал из кармана бутылку с джином. Зубами он вырвал пробку и поднес бутылку ко рту. И в этот момент увидел, что Маколи смотрит на него. Он брякнул бутылку на стол и, схватив Маколи за рубашку, подтянул к себе.

- Ты кто? - спросил он. - И откуда взялся?

Маколи левой рукой ласково обнял Келли за плечи.

- Я твой друг.

Келли, болезненно морщась, тряхнул его. Глаза Маколи посуровели.

- Красавчик, это я, Мак.

Подвинувшись ближе и смотря на Келли в упор, он повторил свои слова, но понял, что это бесполезно. Они не произвели никакого впечатления. Разум Келли был закрыт наглухо, и слова Маколи проникнуть в него не могли. По лицу Келли не было заметно, что он узнал Маколи. Глаза его горели, но взгляд был рассеянным, невидящим.

- Где она?

Он схватил Маколи за горло, обливая его потоком бессмысленных ругательств, и попытался прижать к стене. Вырываясь от него, Маколи услышал испуганный крик Пострела. Он вывернулся, отступил на несколько шагов и, соединив руки, обхватил Келли железной хваткой, вынудив его ослабить тиски на горле.

Келли нырнул вперед, пытаясь сделать выпад левой, но Маколи с легкостью увернулся и, когда великан навалился на него всей тяжестью тела, нанес ему сильный удар в подбородок, а потом, подхватив на лету, уложил на пол. В наступившей вдруг тишине тоненький, пронзительно-хриплый плач Пострела показался неестественно громким. Тяжело дыша, будто он пробежал большое расстояние, Маколи оглянулся и увидел, что она сидит, опершись на локоть, в углу.

- Замолчи, - сказал он.

- Гадкий, - раздавалось сквозь рыдания, - хотел убить моего папу.

Она встала и посмотрела на распростертое на полу тело. Ее лицо выражало одновременно и любопытство и удовлетворение. Она подняла глаза на Маколи.

- Он теперь пойдет на кладбище?

- Ложись, - сказал Маколи. - Тебе нельзя вставать. Иди, говорю я тебе, и как следует укройся.

- Сейчас.

Маколи взгромоздил Келли на кровать, снял с него башмаки и пиджак и вытер ему лицо полотенцем. Укрыл одеялом. А потом минут десять ходил по комнате, успокаивался. Ветер растворил дверь, забрался под газеты на столе, перевернул бутылку с джином. Джин выливался со звуком, подобным тому, с каким большая собака лакает воду.

Маколи не спешил поднять бутылку. Сначала он затворил дверь. А потом, потушив свет, скинул башмаки и залез под одеяло.

Он лежал на спине, положив руки под голову. Он не испытывал усталости. Он чувствовал тепло, исходящее от прикорнувшей сбоку девочки. Она снова заснула и спала, сопя носом.

Через некоторое время он услышал, как Келли зашевелился, повернулся и снова затих.

Маколи смотрел в темноту и слышал вой ветра и шум дождя. Он мог думать о будущем и вспоминать прошлое. И прошлое вставало перед ним.

Это было еще в городе, до ухода к рекам, до Лили Харпер, до милой Лили; он вернулся к самым истокам воспоминаний.

Город владел им с самого рождения. Он набрасывался на него во тьме, хватая за ноги. Он шлепал его по заду и говорил: проснись, оглянись вокруг, посмотри, какой тебя ждет подарок. Когда ему исполнилось пять лет, город сказал: бежим со мной. И он убежал, и его не могли найти несколько часов. Он сидел на коленях у полисмена, а город кружился вокруг, как медленная шарманка. Мать, схватив его за горло, швырнула в угол и злобно зашипела. А отец избил его. Он свернулся клубочком на вонючей постели и плакал во тьме от голода и одиночества, а город переливался всеми цветами радуги и подмигивал ему сквозь грязное окно.

Город подталкивал его, город его воспитывал. Он кормил его в дешевых ресторанах. Он гонял его по мрачным лестницам жилых домов и заставлял сердце метаться в грудной клетке, когда он бежал на трамвайную остановку. Он велел ему поступить на работу. Он поставил его у станка на фабрике, в здании из стекла, полном мелкой злобы и интриг. Город нашел ему применение.

Будь стойким, сказал ему город. Так мне будет лучше. Я создаю тебя, а ты создаешь меня. Миллионы работают на меня. Они строят меня, и я обретаю имя. Ты вступаешь в бой, а я получаю от этого прибыль. Преуспей в ремесле, науке, и слава будет за мной. Большие колеса и маленькие колеса - все работают на меня.

- Бум, бум, бум, бум, - загудел Келли.

Но он понял, какой он, этот город, и знал ответ. Он видел, как кончается мир, как он кончается для каждого человека. И увидел, как город в конце концов выпускает его из своих рук. Отшвыривает его, выбрасывает за ненадобностью, когда он перестает быть нужным для его благосостояния, превращается для него в обузу. И он понял, он осознал, что трудится для тирана. Но ответ у него уже был готов.

