Клод Фаррер - Подружки

• Название: Подружки
• Автор: Клод Фаррер
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-8352-0300-4

Клод Фаррер (наст. имя Фредерик Баргон, 1876–1957) – морской офицер и французский писатель, автор многочисленных «экзотических» романов и романов о морских приключениях. Слабость женщины и сила мужчины, любовь-игра, любовь-каприз, любовь-искушение и любовь, что «сильна, как смерть», – такова мелодика вошедших в сборник романов и рассказов писателя.

Подружки – это «жрицы свободной любви», «дамы полусвета» города Тулона, всем улицам Тулона они предпочитают улицу Сент-Роз. «…Улица Сент-Роз самая красивая из улиц Митра, самого красивого квартала Мурильона. А Мурильон, торговая и морская окраина Тулона, в иерархии городов следует непосредственно за Парижем, в качестве города, в котором живут, чтобы любить с вечера до утра и думать с утра до вечера.» Кто же такая Селия, главная героиня романа? Не будем опережать события: разгадку тайны читателю поведает сам Клод Фаррер.

---

– Короче говоря?

– Короче говоря, позавчера, нет вчера, я спутала, да вчера, после визита матушки Агассен. Я сейчас покажу вам муслиновый пеньюар. Так вот, после визита матушки Агассен я села в трамвай и подумала: «Теперь остается только Селадон». Я приезжаю в гору, слезаю на площади Зеленой Курицы, звоню у дверей кабинета.

Дорогая моя, я не успела закрыть дверь, как Селадон уже знал все: едва он меня увидал, он обо всем догадался. Говорите что угодно, но только этот человек не дурак.

– Дурак! О, к несчастью, нет.

– Вы имеете против него зуб! Ну слушайте же и скажите только, что он не был мил: я еще не раскрыла рта, как он взял меня за руки, как в первый раз, и даже не дал мне труда просить его. «Моя милая дамочка, моя дорогая красотка, я ведь вам уже сказал: все, что вам угодно! Ну скорее, сколько вам нужно?» Я не знала, что отвечать. Он закрыл глаза, улыбнулся и стал подталкивать меня к дверям. «О, я вижу, что вы стесняетесь! Завтра в четыре часа вечера я позвоню у дверей вашей виллы и принесу необходимое».

– И он принес?

– Дорогая! Тысячу франков!.. И кроме того, два браслета.

– Вы за них заплатили?

– Он не хотел взять ни одного су! Но у меня было бы слишком много долгов. О, я настояла на том, чтобы сейчас же внести половину стоимости. Триста из шестисот. А остаток до тысячи, семь красивых, совершенно новых бумажек, вот, посмотрите, в моем кошельке!.. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь… С семьюстами франков я протяну шесть недель.

– При условии, что старая Эльвира оставит вас в покое.

– Если даже она меня не оставит. Я ей должна всего двести сорок! Пускай приходит. Я ее отправлю прогуляться.

Селия торжествующе размахивала маленьким полным кошельком.

Но Доре покачала головой:

– А через шесть недель, малютка?

– Ба, через шесть недель… Может быть, я возьму главный выигрыш Трехцветной лотереи. У меня как раз два билета, – подарок Пейраса.

Она весело засмеялась.

– Как бы вместо главного выигрыша вас не описали за долги, – проворчала маркиза.

– Описали?

– Да, дорогая моя! Вы еще не знакомы с господами судебными приставами?

– Нет.

– А я так да. И не со вчерашнего дня! Когда я была девчонкой, нас описывали шесть раз в год, раз за разом. И я хорошо познакомилась с этим. Так что я даже изобрела новую игру, чудесную игру, в которую мы играли с ребятишками нашего квартала.

– Какую игру?

– Игру в судебного пристава, который приходит описывать! Я была приставом, так как знала больше всех. На тротуаре углем рисовала квартиру и мебель. Я брала под мышку мой ранец, на голову надевала фуражку и торжественно входила в нарисованную квартиру. Сейчас же другие играющие, которые изображали семейство и соседей, начинали меня ругать, как только умели. В этом заключалась игра. Были даже специальные ругательства. Меня полагалось ругать тунеядцем, бездельником, вампиром. Я составляла протокол и подписывала акт. После этого полагалось спорить из-за кровати, платья и инструментов. Наконец, я отворачивалась от них и плевала на пол. Тогда все начинали рыдать и отправлялись в кабак «Утешительница». Кабаком был фонтан. Ах, это была веселая игра! Позднее, дорогая моя, я играла в нее уже с настоящим приставом, который описывал по-настоящему. Но это было уже не так забавно. И вот я раз и навсегда поклялась себе, что это никогда, никогда, никогда больше не повторится! Вы же не начинайте даже. Это будет гораздо проще и гораздо выгоднее.

– Ба! Мне не угрожает никакой опасности. Да сядьте же, бедняжка Доре. Рыжка принесет нам две слезы хереса. Это вас успокоит. Сегодня вы пессимистка… Хотите, я поиграю для вас на рояле? Еще нет шести, а Мандаринша придет до обеда, чтобы испробовать новые камбоджийские циновки.

