Александр Климов - Робот, друг человека

• Название: Робот, друг человека
• Автор: Александр Климов
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1985

Биографии Александра Климова и Игоря Белогруда схожи. Оба родились в 1959 году, окончили Московский геологоразведочный институт имени С. Орджоникидзе, работают в одном и том же проектном институте. Предлагаемый рассказ — их вторая совместная публикация в жанре научной фантастики (первый рассказ был опубликован в журнале «Энергия» № 9 за 1984 год).

---

Александр Климов, Игорь Белогруд Робот, друг человека

Рис. Роберта Авотина

— Ну что ты опять заладил — «хозяин» да «хозяин»?! — сердясь, воскликнул Андрей. — Слово-то какое мерзкое, от него так и разит немытым средневековьем. Можно быть хозяином каких-либо вещей — предметов неодушевленных, но как одно живое существо может владеть другим? По-моему, даже у собаки не может быть хозяина. Пусть у одного выше коэффициент интеллекта, он прямостоящий и покрыт гладкой розовой кожей, а у другого — четыре лапы, мохнатые уши и хвост бараночкой. Ну и что? Подобные несоответствия не мешали собаке спасать человека от гибели и получать в награду пинок сапогом. А ты меня — «хозяин»! Тогда я должен называть тебя вещью, но ты же не вещь.

Робот помолчал и возразил:

— Хорошо. Я буду называть тебя по имени, хотя это и нелегко. Термин «хозяин» заложен в мою первичную память, но я постараюсь. Теперь объясни, я не понял.

Андрей вздохнул и, отвернувшись от осциллографа, спросил:

— Что же тебе непонятно, горюшко мое?

— Ты проводишь параллель с собакой. Она неверна, нелогична. Собака менее разумна, но более одушевленна, чем любой робот. Она не скована рамками программы, имеет свободу инициативы. Действия же робота, даже внешне создающие впечатление самостоятельного поступка, являются, по сути, косвенным подтверждением заложенной в него программы. Робот всегда логичен. Так чем же я тогда отличаюсь от стереовизора, тоже запрограммированного на некоторое, правда, меньшее количество операций? Его вы называете вещью.

— Логика! Везде логика! Но, помимо научной логики, есть еще одна — человеческая. Она, хотя и называется логикой, по существу крайне субъективна и нелогична. На Крооне существуют мыслящие кристаллы. Куда их причислить: к одушевленным или нет? Из зоопарка убежал медведь. За кого больше волнуется смотритель: за людей или животное? Академик и студент: кто из них умнее, а кто разумнее? На Промаксе робот вытащил моего однокашника Гришу Журавлева из-под обвала. Робот погиб, а Гриша стряхнул пыль, сказал: «Слава богу, выкрутился!» — и беззаботно засмеялся, даже не взглянув на изуродованные останки спасителя. Кто из них одушевлен? Кто из них более «человек»? Кто сможет ответить на все эти «кто»?

Андрей повернулся к приборам и, взглянув на экран, расстроенно протянул:

— Ну вот, видишь? — Прозевал второй цикл. Вся работа насмарку!

* * *

 Андрей откинул крышку люка и выглянул наружу. Мелкая серая пыль подушечками осела в пазах и затейливо растеклась по плоскостям вездехода. Струи раскаленного воздуха метались по галечнику, кидая пригоршни песка в блестящий пузырь гермошлема.

Подумав, Андрей включил светофильтры. Солнце, до этого размазанное по небу небрежными оранжевыми мазками, сразу обрело форму, превратившись в скромный багровый диск. Долина потемнела и как бы сжалась в размерах.

— Вот здесь и поставим, — сказал Андрей, указывая на остроконечный растрескавшийся холм, над вершиной которого крутились песчаные смерчи.

Робот неуклюже спрыгнул на землю и, проваливаясь в песок, пошел к багажнику.

Ажурные веточки радиомаяка, казалось, трепещут под ударами ветра. Робот вложил маяк в свою грузовую нишу и, щелкнув магнитными зажимами, сказал:

— Я готов.

Андрей кивнул, и они медленно двинулись через песчаное озеро, определяя топи и течения небольшим переносным сейсмографом. Склон холма встретил их крошащимися плитами сланца и струями камнепадов. Иногда песок, плотно забивший какую-нибудь трещину, вздувался и, тяжело вздохнув облачком белесого газа, разлетался, как конфетти из новогодней хлопушки, Кварцевое крошево выбивало дробь на стекле гермошлема и скатывалось вниз.

Человек и робот поползли вверх, цепляясь за выступы плит, ломких, как старый шифер. На вершине холма разбойничали горячие восходящие потоки, собиравшие легкую ткань комбинезона в складки у основания шлема.

Андрей посмотрел вниз и вздохнул. До самого горизонта простиралась галечная равнина с редкими песчаными озерами и причудливыми рассыпающимися холмами. Со стороны далекого горного плато донесся низкий раскат, и пыльное небо, до этого красное, вдруг начало наливаться холодной зимней синевой.

— Андрей, посмотри, — ровным голосом сказал робот.

Человек вздрогнул от неожиданности. Песчаное озеро, которое они только что перешли, всколыхнула мелкая рябь. Его края приподнялись и, набирая скорость, помчались по кругу. Сперва гладкое и плоское, как блин, озеро превратилось в блюдце, затем в чашу, наконец в свистящую вибрирующую воронку. В середине ее образовался черный бездонный провал, в котором бесследно исчезали закрученные песчаные вихри. Время от времени с края воронки срывался крупный камень и, описав плавную дугу, падал в галечные россыпи. Один из таких снарядов угодил в лобовой щиток — тот отозвался резким металлическим звоном.

Наконец из провала вырвался огромный клуб сизого дыма. Он поднялся на высоту полукилометра, потускнел и на глазах растаял. У подножия холма опять простиралось ровное песчаное поле.

— Да! — восхищенно воскликнул Андрей, но тут же, застеснявшись своей детской восторженности, серьезно добавил: — А теперь — за работу. И так много времени потеряли.

Робот раскинул гибкие манипуляторы и начал одновременно бурить четыре шурфа для закрепления растяжек, Перфораторы вибрировали, выкидывая из скважин тучи серой прокаленной пыли. Манипуляторы вздрагивали, сокращались и, казалось, жили отдельно от бурильщика, замершего на гидроопорах.

— Ну ты и напылил, — добродушно проворчал Андрей, любуясь его работой: Блестящие руки-щупальца придавали роботу сходство с трудолюбивым осьминогом, благоустраивающим свое жилище.

Андрей уже пристегивал концы растяжек к опорам маяка, когда над дальними горами вновь громыхнуло и все вокруг на мгновение стало синим, Андрей озабоченно повертел головой и закричал, стараясь перекрыть нарастающий гул:

— Давай быстрее! Скоро шквал пойдет, — а сам с тревогой подумал: «Успеть бы маяк закрепить. Последний… Заменить нечем».

Манипуляторы затряслись быстрее, Андрей судорожно разматывал бухту троса.

Шквал, как всегда, налетел внезапно. Плотной стеной ударил по площадке и подхватил маяк, словно пушинку. Единственная закрепленная растяжка натянулась и, звякнув балалаечным баском, лопнула. Ажурная пирамида взмахнула веточками антенн и полетела в пропасть. Следом к краю площадки тащило Андрея.

У обрыва торчали зубья кристаллических сланцев. Зацепившись диагональной стяжкой, маяк завибрировал в ревущем потоке, как модель планера в аэродинамической трубе.

Андрей висел над пропастью на руках, рядом чудом держался маяк. Робот рванулся к обрыву, но три щупальца, связанные заглубленными перфораторами, натянулись и отбросили его назад. И лишь единственный свободный манипулятор мог дотянуться — или до маяка, или до человека.

* * *

 — Твой вариант развития данного дебюта противоречит теории шахматной игры. Ошибочное перемещение тяжелой фигуры «ладья» исключает возможность рокировки, которая на двадцать первом ходу будет являться единственным средством защиты после передвижения фигуры «ферзь» с последующей позицией «вилка» и потерей фигуры «слон».

Андрей почесал затылок перевязанной рукой, растерянно оглядел доску и, вернув ладью на прежнее место, сказал:

— Сколько раз давал себе слово не играть с тобой в шахматы! То, что ты меня постоянно обыгрываешь, закономерно и нисколько не портит мне настроения. Но твой чудовищно правильный, сухой и пахнущий нафталином язык выводит меня из равновесия. После любой сказанной тобой фразы я затрачиваю несколько секунд на перевод получившегося словарно-грамматического компота на нормальный язык. Говори проще!

— Я запрограммирован на конкретные, точные по смыслу и форме ответы. Я постараюсь устранить естественный автоматизм подготовки фраз, но не смогу в должной мере оживить разговор красочными гиперболами и забавными вульгаризмами, хотя понимаю их смысл и могу предположить их значительную роль в общении людей. Не требуй от меня слишком многого, ведь я всего лишь машина.

Андрей с досадой смахнул фигуры в ящик стола и воскликнул:

— Опять двадцать пять! Интересное складывается положение: я второй год пытаюсь убедить машину, что раз она способна мыслить, то уже не является машиной в традиционном понимании этого слова, а это бронированное чудовище отбрыкивается всеми манипуляторами и трагически заявляет, что оно всего лишь вещь, предмет, инструмент… Тьфу! Ну почему ты мыслишь, так скучно и однобоко? Почему, как баран, упираешься в свою первичную программу, совершенно не считаясь с приобретенной информацией? Ведь ты каждый день изменяешь те принципы, которые были заложены в тебя при рождении. Кто придумал, что помощником человека должен стать ходячий бездушный арифмометр? Не перебивай! Знаю, что хочешь сказать! Кем доказано, что эмоции вам недоступны? Ведь там, на холме, ты спас сначала меня, а уж потом вытащил маяк. Это противоречит твоей неумолимой логике: ты — экспедиционный робот, твоя программа базируется на рациональности, без всяких комплексов обожания. А маяк-то был последним, без него сюда не смог бы приземлиться ни один космический корабль! Ты же вытащил сначала меня, рискуя потерять незаменимый прибор. Это ли не проявление эмоций? Это ли не человечность? Да окажись на твоем месте Гриша Журавлев, настоящий человек из мяса я костей, он бы сперва вытащил маяк.