Нет, сказал он, я не стану трусливо тебе подчиняться. Хватит мне быть твоим рабом. Я не менее стойкий, чем иные прочие, и пойду туда, где мир просторен. Там мир может мне что-то дать. И не нужна монетка, чтобы бросить ее в щель автомата, и не нужен ключ, чтобы открыть замок. Я могу спать на голой земле. Я могу рубить дрова прямо в лесу. Я могу пить из рек и есть из котелка. И я буду свободен. И никто, ни ты, ни другой, не будет стоять надо мной. Запомни и заруби себе на носу: я уложу тебя на лопатки, не дожидаясь, пока ты уложишь меня, хоть ты и великан, черт тебя побери.

- Сюда. Живее. Живее.

Маколи всмотрелся в Келли, но тот лежал неподвижно, во власти кошмарного сна: смех то сочился из него тонкой струйкой, то умолкал. Он что-то невнятно бормотал и шептал.

Допился до чертиков, подумал Маколи.

- Кто поднимет теперь перчатку? Кто поднимет перчатку?

И все-таки вскоре он вернулся в город, и было похоже, что город решил встретить его по-новому: он пытался заворожить его, ублажал на все лады и доставлял одни удовольствия. Он забыл про осторожность и заметил опасность, когда уже было поздно. Город предал его. Он ослепил его. Он усыпил его разум. Маколи увидел ее на вечеринке у Каллагэна, у того самого Табби Каллагэна, который покоился в черной земле равнин возле Милли. Он увидел ее, и они познакомились.

- Попробуешь, приятель? Что, ты хочешь подраться вот с этим малым в зеленых трусах? С Маколи? Ха-ха, ты, видать, городской шутник.

Он видел ее перед собой все время, когда был вдали от нее, и пытался встретиться вновь и вновь. Теперь все вокруг старались убедить его. Его убеждали, что он хочет одарить ее любовью и лаской и сделать все, чего она ни пожелает. И она, и ее родители убеждали его в том, какие блага он может принести себе, какое будущее ждет его в большом, полном возможностей городе.

- Этот парень работает в среднем весе. А на тебя поглядеть, ты весишь больше ста килограмм. Хочешь легкой победы, сынок? Тогда придется тебе поработать с Келли. Подходит?

Он слушал их слова, и все прежние годы казались хаосом, бесплодной каменной пустыней. Что он делал? Куда стремился? Никуда, топтался на месте, напрасно тратил время, ушедшее навсегда, зря убивал драгоценные часы. Это вселило в него страх, он отчаянно бросился искать работу, нашел и схватился за место с радостью и облегчением, будто за спасательный крут.

- Послушай, пустоголовый, либо ты будешь драться с Келли, либо катись отсюда. И не морочь мне голову.

Пильщик на лесном складе. Хорошие деньги. Хорошие условия. Все это, все за короткое время, все в течение месяца - разум его был одурманен и не распознал уловки. Один лишь Каллагэн сказал, что ничего из этого не получится. Один лишь Каллагэн посоветовал ему отказаться от этой затеи, пока не поздно. А он ответил Каллагэну, что сжился с этой мыслью, как с собственной шкурой, посоветовал ему отправляться ко всем чертям, не совать нос в чужие дела и не болтать языком, оскорбляя людей, а держать его за зубами и не раскрывать пасть. Только подумать, сказать такое Каллагэну. Подумать только, не обратить внимание и не прозреть, когда Каллагэн говорил. Такой человек, как Каллагэн.

- Так будешь драться с Келли, а? Готов? На следующей неделе уложишь, да? Ладно, посмотрим.

Он проснулся утром, как только пробился рассвет, и она была рядом; по ней было видно, что она целиком принадлежит ему, но он все еще не прозрел. Он не соображал ничего еще три недели. Потом боль от потрясения ослабела, и он стал испытывать одиночество и неудовлетворенность. Он хотел эту женщину, но не хотел жить такой жизнью. Он метался в плену своей работы. Город хохотал, и раскаты этого хохота оглушали его. Он не мог уйти от его покрытых сажей пальцев, тыкающих ему в грудь. Он ходил по его гулкому урчащему брюху, и этот гул проникал в него и отзывался в нем, как разорванная струна. Он дымил ему в глаза, небрежно и презрительно швырял в них песок и сажу.

- Слышите, друзья? Этот парень утверждает, что разделается с моим приятелем. Заходите. Билеты справа.

Он поднимался по холму к себе домой, но это был деревянный холм. Запах города бил ему в нос, вкус стоял у него во рту. Он отворял дверь, дух менялся. Он затворял дверь, пытаясь изгнать город, но тот не уходил. Он лежал в постели, и небо было прямо над ним, оно давило на него, нагнетая смрадный воздух в его легкие, и было оно деревянным, не знавшим звезд. Он смотрел по сторонам и не видел ни деревьев, ни горизонта. Он видел лишь сырые каменные стены. На деревянной земле ничего не росло, ни цветов, ни травы.