Видеть Мандариншу до семи часов вечера не у нее дома казалось невозможным. Но дружба делает чудеса. За шесть недель Мандаринша и Селия сделались закадычными друзьями. Первая была просветительницей, вторая просвещалась, и это связывало их. Сначала самолюбию Мандаринши льстило то, что Селия стала ее покорной ученицей, потом ее задели за живое ее быстрые успехи, и, наконец, она воспылала все возрастающей привязанностью к этой нежной и признательной ученице. Так что они вполне серьезно обсуждали план совместной жизни. А пока Мандаринша охотно вставала на два часа раньше и отправлялась курить свои предобеденные трубки на циновках виллы Шишурль. И маркиза Доре не могла опомниться от изумления.

– Ну, – сказала она в первый же день, – теперь солнце может закатиться утром и встать вечером, и я не стану удивляться.

Но Мандаринша, продолжая спокойно приклеивать к приготовленной трубке шарик опиума, ответила, раньше чем приложиться к нефритовому мундштуку своими красивыми изогнутыми губами:

– Ну вот еще, Доре. Какая разница – курить здесь или там? Циновки Селии лучше моих. А рояль вы забыли? Селия, прошу вас, – что-нибудь из Бетховена…

Л'Эстисак научил Мандариншу любить классическую музыку, а та в свою очередь учила этому Селию.

Но на этот раз, когда Мандаринша пришла, Доре не дала ей испробовать новые камбоджийские циновки: еще с порога она заявила ей ex abrupto:[29]

– Дорогая моя, а Селия-то какова, а? Знаете, кто вышел отсюда?

– Нет – Фальер, что ли?

– Селадон!

Скрестив на груди руки, сделав трагическую мину и выставив ногу так, что юбка облегала ее наподобие античного пеплоса,[30] Доре произнесла это жуткое имя с самым театральным ужасом. Но Мандаринша ответила с обычным спокойствием:

– Ага!.. Будь это Фальер, это было бы забавнее. И, увидав приготовленную циновку, растянулась на ней во весь рост, даже не сняв шляпы. Затем, приготовляя прибор для курения, она заметила вскользь, мимоходом:

– Да, кстати о Фальере. Только что, шагах так в ста отсюда, я встретила одну важную особу, которая, кажется, слоняется в этих краях, – это синьор Пейрас, с вашего позволения. Его «Ауэрштадт», должно быть, вернулся в порт вчера вечером и с нынешнего дня… Селия, милочка!.. Что я вам говорила? Вы становитесь умнее: синьор Пейрас приближается.

Но маркиза Доре вскочила:

– Тут говорят о Пейрасе! Послушайте, Мандаринша! Вы не понимаете, что ли? Селадон, ростовщик Селадон вышел отсюда.

– Ах да, да, – подтвердила Мандаринша, поворачиваясь на камбоджийской циновке. – Прекрасно понимаю. Я сама должна ему.

– Ну! Итак?

– Итак, очевидно, Селия тоже задолжала ему. Это досадно – тем более что Селадон – паршивая сволочь, но мы тут ничего не можем поделать, не так ли?

Селия, сидя на табурете у рояля, презрительно пожимала плечами. Когда Мандаринша произнесла свой приговор над ростовщиком Селадоном, она остановилась.

– Паршивая сволочь? Отчего так? Что сделал вам этот несчастный Селадон?

Мандаринша не торопясь ответила:

– Господи! Всю свою жизнь он делал все, что мог, чтоб ссорить, разлучать и разорять процентами всех мужчин и всех женщин, которые имели удовольствие встретить его на своем пути. Сплетни, интриги, клевета, анонимные письма, барышничество, шантаж – вот его занятие, и ничего другого он никогда не делал. Спросите дам полусвета, которых он объедал, спросите светских женщин, которых он бесчестил, спросите мужей и любовников, которым он доставлял сведения, а в особенности спросите судебных приставов, которые описывали для него имущество. О, его шкатулка – известный источник катастроф. Попав туда – раскрывай зонтик, черепица будет протекать. Я там побывала, я знаю, что говорю. В каждом городе всегда есть дрянной человечишка, который живет тем, что эксплуатирует всеобщую нужду, ошибки, тайны и несчастья. В Тулоне такой человечишка – Селадон!..

– Здорово вы его обработали!

– Да, но не так, как он обработал мичмана Лебуа, который должен был выйти в отставку, оттого что Селадон втянул его в какое-то темное дело, не так, как он обработал маленькую мадам Топаз, которая позабыла на площади Зеленой Курицы золотой кошелек с двумя письмами… Впрочем, существуют даровитые люди, которые ускользают даже от Селадона, вот мы обе – Доре и я. Вы будете третьей.

Она раскрыла прибор, достала лампочку, иглу, мехи и трубку; только сделав все это, она сняла шляпу, когда, не прекращая своей плавной речи, положила голову на изголовье циновки. Наконец, она открыла банку с опиумом, стала раскуривать первый шарик и умолкла.

Тогда маркиза Доре, с самого начала и до конца не перестававшая выражать одобрение речам Мандаринши, поспешила сделать вывод:

– Итак, малютка, вас не оправдали, – произнесла она.

Селия насмешливо улыбнулась. Она позвонила. С проворством, нисколько не напоминавшим прежней медлительности, появилась в дверях Рыжка, нарядная и расфранченная, неся в руке с совсем чистыми ногтями поднос полированного дерева с графином хереса и тремя венецианскими стаканами цвета мертвой воды.

Искушенная в трудном искусстве наполнять и подносить чашки, рюмки и бокалы, хозяйка дома поставила первый стакан перед курильщицей рядом с лампочкой, горевшей желтым пламенем; потом с нежностью поднесла второй стакан маркизе: