Анна Масс - Белое чудо

• Название: Белое чудо
• Автор: Анна Масс
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Детская проза
• Год: 1982

Книга посвящается сегодняшним школьникам, их открытиям, первым столкновениям с жизнью, с миром взрослых, увиденным глазами подростка.

---

Она есть, но сломана. Она может идти только назад, в Прошлое. Грэй и те, кто прилетел с нами, чинят ее вот уже много лет. Но мало надежды, что починят.

Растут наши дети. У меня уже семь детей. Они сидят у костра на шкуре мамонта, и я рассказываю им о своем Времени. О глубоком мягком кресле, о книгах, о телевизоре...

Поздно ночью возвращается усталый Грэй. «Ну что?» — спрашиваю я его взглядом. «Пока все также», — отвечает он тоже взглядом. Мы давно уже понимаем друг друга без слов.

Идут годы, и дети наших детей слушают у костра легенды о летающих крылатых машинах, о движущихся изображениях, о ящичках, которые умеют петь и разговаривать.

Уже никого не осталось из тех, кто начинал путь вместе с нами. Только Грэй и я. Никто больше не верит, что можно починить Машину. Племя растет, охотники добывают мясо и рыбу, женщины сушат на зиму съедобные корешки, шьют одежду из шкур, и только Грэй все еще верит, что найдет неисправность.

Поздно ночью он возвращается. Он стар. Седая борода закрывает ему колени. Годы согнули его спину. Но для меня он все так же красив, как в молодости, и в его взгляде, устремленном на меня, все та же любовь.

«Нашел, — говорит он тихо. — Мы полетим не вперед, а назад по кругу Времени, и замкнемся на той минуте, откуда начали свой путь».

...Он захлопнул книжку, положил ее в чемоданчик, встал и пошел к выходу.

...«Куда ты?! Не уходи, Грэй!» — «Прости. Пришло Время. Мне нужно сойти на своей Остановке. Прощай».

Двери раскрываются, он сходит. Двери закрываются. Я прихожу в себя и замечаю, что плачу. Понастоящему плачу — слезы так и бегут по щекам. Что это было? Сон? Не знаю, да это и неважно. Главное, я жила в эти минуты так интересно, так ярко — ни один спектакль, ни один фильм не мог бы мне дать ничего подобного. Наверно, потому что я жила своей собственной жизнью — хоть и придуманной, но своей.

Троллейбус покачивается, я смотрю в протаянный кружочек. Вот Крымский мост. Вот Парк культуры. Кольцо замыкается. Вот и моя остановка. Я выхожу. Вернулась в свое Время. Падает снег.

Интересно, где сейчас мой Грэй в своей бежевой куртке из кожзаменителя, с «дипломатом», с «Аэлитой», обернутой в газету? Где-то в районе Даниловского универмага и давно уже забыл про меня.

Но мы встретимся. Через три года. Ночью. На побережье Тихого океана.

Белое чудо

Позвонила мамина сослуживица, Валентина Ивановна, и взволнованным голосом попросила позвать к телефону маму. Я передала трубку и невольно прислушалась, пытаясь догадаться по репликам, что случилось.

— Неужели?! — воскликнула мама. — Ну, не расстраивайся... Ну, Валечка, не надо... Ну, не падай духом. Ну, еще бы!.. Ну, я понимаю... Ну, я от всей души...

Выражение маминого лица при этом оставалось вполне безмятежным, из чего можно было понять, что ничего трагического у Валентины Ивановны не случилось, скорее всего, она переживает из-за какой-нибудь очередной ерунды, а мама подыгрывает из чувства дружеской солидарности.

И вдруг мама заговорила другим тоном, деловитым и непритворно взволнованным:

— Что?.. Ты серьезно?.. Ну, еще бы! Разумеется! А когда? Прекрасно. Договорились. Ну, давай. Целую.

Она повесила трубку, посмотрела на меня и на папу и сказала:

— Валя продает дубленку. Совершенно новую. Болгарскую. Ей муж привез, а она ей мала. Катькин размер, сорок шестой.

— А зачем Катьке дубленка? — спросил папа.

— Затем, что это красиво! Удобно! Модно, наконец! Затем, что ее нигде не достанешь! Затем, что это тот счастливый случай, который бывает раз в жизни!

— И сколько стоит этот счастливый случай? — спросил папа.

— Четыреста пятьдесят.

— Но у нас же нет таких денег.

— У меня есть триста, на пальто. А сто пятьдесят займем, хотя бы у твоих родителей.

— А пальто?

— Бог с ним, с пальто! — решительно сказала мама. — Пять лет ходила в старом и еще похожу. Мне это, в конце концов, не так важно, а Катька — почти девушка, ее пора начать одевать.

На следующий день мы с мамой поехали смотреть дубленку. Мы вошли в красиво обставленную, всю в хрустале, торшерах и бра, квартиру. Валентина Ивановна кивнула в сторону широкой тахты.

— Вот, — сказала она. — Я вчера буквально рыдала: такая чудная вещь и не сходится вот здесь и вот здесь.

На тахте лежало нечто потрясающее. Белое, приталенное, опушенное по подолу, бортам и капюшону коричневатым мехом.

— Белая?.. — растерянно спросила мама.

— В том-то и дело! — с горечью ответила Валентина Ивановна. — Самый писк!

— Вещь, конечно, прелестная, — сказала мама. — Но я боюсь, Катька ее быстро запачкает.

— Ерунда! — ответила Валентина Ивановна. — Что она в ней картошку будет таскать? Если специально не пачкать, то она и не запачкается. Примерь, Катька. Она тебе в самый раз.

Я взяла ее в руки. Я просто влюбилась в нее с первого взгляда. Она была такая мягкая, нежная, легкая, от нее так хорошо пахло. Я медлила надевать ее. Со мной еще никогда такого не бывало, чтобы я волновалась из-за одежды. Да мне ничего особенного и не покупали. Я носила все то, что носили мои подруги, не лучше и не хуже.

— А это... Такого ни у кого нет в нашем классе. Ни у кого во всей школе! Ну — была не была!

— Какая прелесть! — в один голос сказали мама и Валентина Ивановна.

Я подошла к большому зеркалу. На секунду я даже усомнилась, я ли это. Во-первых, та, в зеркале, выглядела гораздо старше, ей можно было дать лет семнадцать, но уж никак не четырнадцать. А во-вторых... Если бы на улице мне навстречу шла такая девушка, я бы, наверно, подумала: вот бы стать на нее похожей!

Валентина Ивановна и мама оглаживали меня, оглядывали, снимали какие-то невидимые пушинки и радостно удивлялись:

— Ну просто потрясающе!

— В самый раз, я же говорила!

— Ах, как тебе идет!

— Чудо!

Я спросила:

— А можно, я прямо в ней домой пойду?

— Конечно, поезжай! — сказала Валентина Ивановна. — И вообще, носи ее! Хорошая вещь любит, когда ее носят. Она от этого играет. А когда ее берегут, держат в шкафу, она задыхается, тускнеет. Так что ты носи ее! Желаю успеха!

В метро было мало народу. Мама села, а я не захотела садиться, чтобы не беспокоить мою обнову, не травмировать ее. Я встала так, чтобы видеть в темном стекле свое отражение. Мне все еще казалось, что это не я. Или, вернее, что это мое второе «я», улучшенный вариант. Я, прежняя, могла гонять ледышку по переулку, шлепать по лужам, могла, открыв рот, глазеть по сторонам. Та, что отражалась сейчас в темном стекле, никогда бы так себя не вела. Это было лирическое, нежное существо с потупленным взором, с загадочной полуулыбкой. Я испытывала нечто похожее на то, что испытывает человек, впервые надевший коньки. Училась по-другому держать спину, поворачивать голову, даже смотреть и улыбаться. Мне еще предстояло многому научиться, чтобы стать достойной своей замечательной обновы. Нежное, приталенное чудо мягко обнимало меня, как будто вело по новому, приятному пути, и я с наслаждением прислушивалась к его щекочущему шепоту.

Вот так у меня появилась белая дубленка. Я выделила ей в шкафу особое место, отодвинула подальше от нее всю остальную одежду, чтобы ей было свободнее. Я часто открывала шкаф и любовалась ею. Гладила мех. Чистила резиновой щеточкой.

В школу я по-прежнему ходила в своем старом синем полупальто. Мне не хотелось, чтобы моя красавица, моя гордость висела на грязной вешалке школьного гардероба, смешиваясь с потрепанными куртками и вытертыми шубками из синтетики. Чтобы она была как все. Пусть висит в тишине и чистоте моего шкафа. Пусть поскучает. Ничего. Придет ее час.

И этот час приходил. Каждый вечер, закончив уроки, я открывала шкаф, снимала ее с плечиков, надевала перед зеркалом — и чувствовала, как преображаюсь не только внешне, но и внутренне. Я вдруг начинала ощущать себя шикарной, загадочной женщиной из тех, которые не просто ходят по улицам, а как бы возникают откуда-то из недр белых или красных «Жигулей» и тут же исчезают в недрах магазинов или меховых ателье. Но в тот короткий миг, когда они уже возникли и еще не исчезли, все смотрят только на них, кто с восхищением, а кто с завистью.

Я шла гулять. Когда я гуляла в своем старом полупальто, прохожие не обращали на меня внимания, зато я сама сколько угодно могла рассматривать прохожих, наблюдать всякие сценки, заглядывать в окна первых этажей, совать свой нос куда не надо, не таясь и не опасаясь, что окружающие заметят мое любопытство.

Теперь на меня все смотрели. И я сама не могла оторваться от собственного отражения. Мое лицо невольно поворачивалось в сторону витрин, в которых отражался мой силуэт. А в прохожих меня интересовало теперь только то, как они смотрят на меня. И еще меня интересовали встречные дубленки. Их попадалось довольно много, разных — новых и видавших виды, темных и светлых, югославских с воротничком-стоечкой и витыми веревочными застежками, арабских, с вышитыми кренделями, спортивных польских. Но ни одна не могла сравниться с моей.